На Золотой Колыме. Воспоминания геолога
Шрифт:
— Пульман и Перебитюк километрах в пятнадцати отсюда. Георгия нет уже девять суток.
— Как нет? Где же он?
— Ушел больной на второй день в барак.
— Из вас кто-нибудь был в бараке?
— Нет, никто не был, мы находились на работе.
В довершение ко всему новое несчастье: оказалось, что обе лошади поисковиков сдохли. Поисковики решили добираться до барака на плоту, но потерпели крушение: залетели в завалы коряжника и утопили вьючный ящик, суму, лоток и разную мелочь. Кое-что удалось спасти. Фирсова срочно послали в барак. Остальные тоже идут сюда.
Из дальнейших расспросов выяснилось,
— До барака всего 10 километров. Как-нибудь доберусь.
И вот они легкомысленно отпустили его.
До барака он добрался. Затем, по-видимому в полубредовом состоянии, стал собираться куда-то в дорогу. В бараке остались два мешочка, подготовленные в дорогу: один с продуктами, второй с вещами, деньгами и документами. Видимо, Георгий собирался уходить, находясь еще в сознании, а затем, впав в беспамятство, покинул барак, не взяв с собой ничего, даже табакерки со спичками и бумагой, которую он, как страстный курильщик, всегда держал при себе.
Через несколько часов после прихода Фирсова появились измученные, какие-то потускневшие Перебитюк и Пульман. Много горьких слов было сказано по их адресу. Оба молчали, виновато потупив голову. Да и что они могли ответить в свое оправдание? Оба признали, что сделали грубую ошибку, когда поддались уговорам Родионова и отпустили его. Надо было при всех обстоятельствах задержать его, оставить в палатке и ходить в маршруты от этой палатки как от центра. И вот результат: Родионова нет, и кто знает, жив ли он и найдем ли мы его.
Мы всей группой отправились на поиски, решив пройти цепью вниз вдоль Нелькобы до ее впадения в Хенке. Шли на расстоянии тридцати-сорока метров друг от друга, однако в этом зеленом море деревьев и кустов, в скоплениях коряг и валежника найти что-нибудь можно было только совершенно случайно. После целого дня поисков, усталые и обескураженные, вернулись мы в барак с тайной надеждой, что Георгий добрался до барака на устье Тенке. Утром туда на лошадях отправились Петр и Миша. Вернувшись они сообщили, что Родионова на устье нет и никаких следов его не обнаружено.
Последняя надежда исчезла, но все не верилось, что Родионов погиб и что никогда больше мы его не увидим.
Отбытие транспорта. Рабочие будни
Приближалось 1 июля — срок окончания договора на аренду лошадей. 29 июня мы стали собирать Петра в обратный путь. Писались акты, письма, отношения: это ведь целое событие — оказия в жилые места, да еще такие, как Оротук, где одних взрослых людей не менее тридцати человек. В Оротуке сельсовет, уполномоченный райисполкома, вообще культура. Оттуда, возможно, отправятся на Среднекан наши письма, которые мы заранее подготовили.
Петр то и дело заходил в барак, присаживался, полуоткрыв рот, и, видимо, собирался с духом, чтобы обратиться ко мне с просьбой. Посидев немного, он тыкал рукой в какую-нибудь вещь и застенчиво произносил: «Бу (это) надо, шибко надо». Ну, раз шибко надо, приходилось отдавать — и к Петру ушло суконное одеяло, рубашка, потом разные там «бурдук» (мука),
Теперь у нас оставалась только одна лошадь Протопопова — Чалка, которой в основном пользовались поисковики. Работу нашу мы построили следующим образом. Где-нибудь в устье ключа ставили палатку с небольшим запасом продовольствия. Ковяткин и я уходили от этой палатки на два-три дня в маршрут, затем возвращались, оставляли собранные образцы, пополняли запасы продовольствия и вновь уходили.
С поисковиками мы заранее договаривались о месте очередной встречи. В своей работе мы опережали поисковиков и поэтому имели возможность снабжать их готовой картографической основой, на которой намечали место их стоянки и день встречи. Побывав у них, мы на лошади перебрасывали палатку на новое место и вновь начинали от нее как от базы проводить маршруты.
Порой нам тяжеленько приходилось от такой системы работы, но делать нечего, нужно было как-то приспосабливаться. Больше всего выматывал нас недостаток сна. Находясь в беспрерывном движении, с тяжелым грузом на спинах (вместо рюкзаков мы сделали себе таежные «сидоры» из мешков с веревочными лямками), мы спали не более трех-четырех часов в сутки. Ночами не давали спать комары, и только днем на солнцепеке, где-нибудь на продуваемом месте, удавалось забыться коротким тревожным сном.
Частенько нас мочило дождем, но мы уже вроде как привыкли к «мокрому режиму».
Однажды, вернувшись из маршрута на стан, мы застали там ликование: Миша застрелил лося. Под утро, когда все крепко спали, два лося подошли к стану, напугав нашу лошадь, которая помчалась к палатке. Шум разбудил Мишу. Тот схватил берданку, выскочил и увидел в полутьме какую-то темную фигуру, которая опрометью бросилась в кусты. Решив, что это медведь, Миша выстрелил в нее. После выстрела он не рискнул идти в заросли и вернулся в палатку. Утром обнаружили тело крупного лося, которому пуля попала в самое сердце.
Теперь у нас мяса было хоть отбавляй: лось весил не менее восемнадцати пудов. Большую часть его Пульман закоптил. Пришлось затратить на это целый день, но зато мы теперь долго могли не думать о продовольствии. Мясо лося намного вкуснее оленьего. Из головы было приготовлено заливное — вкуснейшая вещь, особенно после бесконечных консервов.
Из дневника
14 июля
Сидим на вершине гранитного массива. Вечереет. Внезапно подул свежий ветер. Ровный, как пассат, он быстро разогнал комариную нечисть, которая только что несметными полчищами окружала нас, не давая ни минуты покоя.
Воспользовавшись отсутствием комаров, остановились на ночлег около маленького снегового пятнышка, уцелевшего в небольшой ложбинке на склоне хребтика. С каждым днем этих пятнышек остается все меньше и меньше. Питаемся мы плохо: консервы да чай с лепешками — вот наше основное питание, когда мы «на горах», т. е. в маршруте. Когда мы «в лесах», пища, конечно, несколько лучше, но там мы кратковременные гости.
Мясо лося, закопченное Пульманом, стало похоже на сыромятную кожу как запахом, так и консистенцией. В нем завелись какие-то жучки и букашки. Есть его довольно противно.