На Золотой Колыме. Воспоминания геолога

Вронский Борис Иванович

Все это продолжалось какие-то считанные мгновенья. Не успели мы опомниться, как порог остался позади и плот опять лениво заскользил по тихой, спокойной поверхности воды. «Погибельный» слив оказался вполне приемлемым для сплава.

Так же благополучно проплыли пороги все остальные плоты.

От пятого порога до устья Бахапчи осталось каких-нибудь 7 километров, и мы, пользуясь тихим предзакатным часом, решили, не останавливаясь, добраться до устья этой симпатичной реки, изобилующей рыбой и дичью.

Здесь мы остановились на ночлег и с удовольствием распили неприкосновенный запас «огненной водицы», специально оставленной для того, чтобы отметить благополучный сплав через пороги.

От

устья Бахапчи плыли спокойно, без всяких приключений, если не считать одного малоприятного события на устье Оротукана.

Был ясный, холодный и тихий день. Мы приближались к Оротукану. До устья Среднекана оставалось свыше 200 километров, и мы решили плыть дотемна, не останавливаясь на Оротукане. Но вот и Оротукан. Зажатый между скалистыми берегами, он стал виден только тогда, когда плот почти вплотную подошел к его устью. Мы плыли на расстоянии ста – ста пятидесяти метров от берега. Внезапно послышалась густопсовая матерная ругань. Несколько человек, угрожая винтовками и обливая нас помоями нецензурной брани, категорически потребовали, чтобы мы немедленно пристали к берегу. В ответ на наши объяснения снова последовал шквал ругани и категорическое требование немедленно пристать. Пришлось подчиниться, особенно после того, как раздалось два предупредительных выстрела и пули с противным повизгиванием пронеслись над нашими головами. Мы подгребли к берегу. Нас окружили одетые в военную форму люди. Вскоре подошел молоденький командир. Проверив наши документы, он извинился за грубость своих подчиненных. Однако изысканная вежливость командира не могла рассеять тяжелого впечатления от странного приема.

Поскольку уже стало темнеть, мы решили остановиться на ночлег. Вежливый и подтянутый командир со своеобразной фамилией Дероберти (впоследствии мне не раз приходилось встречаться с ним в самых отдаленных, пустынных местах Колымы) всеми силами старался загладить неприятное впечатление. Надо сказать, что это ему в значительной степени удалось. Он многое рассказал нам о той своеобразной обстановке, которая создалась на Колыме в связи с организацией здесь исправительно-трудовых лагерей. Вольнонаемной рабочей силы на Колыме сейчас мало. Основной контингент составляют заключенные уголовники, которые с большим трудом поддаются перевоспитанию. Часто бывают побеги, в связи с чем и приходится прибегать к таким не слишком вежливым способам задержки подозрительных лиц, а мы именно такими и были, так как о нашем существовании ни ему, ни охране ничего не было известно.

На следующее утро мы отплыли дальше и 30 сентября были уже на устье Среднекана.

Кунаревское зимовье

Полевой сезон окончился. Наступили будни камерального периода. Впрочем, для меня он продолжался недолго. В декабре мне пришлось опять на время покинуть Усть-Среднекан.

Декабрь 1932 года отличался устойчивыми лютыми морозами. Температура редко поднималась выше минус 55 градусов по Цельсию, снижаясь иногда до 60. Поселок Усть-Среднекан, в котором мы жили, утопал в густом морозном тумане. При дыхании на открытом воздухе изо рта с характерным шуршанием вылетала струя белого пара. Жгучий холод цепко впивался в нос и щеки.

Жили мы в маленьких бараках, построенных собственными силами. Работали в небольшом здании конторы УДПИ (управления по добыче полезных ископаемых). Главное управление Дальстроя находилось в бухте Нагаева, в 500 километрах от Усть-Среднекана. Жилось убого и скудно. Во всем чувствовался недостаток, но по сравнению с зимой 1931 года, когда район буквально голодал, наше существование было сносным.

В это время разведочные работы на россыпное золото кроме речек Среднекана и Утиной в большом

объеме проводились в бассейне Оротукана. Здесь геолог С. В. Новиков летом 1931 года при поисковых работах обнаружил хорошее золото.

Разведочных кадров было мало. Геологоразведочное бюро на Оротукане возглавлял молодой геолог Яша Фейгин, только что окончивший институт и не имевший еще опыта в разведке россыпей. Поскольку мне уже приходилось работать на разведке, Билибин решил направить меня на два месяца на Оротукан для налаживания геологической документации и для контроля над правильностью ведения разведочных работ.

До Оротукана зимним путем около 65 километров. Дорога шла по руслу Колымы, а затем по одному из ее правых притоков переваливала в ключ Таежный, в устье которого находятся база и геологоразведочное бюро Оротуканского прииска.

С оленьим транспортом, который шел на Оротукан, кроме меня отправлялись еще человек семь или восемь, в том числе инженер Лось, прораб Перебитюк, топограф Артемьев, коллектор Кунарев и несколько рабочих.

В 35 километрах от Усть-Среднекана, на правом берегу Колымы, находилось небольшое зимовье и был хороший олений корм. Ближе остановок не было.

В эти годы зимовья — небольшие бараки, специально построенные вдоль дорог, по которым следовал транспорт, были единственным местом, в котором усталый, намерзшийся путник мог остановиться, отогреться, подкормиться (если у него были продукты) и отдохнуть.

Утром 13 декабря транспорт медленно пополз вверх по Колыме, оставляя за собой тонкую струйку морозного пара.

Я задержался в Усть-Среднекане. Мне о многом надо было переговорить с нашим геологическим руководителем Билибиным, а поскольку я знал, что дальше зимовья транспорт не пойдет, то спокойно мог выйти позднее.

Было очень холодно. Термометр показывал 62 градуса ниже нуля. Быстро промелькнул короткий зимний день. В это время года в районе Среднекана уже в три часа дня на небе зажигаются крупные сверкающие звезды.

Из-за сопки выплыла луна, и все вокруг приняло какой-то сказочно-призрачный облик.

Я вышел из поселка часов в шесть-семь вечера.

Дорога была хорошо укатана, и при свете полной луны идти было чудесно. Правда, местами из боковых долинок тянул резкий ветерок — «хиус», который колючими иглами вонзался в лицо, но все же не настолько сильно, чтобы мешать быстрой ходьбе. Идти же надо было быстро. Я был одет в ватные брюки и ватную телогрейку, подпоясанную кушаком. На голове у меня была шапка ушанка. Шею и лицо прикрывал шерстяной шарф, через который приходилось дышать, чтобы не обморозить нос и щеки. На руках варежки и заячьи рукавицы. Ноги были обуты в обыкновенные валенки. Предыдущая зима многому научила нас, главное же тому, что в пеший путь надо отправляться одетым сравнительно легко. Для таких походов хороша куртка из выделанного пыжика, но куртки у меня не было. Ее в какой-то степени заменяла обычная телогрейка, большим достоинством которой является то, что она свободно пропускает испарения человеческого тела. При этом надо идти в определенном темпе, достаточно скором, чтобы не зябнуть.

Я шел ровным, размеренным шагом. Дыхание с характерным шипением вырывалось из груди. Это шипящее дыхание начинается при температурах ниже 48 градусов и обусловлено тем, что находящиеся в выдыхаемом воздухе пары воды моментально замерзают. Сталкивающиеся частички ледяной пыли и создают этот своеобразный шорох.

Несмотря на близорукость, я шел без очков. В такие морозы они бесполезны. Выдыхаемый воздух немедленно покрывает их слоем инея. Когда я начинал ощущать признаки усталости, то вынимал из кармана кусочки взятых на дорогу галет и, жуя их на ходу, чувствовал, как бодрость вновь вливается в тело.