На Золотой Колыме. Воспоминания геолога

Вронский Борис Иванович

Основательно закусив, мы уютно переночевали в лабазе на высоте пяти метров от земли.

1 августа

Собираемся со съемкой идти к бараку. Верхнее течение Нелькобы нами обследовано. Здесь почти сплошь развиты граниты. Много даек разного типа и состава. Золотоносность этой части района ничтожная. Гораздо больше перспектив на олово, особенно в тех участках, где встречаются роговики — переработанные осадочные породы, тонкой шапкой прикрывающие выходы гранитов.

Наша обувь окончательно развалилась, и мы решили сделать из нее «постолы». Изготовление «постолов» весьма несложно: отрезаются голенища, в них прорезывается шесть дырочек, через которые пропускается бечевка. На распластанное голенище

ставится нога, бечевка затягивается, и «постол» прочно сидит на ноге. В этой «апостольской» обуви мы отправились в далекий маршрут.

3 августа

Раннее холодное утро. Мы находимся в бараке. Путь наш, вернее, последний этап его был сплошным приключением. Вчера лишь только мы успели привязать к знакомой вершине нашу съемку, как начался дождь, который провожал нас всю дорогу. Наша рационализированная обувь моментально разбухла, превратившись в гигантские кожаные мешки, которые к тому же успели прохудиться. Идти в них по мокрому кустарнику было сплошное «наслаждение». Они цеплялись за каждый сучок, за каждую задоринку, и нам время от времени приходилось делать замысловатые антраша, становясь на все четыре конечности. Мокрые кусты «приятно», до дрожи во всем теле охлаждали ноги, дождь освежал лицо, а ликующие тучи комаров услаждали душу и тело хоровым пением и нежными укусами.

Долго, долго брели мы в ночной тьме по бесконечным нелькобинским просторам, стремясь к желанной цели — бараку, и наконец добрались до него.

В бараке нам ударил в нос резкий запах сырости, и при свете зажженной свечи мы увидели, что его белые стены стали ярко-зелеными от плесени. Да и не только стены. Все находившееся в нем, особенно вблизи стен, приняло зеленоватый оттенок. К счастью, вещи, хранившиеся во вьючных ящиках, остались не затронутыми плесенью.

Вдруг мы почувствовали какой-то странный, болезненно жгучий зуд. Комаров в бараке не было, а между тем кожа на лице, руках и шее горела, как от клопиных укусов, С ужасом увидели мы, что тысячи мельчайших пестрых мушек носятся в воздухе, облепляя кожу и жгуче кусаясь. Сетка для них не была препятствием, они слишком мелки для нее.

Мы растопили печку, сварили кофе, поджарили мясные консервы И с радостью обнаружили, что от сухого жара печки мошкара куда-то исчезла.

Страшная находка. Встреча с медведем

4 августа вечером к бараку подошли поисковики, закончившие обследование притоков Нелькобы в ее верховье. Опробование не дало положительных результатов. Если в среднем течении Нелькобы еще попадались знаки золота, то, чем выше по течению мы поднимались, тем хуже были пробы. Более благоприятные результаты мы надеялись получить в нижней части Нелькобы: еще весной по ключу Мокрому, находящемуся ниже Чалбыги, мы установили в пробах весовое золото.

Мы с Ковяткиным продолжали геологосъемочные работы в бассейне Чалбыги и все так же уходили в двух-трехдневные маршруты, пользуясь как базой палаткой, которую Миша перевез и поставил в среднем течении Чалбыги. Кут совсем отбился от рук и категорически отказался ходить с нами в маршруты по горам. Он предпочитал кооперироваться с Мишей, уразумев, что около лошади не пропадешь: она везет на себе и жилье — палатку, и продовольствие, а кроме того, не ходит по каменистым горам.

Поисковый отряд взялся за обследование ключа Мокрого. Он стал нашим коронным объектом, так как опробование его систематически показывало весовое золото, причем, чем ближе к верховьям ключа, тем пробы становились лучше.

9 августа наконец прибыл долгожданный транспорт. Он привёз одежду и обувь. Последнее время мы работали почти босиком, сооружая «постолы» из шкуры убитого Мишей лося. Этой обуви хватало самое большее на день-два.

Прибывший транспорт состоял из восьми лошадей. Ночью они разбрелись, и утром на поиски их пришлось отправить почти всю партию. Поиски продолжались около трех часов.

Только что мы уселись завтракать, как в барак вбежал взволнованный Миша Абтрахманов и прерывающимся голосом

сообщил, что километрах в двух от барака нашел Родионова. Мы все растерянной гурьбой направились к месту страшной находки. На небольшой заросшей кустарником поляне, около двух крупных лиственниц, валялись беспорядочно разбросанные кости — черед, ребра, часть позвоночника. Несколько в стороне виднелся примятый кустарник и большое бурое пятно подгнившего мха и ветвей — здесь, по-видимому, лежало тело Родионова. Тут тоже были остатки костей — фаланги пальцев и крестец. Осматривая полянку, мы обнаружили брюки с торчащей из кармана Гошиной трубкой и его шапку. Вот и все, что осталось от бедного Георгия. А ведь в июне, когда искали Родионова, мы проходили где-то совсем близко…

Мы собрали кости и закопали их около дерева, на котором сделали затесь с надписью: «Здесь похоронены останки трагически погибшего рабочего Нелькобинской партии Родионова Г. И. 10/08–1932 г.».

Несколько минут молча, с опущенными головами постояли мы перед могилой и тихо пошли обратно, чувствуя себя в какой-то степени виноватыми в гибели нашего товарища…

После обеда мы втроём — Ковяткин, Миша и я — отправились вверх по Чалбыге устанавливать палатку-базу. Поисковый отряд ушел заканчивать опробование ручья Родионовского — так в память погибшего Георгия постановили мы назвать ключ Мокрый, Ключ показывал хорошее золото, поэтому именно его и решили переименовать. Пришлось переделать надпись на затеси в устье ручья и изменить записи в дневниках, надписи на пробах и образцах, чтобы избежать путаницы в документации. Впоследствии здесь был организован прииск, а затем — рудник Родионовский.

Мы уже порядочно отошли от барака. Солнце клонилось к закату. На бледно-голубом небе плавали редкие кучевые облака. После дождливых дней все вокруг дышало миром и тишиной. Мы с Ковяткиным шли по крутому берегу Чалбыги, которая, журча, искрилась и переливалась под лучами заходящего солнца. Миша вместе с Кутом и лошадью Чалкой, загруженной нашим нехитрым снаряжением и продуктами, ушел вперед.

На одном из заворотов Чалбыги, около крутого берега с отчетливо выраженным напластованием галечника, залегающего на сланцевых породах, — самое удобное место для взятия пробы — мы решили задержаться и промыть пару лотков (небольшой полевой лоток всегда брался в маршрут).

Мы закончили промывку и только что собрались догонять Мишу, как услышали выстрел. Вскоре последовал второй, потом — третий, четвертый. Стрелял Миша. Мы бросились вперед и, выскочив на возвышенное место, увидали медленно двигающегося медведя, явно раненного. Медведь, прихрамывая, пробирался к противоположному берегу по широкой галечной отмели, оставшейся после растаявшей наледи. Раздался пятый выстрел. Медведь подскочил и, тяжело ковыляя, ускорил ход. Мы с Ковяткиным бросились за ним. Туда же бежал запыхавшийся Миша с берданкой в руках. Оказалось, что это медведица и что на берегу, забравшись на дерево, сидят два медвежонка.

Разговаривать было некогда. Отправив Мишу стеречь медвежат, я выхватил у него берданку и патроны и в охотничьем азарте помчался к противоположному берегу, туда, где в кустах скрылась медведица. За мной лениво трусил откуда-то появившийся Кут. Через несколько минут мы уже были в густых зарослях.

— Ищи, ищи, Кутька, — говорил я своему, маленькому спутнику, и Кутька, бодро помахивая хвостиком, исчез среди кустов.

Прошло некоторое время, и вдруг впереди раздалось странное фырканье, похожее на шум автомобильного, работающего с перерывами мотора: «хрр-хрр-хрр-хрр!», вслед за этим послышался веселый лай Кута. Я побежал вперед. Заросли раздвинулись, и на небольшой полянке, поросшей редкими деревьями, я увидел бурое туловище медведицы, которая с яростным фырканьем на задних лапах гонялась за Кутом. Кут юрким черным шариком ловко увертывался от неуклюжих попыток схватить его и задиристо полаивал, как бы приглашая медведицу, не прекращать забавы. Среди редколесья медведица и Кут были мне хорошо видны. Правое плечо у нее было окровавлено, она быстрой танцующей побежкой преследовала Кута, подняв левую когтистую лапу, оскалив зубы и непрерывно фыркая.