На земле живых
Шрифт:
– Хотите примерить?
– Фенриц жестом пригласил мисс Патолс в свою гостиную.
Эрна величаво прошла по коридору в его апартаменты.
Нергал не преувеличивал. В зеркале, окантованном тяжеловесной бронзовой рамой, отразилась королева. Турмалины сразу подчеркнули ночное сияние глаз и эбен волос, рубины - алые губы, а алмазная россыпь - белизну кожи. Когда ожерелье снова оказалось в футляре, Эрне показалось, что настало затмение солнца.
Такие подарки задарма не делаются, и Эрна прекрасно понимала это. Но и выпустить камни из рук - тоже глупость несусветная. Иногда в Лондоне при вызовах на дом к клиенту, очистив карманы спящего глупца и пошарив
Фенриц, вытащив из несессера пилочку, хладнокровно полировал ногти. Если сделка состоится, он сэкономит на борделях, вылетает-то на них немало. Плюс - на шабашах появится новая жрица, под кокаином она согласится на что угодно. Уж об этом-то они с Мормо позаботятся. А там... коготок увяз - всей птичке пропасть. Безделушка окупится. Он невозмутимо ждал решения Эрны, и если и начал слегка нервничать, то только потому, что приближалось время обеда. Не полакомиться ли ему сегодня тушёной крольчатиной?
Он решил слегка поторопить её.
– Сегодня около полуночи я был бы рад преподнести вам это колье, дорогая. В моей спальне.
Эрна, наконец, заговорила:
– После часа.
– И величаво выплыла из гостиной Нергала.
Фенриц глубоко задумался, почесал кончик носа и, наконец, с видом Цезаря, решившегося перейти Рубикон, позвонил слуге. Сразу стало ясно, что его мысли о крольчатине были не более чем сиюминутным капризом, случайной прихотью непостоянного сердца, игривой причудой его мятущегося ума.
– Двойную порцию макленбургских клёцок со шкварками, курицу в вине, жульен с грибами и две бутылки мадеры. И Мормо позови!
– крикнул он Францу уже вдогонку.
Мормо заявился спустя полчаса, и Нергал, жуя, сообщил ему приятную новость - на мессах скоро появится новая жрица, и уже завтра - после него - он тоже сможет отведать этот лакомый кусочек. А после они побалуются с ней и вдвоём. Мормо сдержанно кивнул и, отказавшись разделить с ним трапезу, лениво поинтересовался, во сколько это обойдется Фенрицу. Нергал продемонстрировал безделушку, и Мормо снова кивнул. Дармовая лоханка, посаженная на наркоту, которая всегда под боком, - это неплохо, но то, что Нергал все эти месяцы ни разу даже не вспомнил о Лили, его задевало. Скотина бесчувственная этот Фенриц. Но Мормо ничем не выдал своих мыслей.
– Сегодня?
– Да, ночь любви, - Фенриц в мгновение ока обглодал куриную ножку.
– Надо обставить всё романтично.
– В смысле?!
– Побреюсь после ужина.
– А-а-а.
Будучи хорошо знаком с жизненными принципами Фенрица Нергала, Мормо понимал, что этой ночью ему ничего не перепадёт. Всё бы ничего, но этот дьявольский голод.... Сегодня полнолуние. Август хотел крови. Он старался удовлетворять свои нужды подальше от Меровинга, пользуясь добычей Нергала. Но сегодня этот сукин сын явно собирается позабавиться иным способом. Но нельзя ли будет заняться Эрной, когда она выйдет от Нергала? Что помешает ему понаблюдать за дружком, и, если получится, полакомиться? Он ведь не убьёт её, а лишь слегка присосётся. Небольшое кровопускание ей не повредит! Это омолаживает и обновляет кровь...
Август затеял ничего не значащий разговор, подошёл к окну и, оказавшись
Это ничуть не заинтересовало его.
Глава 23. А почему Он не находит меня?
'Ищите и обретёте'.
Евангелие от Матфея.
... За последний месяц многие заметили, что с Морисом де Невером творится что-то странное. Он совершенно отошел от petit jeux innocent, невинные светские забавы, как выражался Хамал, стал одеваться в чёрное, с интересом погрузился в sacra scriptura, проглатывал целые тома и ничем другим не интересовался, а Эммануэля просил играть только литургические напевы. Единственной темой их разговоров стали вопросы богословия, лекции по которому Морис посещал с точностью часового механизма.
Клавдий Маммерт с литургическими песнопениями, Авитус Венский, Эннодий с жизнеописанием святого Епифания, проницательного дипломата и доброго пастыря, дидактический опус "Хортулус" бенедиктинца Валафри Страбо, Эвгиппий с рассказом о святом Северине, таинственном отшельнике и смиренном аскете, который явился безутешным народам, обезумевшим от страдания, словно ангел милосердия, лежали теперь поверх учебников и конспектов Невера. На лекциях и в перерывах между ними он зарывался в труды Верания Геводанского, автора трактата о воздержании, Аврелиана и Фарреола, составителей церковных канонов, Фортуната, епископа из Пуатье. В его "Vexilla regis", казалось, в ветхие старолатинские мехи словно было влито новое вино церкви. Боэций, Григорий Турский, хроники Фредегера и Павла Диакона, песнопения в честь святого Комгилла, сборник Бангора, 'Слово монаха Ионы о святом Колумбане', 'Повесть о блаженном Кутберте', составленная Бедой Достопочтенным по запискам безымянного монаха из Линдисфарна, Дефенсорий, монах из Лигюже, хроники анонима из монастыря св. Галльса, сочинения Фрекульфа, поэма Эрмольда Черного о Людовике Благочестивом - сурового и мрачного слога, 'De viribus herbarum' Мацера Флорида, сборники редких церковных поэм и антология латинских поэтов Вернсдорфа - чередовались в его руках с изумляющей быстротой.
Риммон посмеивался, Хамал покачивал головой. Настойчивость и интерес, с которыми Невер штудировал церковную литературу, удивляли даже Эммануэля. Когда же Морису волей-неволей приходилось одолевать конспекты, его прекрасные черты искажала гримаса удручающей скуки. Выручали его только отменная память да врожденные способности.
...Сейчас, проводив глазами ненавистного Мормо, Гиллель спросил Ригеля, что произошло с Невером после Рождества. Эммануэль отрицательно покачал головой.
– Морис ничего не говорил мне. Но он обрёл Бога. Это очевидно.
– Откуда вы знаете, если он ничего не сказал вам?
– 'Всякий, делающий зло, не идет к свету, дабы не обличились дела его'. А он возненавидел тьму в себе, и Свет осиял его.
– А что мешает мне?
– Хамалу пришлось пересилить себя, чтобы задать Эммануэлю этот вопрос.
– Спросите у Невера, Гилберт.
– Ригель улыбнулся, и на его лоб из окна упал неяркий луч тусклого февральского солнца. Хамал недоумённо посмотрел на него и, как всегда, не отозвавшись на своё христианское имя, направился в библиотеку. Там, у окна, уткнувшись в толстый фолиант, сидел Морис де Невер.