На злодеев глаз наметан
Шрифт:
– Кто владелец дома?
– Он. – Бэггинс ткнул пальцем вниз.
– Бакалейщик Вейс? – удивился я.
– Он самый. Очень хваткий малый… У него даже гнилого яблока бесплатно не допросишься.
Я поблагодарил Бэггинса и попросил его не болтать; предупредил, что позже к нему зайдет констебль и запишет его показания.
– Мне нечего показывать! – возразил чучельник.
– Повторите то же самое, что рассказали мне: вы слышали, как кто-то заходил к Дженкинсу часа два назад. Вы слышали, как Дженкинс спросил у гостя, что тому надо. Позже вы слышали приглушенный шум, глухой удар – и показали, откуда он донесся. Понимаете? Вам известно больше, чем вам кажется.
Мои слова совсем не понравились мистеру Бэггинсу. Он с мрачным видом вернулся к своим чучелам со стеклянными
Топот на лестнице предупредил меня о приходе констебля, которого привел сынишка Вейса. Наскоро объяснив, что случилось, я оставил его охранять место происшествия, а сам снова спустился в лавку.
Кто-то повесил на дверь табличку «Закрыто», но, когда я постучал по стеклу, из подсобки вышел Вейс и впустил меня. Вся семья собралась вокруг мисс Пул, которая по-прежнему шумно рыдала, сморкаясь в платок. Миссис Вейс прогнала своих отпрысков, глаза у которых горели от любопытства и возбуждения, в соседнюю комнатку. Сама она встала рядом с мужем. Вид у обоих был унылый и настороженный. Мне стало их жаль. Они усердно трудились на новой родине, даже стали владельцами недвижимости. Теперь же они замешаны в полицейском расследовании, связанном с тяжким преступлением. По их опыту, хотя они и были невиновными, участие в таком расследовании не сулило ничего хорошего.
– Мне жаль причинять вам неудобство, – обратился я к миссис Вейс, надеясь хоть немного успокоить ее.
– Спасибо, сэр, – буркнула она.
Я повернулся к мисс Пул:
– Мисс Пул, если можно, пожалуйста, вернитесь вместе со мной наверх.
– Я не могу войти в его комнату! – зарыдала мисс Пул.
– Нет-нет, входить к Дженкинсу вам не придется. Но мне бы хотелось поговорить с вами наедине.
Кроме того, мне нужно было осмотреть ее мастерскую. Она встала. Мы вместе вышли на улицу и вошли в соседнюю дверь, ведущую на верхние этажи. Проходя мимо констебля, охранявшего место преступления, мисс Пул боязливо косилась на него. Наконец мы поднялись на верхний этаж. Перед тем как войти к ней в комнату, я осмотрел потолок верхней площадки. В нем имелся небольшой люк. Наверху был чердак, но, судя по виду, крышку люка не открывали. Кроме того, на чердак невозможно было подняться без лестницы.
Комната модистки оказалась удобнее, чем комната Дженкинса. Все в ней говорило о бедности и тяжелом труде. На полу лежал вытертый ковер. На столе разложены пестрые лоскуты материи, ленты, искусственные цветы, катушки ниток и так далее. Посередине стояла керосиновая лампа; это ее тусклый свет мы заметили с улицы. На низком буфете, на почетном месте, стоял посеребренный прибор с краником. Мне уже приходилось видеть подобные сооружения в домах эмигрантов, и я знал, что они называются самоварами. Интересно, откуда такой у мисс Пул? Может быть, она купила его на улице с лотка или взяла в счет уплаты долга. Рядом с самоваром стоял заварочный чайник, а на полке над камином – несколько чашек.
Как и в комнате Дженкинса, дальний угол был отгорожен занавеской. Мисс Пул спала в своей мастерской.
Я предложил ей сесть. Она повиновалась и сложила руки на коленях. На мои вопросы отвечала послушно, незаметно было, что она что-то скрывает. Время от времени мисс Пул снимала очки и вытирала слезы.
Она знала мистера Дженкинса с тех самых пор, как он почти год назад снял комнату этажом ниже. Да, они договорились, что он будет стучать в потолок – то есть в пол ее комнаты, – когда ее клиенту понадобится чай. Только так она и узнавала, что к нему приходят гости. Иногда она видела в окно, как кто-то подходил к двери на улице, но за посетителями Дженкинса она не следила, потому что занималась своим делом. У нее нет времени смотреть в окно. В тот день она никого не видела. Дженкинс был хорошим соседом, очень добрым и отзывчивым. В каком смысле – отзывчивым? Ну, он как-то прибил ей полочку, ту самую, на которой стоят чашки. Он приносил ей воду в ведре из колонки во дворе. Она могла бы брать воду у мистера Бэггинса – у него есть раковина и кран, – но ей не хотелось отвлекать мистера Бэггинса от работы. И потом, по правде говоря, в его комнате, полной мертвых зверей, у нее мурашки бегут по спине.
В последнем, впрочем, сейчас можно было усомниться.
Я спросил, почему мисс Пул спустилась вниз, когда у Дженкинса были мы с Лиззи. Густо покраснев и замявшись, она прошептала, что шла в туалет на дворе. Затем модистка снова разрыдалась.
Я услышал внизу шаги и голоса: приехали мои коллеги из Скотленд-Ярда. Я поблагодарил модистку и поспешно вышел. Мне показалось, что она снова разрыдалась.
Глава 13
Приехав в Скотленд-Ярд с новостями и поручением от Бена, я выслушала краткий, но энергичный выговор от суперинтендента Данна.
– Вот видите, миссис Росс? Вот что случилось из-за того, что вы утаили важные сведения! Теперь вы понимаете, что должны были немедленно сообщить обо всем нам? Я еще вчера послал бы кого-нибудь допросить Дженкин-са. Если бы у него нашлось что сказать, мы бы это узнали. Возможно, он привел бы нас к своей клиентке. И мог бы остаться жить. Нет, я не виню вас в его смерти. Но если бы вы вовремя нам сообщили то, что вам стало известно, все могло бы сложиться совершенно по-другому!
«Если бы» – чудесные слова, как говаривал мой отец. Правда, я не стала возражать Данну. Мне удалось выслушать его проповедь молча, лишь кивая.
– Отныне, – объявил он, – вы больше не будете принимать участие в нашем расследовании! Предоставьте дело профессионалам.
Меня так и подмывало напомнить: если бы не я, его профессионалы ничего не узнали бы ни о Дженкинсе, ни о его клоунском наряде, ни о том, что некая француженка велела ему найти Тапли, ни обо всем остальном! По всему выходит, что я внесла в следствие весьма ценный вклад. Но я понимала: сейчас мои слова не будут восприняты благосклонно. Пришлось признать, если не вслух, то хотя бы про себя, что и суперинтендент в чем-то прав. Мое промедление вполне могло стоить жизни бедняге Дженкинсу.
– Но мне нужно вернуться в Кемден вместе с сержантом Моррисом! – заявила я.
Данн вытаращил глаза.
– Там есть одна свидетельница, мисс Пул, – торопливо продолжала я. – Она очень расстроена, похоже, вот-вот потеряет сознание. Конечно, полиция возьмет у нее показания. Но если я посижу с ней, присутствие другой женщины ее успокоит… и со мной она, возможно, будет откровеннее.
Мне показалось, что Данн сейчас взорвется и наотрез запретит мне приближаться к свидетельнице. Но я его недооценила. Смерив меня задумчивым взглядом, он сложил руки на столе и наклонился вперед:
– Миссис Росс, вы проницательная женщина. Я не одобряю вашей склонности вмешиваться в дела полиции и не намерен этому потворствовать никоим образом. Я высказался вполне недвусмысленно; не хочу, чтобы вы воображали, будто со мной можно не считаться. Однако, не скрою, иногда я жалею о том, что некоторые мои подчиненные вполовину не так умны, как вы. Хорошо, возвращайтесь в Кемден вместе с Моррисом, посидите с мисс Пул и успокойте ее. Но с другими свидетелями вы разговаривать не будете! Запрещаю вам ее расспрашивать. Запрещаю задавать ей наводящие вопросы. Вы ничего не должны ей внушать. Но если она сама, по доброй воле и без ваших подсказок, признается вам в чем-то – в чем угодно, пусть даже в пустяке, – вы все немедленно, повторяю, немедленно перескажете мужу или другому сотруднику полиции.