На южных рубежах
Шрифт:
Один за другим едоки стали отваливаться на спинки стульев там, где таковые были. В других местах, где гости восседали на скамеечках или табуретках, насытившиеся мужчины облокачивались на стены, либо обмякали всем телом книзу, совершенно измотанные и расслабленные. Это означало, что пришло время подавать чай и даже выпивохи молчаливо и покорно признавали, что соблюдение такого порядка трапезы абсолютно уместно и не подлежит сомнению. Легкий, но пряный чай был вишенкой на торте, штришком, заключавшим праздник живота, успокаивал рты, горла и все внутренние проходы, как целебный бальзам разливался по организму. Вкусное, обильное и здоровое кушанье действовало успокаивающе, так что мужчины сидели будто без сил, как после доброго душевного паренья в баньке, что тем более схоже благодаря капелькам пота, выступавшем по лбам и затылкам.
Постепенно гости стали приходить в себя. Многие поднимались, расплачивались с поклонами, передавали благодарности повару и хозяину трактира через Марию. Другие заказывали водку и с двойным усердием сытых людей принимались ее распивать. Утонченный Экеблад заказал бутыль грузинского Цинандали, вместе с которым на их столик была подана тарелка с сухофруктами и орехами. Вроченский закурил трубку.
Есаул Усов поднялся с места чтобы немного размяться, но остановился у столика артиллеристов. Те вернули шахматную доску на стол и возобновили недоигранную партию. Усов покачал головой и объявил, что Обух непременно проиграет, а через пять ходов или более – то зависит от смекалки Шорохова. Тот смекалку проявил и заматовал Обуховского короля через пять ходов.
– Вот те на! Играете, есаул? – уважительно спросил Василий Обух.
– Можно и сыграть! Проигравший ставит штоф! – предложил есаул.
– Идет! – ответствовал Обух за своего партнера Шорохова и, как проигравший, уступил место есаулу, а сам встал рядом, со скрещенными на груди руками и готовый наблюдать за партией.
Шорохов, казалось, даже и не заметил смены оппонента. Партия началась.
Гостевой зал трактира постепенно, но верно стал заполняться табачным дымом, несмотря на яростные Марьины взмахи тряпкой больше возле своего лица. Выпивающие курили папиросы одну за другой, другие дымили трубками. Есаул Бутаков был их тех, кто предпочитал трубку, но он не поджигал табак, а только перемещал ее между зубами, так как уже накуренные плотные облака дыма угрожали разъесть глаза и спровоцировать позорное и обильное выделение слез.
Иногда в трактире устраивались музыкальные представления, бывало, выступали фокусники или рассказчики. Но, в тот день, после славного плова, гости лениво пыхтели табаком, попивали напитки. Но леность постепенно рассеивалась под влиянием выпитого и уступала место пылу дискуссий, спорам и азартным выкрикам игроков в карты и нарды.
Мария пробежала по всем столикам, удостоверилась, что гости довольны и только тогда подсела на освободившееся место Усова. Она стала расспрашивать Бутакова, надеясь, что ее услышат также офицеры за соседним столиком и, возможно, поделятся и своим авторитетным мнением.
– А ну-ка Коленька, сказывай. Много ли супостатов возле Верного? Вы кажный день у кордонов. Правда ли, что шайки повсюду нахальничают?
– Правда, Марьюшка. Они, конечно, не больно страшны моим казакам, да вот только его высокблагродие Герасим Лексеич приказ отдал. Да, ты, небось, слышала уже. Велено не ходить да не гулять поодиночке в окрестности. А тебе и подавно нельзя, Марьюшка. Такую бабу любой джигит в свой гарем пожелает! Хвать тебя за бока вназирку, да поперек кобылки и в степь! А там ищи-свищи по аулам – не найдем! Ха-ха! – говоря так, Бутаков действительно схватил Марию за пышные бока и защекотал. Баба завизжала и стала хлестать Бутакова своей тряпкой, впрочем, вполне добродушно.
– Бес, бесстыдник! А ну, утихомирься, черт рогатый! – хихикала Мария.
Как она и рассчитывала, голос снова подал Экеблад.
– Мотивы киргизских султанов как-то еще можно растолковать. Но, вот появление вооруженных шаек у Верного – совсем плохой знак. Собственно, получается, что враг сидит у нас в тылах. Это надобно пресечь. Что думаете, Михаил Антонович? – обратился он к Вроченскому.
– Предлагаю тост! За славную хозяюшку и ее супружника! После такого ужина не жалко и в степь за смертью пойти! – отозвался тот к блаженному удовольствию Марии. Она раскраснелась, а офицеры осушили свои бокалы и чарки.
– А все же, господа? Следует ли терпеть такое? – настаивал Экеблад.
– Боюсь, что придется, ваше высокоблагородие. Многие богатые киргизы сидят у себя в кибитках и трясутся над своими стадами – это понимаемо. Ходят слухи, что некоторые беки собрали уже конницу и ушли к хокандцам – это я также понимаю, хоть и не приемлю. Но, что с теми, которые еще в раздумьях: податься ли к хану или оставаться верными подданными государя? Они могут ударить нам в тылы в нонче же, ровно, как и присоединить свои отряды к нашему воинству. Сие будет зависеть от успехов на полях сражений. Возьмет хан верх, так им сам Аллах велел к нему идти с поклоном. А ежели мы сдюжим, так и будут жить, как жилось прежде. Чегой ляскать, народ здесь мирный, а мы для того и стоим – чтобы его оберечь, от хана чи от шайтана! – произнес речь Усов. Все слушали его с удивлением, но внимательно. Никто не ожидал столь подробного разбора обстановки от сотника.
– Да, виляния эти – традиционный прием азиятов, – подтвердил Вроченский. – Герасим Алексеевич не настаивает на том, чтобы они делали немедленный выбор, вот они и попрятались. Служить в наших войсках простые киргизы не понуждены, посему следует их почитать как население мирное, гражданское. А те, кто имеют чины и в службе государю состоят, те служат лишь на местах, по потребности, как проводники, лазутчики и силы вспомогательные.
– Стало быть, Михаил Антонович, вы полагаете, что Герасиму Алексеевичу следует быть пожестче с местным населением? – спросил Экеблад, всецело полагающийся на опыт собеседника.
– Мне полагать за начальника округа не по чину, Экеблад. Но и конъюнктура эта мне не по душе. Впереди хокандская орда, вокруг вооруженные киргизы и дикокаменные, а позади, в тылах еще десятки родов, ждущих поворота событий. Либо, Герасим Алексеевич действительно слишком prudent 68 , либо что-то у него есть на уме. Сказать откровенно, господа, я не совсем разобрался в нашей стратегии.
– Так-так. Но, почему бы не выслать в степь несколько казачьих отрядов? Придать этому… эээ… карательный характер. Разве, господа, не следует проучить киргизов? Вооруженные шайки, разбойники, конокрады! Такое недозволительно в пределах империи! Это ведь не варварский край. Несколько десятков казаков могут привести сюда на арканах всех этих беков-изменников! Заточим их в кандалы и отправим в Семипалатинск и далее, в Сибирь! Чтоб не повадно было бунтовать против царя!
68
Осторожен (фр.)
– А вот это мысль добрая, ваше высокоблагородие, – отозвался Усов и вновь привлек на себя всеобщее внимание. В жестокости он не был замечен никогда, поэтому согласие с предложенным Экебладом методом, вызвало недоумение. Есаул выдвинул пешку вперед, на пятую линию. Это был неприятный, колкий тычок в диспозицию фигур Шорохова. Усов вообще всю партию играл вроде бы халатно, с пренебрежением, но его ходы были все необычные, резкие, создавали остроту и неудобства. Шорохов поежился от этого хода и снова уставился на доску, пока Усов пояснял свою позицию в беседе. Он был гораздо больше знаком с местными нравами, традициями и образом жизни кочевников, чем Экеблад. – Выслать казачков в аулы – дело. Токмо не на арканах их сюда волочь и не в кандалы заковывать. Вы, ваше высокоблагородие, человек светский, высококультурный и посему чудно слышать от вас такие речи.