Начало опричнины
Шрифт:
Однако, в отличие от Курбского, Федоров не пожелал эмигрировать из России. Миссия Козлова потерпела неудачу в самом ее начале. Вероятно, лазутчик без труда пробрался в Полоцк. Границы в то время охранялись плохо. Но его свидание с Федоровым имело неблагоприятный для него финал. Конюший, по-видимому, выдал лазутчика властям. Царь в то время был в Вологде. Узнав о поимке шпиона, он выехал в столицу и был там уже 26 июня. В Москве он занялся розыском измены. Но следствие обнаружило отсутствие каких бы то ни было серьезных оснований к обвинению земских бояр в государственной измене. Спустя два месяца царь доверительно рассказал английскому послу Дженкинсону, что сначала он «весьма оскорбился» грамотами польского короля к боярам и английским купцам, но потом, в особенности из-за признаний лазутчика перед казнью, решил не придавать грамотам никакого значения, полагая, что «все это — козни польского короля, сделанные с намерением возбудить подозрения царя к английским купцам, а также вызвать обвинения различных его сановников в измене» [1515] .
1515
Ю. Толстой. Указ. соч., стр. 40.
Царь не без основания полагал, что нити литовской интриги тянутся к Курбскому [1516] . Более того, он полагал, что именно Курбский был автором тайных писем к земским боярам [1517] . Интересно, что как раз в начале 1567 г. король осыпал Курбского милостями и пожаловал ему в полную собственность богатейшее королевское имение Ковель [1518] . Подобная мера должна была подкрепить щедрые обещания короля Федорову и прочим земским боярам [1519] . Вследствие подозрений против Курбского царь произвел строгое расследование и приказал руководителям земской Боярской думы составить ответ на литовские письма. Выше мы писали, что из всех боярских писем в Литву только письма конюшего И. П. Федорова, подписанные в Полоцке б августа 1567 г., были составлены, по-видимому, без всякого участия царя Ивана [1520] .
1516
Спустя три года царь приказал своим послам объявить в Литве о проступках Курбского, совершенных им после бегства: «а ныне его многая измена: тайно лазучьством со государьскими изменники ссылаетца на государьское лихо и на крестьянское кровопролитие». (Сб. РИО, т. 71, стр. 778).
1517
В 1577 г. Иван напомнил Курбскому фразу из его предыдущих писем: «писал еси, что яз растлен разумом». Как отметил Н. Устрялов, подобного выражения нет в посланиях Курбского. Однако приведенная фраза, как указал Я. С. Лурье, встречается в послании гетмана Ходкевича Воротынскому 1567 г. «...Предполагал ли Грозный, — пишет Я. С. Лурье, — что действительным автором «лотровских» (подлых) посланий боярам в 1567 г. был Курбский?». (См. Послания Ивана Грозного. Комментарии Я. С. Лурье, стр. 652—653).
1518
Несмотря на обещания короля Курбский по приезде в Литву получил Ковель во временное пользование (на содержание), как то специально разъяснялось в привилее 4 июля 1564 г. и универсале за январь 1567 г. (См. Н. Устрялов. Сказания князя Курбского. Изд. 3-е, СПб., 1868, стр. 397—400; Жизнь князя Курбского в Литве и на Волыни, т. I, Киев, 1849, стр. 7—8). Универсалы 25—29 февраля 1567 г. о пожаловании Курбскому Ковеля начинались с общих рассуждений о том, что московский князь «утисняет» христианский народ, от его жестокого «панования» люди «утекают» в Литву, где их щедро жалует король. (См. Н. Устрялов. Указ. соч., стр. 398—399). Тем же языком говорил король о России в письмах к Елизавете английской. «Мы видим,—писал он 13 марта 1568 г.,— что московит — этот враг не только нашего царства временный, но и наследственный враг всех свободных народов» и т. д. (См. И. Гамель. Указ. соч., стр. 84).
1519
Недаром гетман Ходкевич писал Воротынскому, что доказательством милосердия короля к русским людям служит пожалование Курбскому первого после Киевского воеводства города (Ковеля) и других мест, «хотя род его среди московских родов занимал даже не десятое, а едва ли не двадцатое место». (См. Послания Ивана Грозного, стр. 435). Гетман, конечно, не имел в виду унизить или оскорбить род Курбского, который по знатности далеко уступал роду Воротынского, Бельского или Мстиславского.
1520
См. выше, стр. 43—44.
1521
Ему известно, писал в своем письме гетман Ходкевич, что боярин Федоров «от бога разумом украшены и одарены...» (См. Послания Ивана Грозного, стр. 276).
1522
Послания Ивана Грозного, стр. 444.
Участие царя в составлении московских посланий Воротынского, Бельского и Мстиславского не подлежит сомнению. Наиболее интересным из этих посланий было послание от имени Воротынского. В нем нашли отражение излюбленные политические идеи царя о происхождении царской династии от «Августа кесаря», о божественной природе власти московских государей, «наследственных», а не «посаженных», как польские короли [1523] .
Бояре-гедиминовичи князья Бельский и Мстиславский притворно соглашались принять литовское подданство, но выдвинули свои условия. Вместе с Воротынским они иронически предлагали королю разделить между ними все Литовское великое княжество, самому же остаться на польском королевстве, чтобы затем всем вместе перейти под власть «великого государя его царьского волного самодержьства», а уж Иван Васильевич оборонит их всех от турок, татар и других неприятелей [1524] .
1523
«...Ино наших великих государей волное царское самодержство, — писал Воротынский, — не как ваше убогое королевство, а нашим великим государем не указывает никто» и т. д. (См. Послания Ивана Грозного, стр. 259).
1524
Послания Ивана Грозного, стр. 245—246, 253, 262.
В совершенно одинаковых выражениях бояре бранили короля за то, что тот «безлепичными» грамотами затевает ссору и, не умея победить врага храбростью, хочет одолеть его по-воровски, хватая исподтишка, подобно змее [1525] . Послания к королю и в особенности к Ходкевичу содержали отборную брань, о чем, надо полагать, более всего позаботился сам царь [1526] . Но обмен ругательными посланиями не мог удовлетворить Грозного, и он решил отпустить в Литву лазутчика Козлова. Козлов должен был передать королю на словах все, что недоговорено было в письмах [1527] . Решение об отпуске литовского лазутчика не оставляет ни малейшего сомнения в том, что в июле 1567 г. царь не верил в измену бояр и не придавал миссии Козлова сколько-нибудь серьезного значения.
1525
См. Послания Ивана Грозного, стр. 242—243, 251, 259; перевод — стр. 418—419.
1526
Послания «Ходкееву» заканчивались следующим наставлением: «за то, что ты нам, обезумев, написал, в любом месте такого негодяя: наказали бы, избив палками». (См. Послания Ивана Грозного, стр. 424.. См. также, стр. 248, 256).
1527
Об устном поручении Козлову упоминалось в грамотах королю,, датированных 2—15 июлем 1567 г. «А иное есми всказали тебе, брату своему, — писали бояре, — словом мовити. твоему верному слуге Ивашку Козлову, и што он учнет тебе говорить, и ты б ему верил, бо то суть наши речи». (См. Послания Ивана Грозного, стр. 246, 254, 264).
Однако Козлову не суждено было вернуться в Литву. Причиной тому были военные неудачи на западных границах России.
В ответ на военные приготовления в Литве Москва предприняла внушительную военную демонстрацию на границе [1528] . В июле полоцкий воевода И. П. Федоров направил князя Ю. Токмакова по ульской дороге на озеро Сушу. В 70 верстах от Полоцка на острове посредине озера Токмаков построил крепость, которая открывала прямую дорогу на литовскую столицу Вильнюс [1529] . Крепость получила весьма многозначительное название Копие. Пока шло строительство-крепости, подходы к ней с запада охранялись сильным земским войском во главе с кн. П. С. Серебряным [1530] .
1528
Русские послы, фактически содержавшиеся в Литве под стражей, трижды посылали к царю гонцов с извещением о готовившемся нападении литовцев на «цареву украину». (См. Сб. РИО, т. 71, стр. 524—525).
1529
Боярину кн. П. С. Серебряному было приказано «проведывать вестей: где князь Юрьи Токмаков город ставит, и быть тут князь Петру, город беречи, чтоб князь Юрью город было поставить безстрашно».. (См. Разряды, л. 338).
1530
ПСРЛ, т. XIII, стр. 408.
Со своей стороны литовцы послали к Суше двухтысячный отряд. На рассвете 25 июля 1567 г. литовцы внезапно напали на русский лагерь и разгромили царских воевод [1531] . Князь Серебряный бежал с поля боя [1532] . И только Токмакову удалось отсидеться в недостроенной крепости посреди озера.
Поражение земских воевод произвело в Москве самое тягостное впечатление. От заносчивого настроения, сквозившего в царских посланиях к литовцам, не осталось и следа. Царь утратил интерес к бранчливой переписке с королем и занялся подготовкой похода в Литву. Отложив перо, он решил мстить своему недругу мечом.
1531
См. Хронику А. Гваньини. — «Витебская старина», т. IV, стр. 235. Гетман Сангушко получил точные известия о движении московского войска к Копию от своих лазутчиков в Полоцке. Он выступил из Чашник 20 июля, бой же произошел в первую пятницу после выступления, т. е. 25 июля. (См. Хронику М. Бельского. — «Витебская старина», т. IV, стр. 159). По псковской летописи, «литовские люди, пригнав изгоном, на зори, да многих прибили и князя Василия Палецких убили, а князя Петра Серебряных убегл в Полоцко». (См. Псковские летописи, т. 2, стр. 249;. Разряды, лл. 339 об, 336 об, 338).
1532
Другой видный воевода князь В. Д. Палецкий попал в плен и умер от ран. (См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 408). Был убит татарский воевода Амурат. Следует заметить, что в войске Серебряного было много татар. Еще 16 июля 1567 г. в Великие Луки была направлена нагайская конница «для бережения от литовской стороны». (См. там же). Около того же времени на Луки были посланы князь О. Щербатый с городецкими татарами и князь Ю. Борятинский с служилыми татарами. (Разряды, лл. 337 об, 338). Литовский хронист М. Стрыйковский передает, будто О. Щербатый и Ю. Борятинский, имея под начальством 300 татар и якобы 6000 русских, были разбиты при переходе из Улы на Сушу. (См. Извлечения из Хроники М. Стрыйковского. — «Витебская старина», т. IV, стр. 191). В действительности, в названном отряде были одни татары. Во время боя Щербатый и Борятинский попали в руки к литовцам и пробыли в плену несколько месяцев.
Язвительные ответы не были посланы литовцам. Уже в федоровских посланиях начала августа ни словом не упоминалось об отпуске в Литву лазутчика Козлова. Причиной было то, что после поражения на границе его посадили на кол. О казни Козлова царь сообщил английскому послу в сентябре 1567 г.
Поражение на Суше не вызвало подозрений в боярской измене [1533] .
1533
Непосредственный виновник поражения боярин кн. П. С. Серебряный не был наказан и уже через два месяца участвовал в новом походе против литовцев.
После царевича Ивана наибольшими правами на престол обладал двоюродный брат царя князь Владимир Старицкий. Слабовольный, недалекий человек, он представлялся боярам подходящим кандидатом на царский престол. При нем они рассчитывали вернуть себе прежнее влияние на дела государства.
Однако влияние Старицких в Боярской думе заметно ослабло после заточения в монастырь волевой и энергичной кн. Ефросиньи Старицкой, удаления из думы ее родственников бояр кн. И. А. Куракина и кн. П. М. Щенятева, ссылки кн. П. А. Куракина, а также ликвидации Старицкого удела в традиционных границах и роспуска, удельного двора. Ничтожный и глупый князь Владимир не мог объединить вокруг себя сколько-нибудь значительные политические силы. Вот почему избрание Старицкого на царский престол едва ли могло быть результатом его собственных усилий или же происков его партии. В значительно большей степени оно - зависело от позиции влиятельного старомосковского боярства, возглавлявшего правительство земщины. В первые годы опричнины наибольшим влиянием в земщине пользовалась группировка конюшего И. П. Федорова-Челяднина. Конюший возглавлял московскую семибоярщину в начале опричнины и был очень популярен в народе, поскольку не брал взяток и любил справедливость [1534] . В течение длительного времени Федоров возглавлял одно из главных приказных ведомств Конюшенный приказ. Чин великокняжеского боярина-конюшего был наследственным в роду Челядниных. Представители этой фамилии служили в конюших с конца XV века [1535] .
1534
Разряды, л. 331; А. Шлихтинг. Новое известие, стр. 21; Г. Штаден, Записки, стр. 79, 86—87.
1535
Как отметил А. К- Леонтьев, старинный «конюшенный путь» выделился в самостоятельное дворцовое ведомство к середине 90-х гг. XV века. Тогда же появились титулы «боярина-конюшего» и «ясельничих». Впервые чин конюшего был пожалован А. Ф. Челяднину (около 1495—1496 гг.), затем его сыну И. А. Челяднину (до 1514 г.), после него чин конюшего с перерывами носили И. И. Челяднин (1539—1541 гг.) и И. П. Челяднин (конец 40-х гг.—60-е гг.). (См. А. К. Леонтьев. Образование приказной системы управления в Русском государстве. Изд. МГУ, 1961, стр. 65— 69). В середине XVI в. в документах упоминается особая «Конюшенная изба». (См. ПКМГ, т. I, отд. 2, стр. 246).
И. П. Федоров был пожалован чином конюшего в конце 40-х гг. [1536] Разряды именуют его конюшим начиная с декабря 1547 г., официальная летопись — с весны 1551 г. [1537] По мнению А. А. Зимина, Федоров недолго возглавлял Конюшенный приказ, т. к. вскоре после раскрытия заговора 1553 г. царь решил обезглавить «боярский синклит» и вовсе ликвидировал звание конюшего [1538] . А. А. Зимин считает, что последние данные о конюшестве Федорова относятся к августу 1553 года [1539] . Это не совсем верно. Сошлемся хотя бы на запись Разрядного приказа от 9 мая 1556 г., где свияжский наместник Федоров именуется с чином конюшего [1540] . Согласно московским официальным летописям, боярин Федоров возглавлял Конюшенный приказ до времени опричнины [1541] .
1536
Род Челядниных пресекся в мужском колене в 40-х гг. XVI века. Но родовое прозвище Челядниных усвоили их ближайшие родственники Федоровы. Федоровы вели происхождение от И. Хромого, старшего брата М. Челядни, родоначальника Челядниных. Сын Хромого носил имя Давыда, поэтому правнуки Хромого писались в Разрядах как Григорий й Петр Федоровичи Давыдовы-Челяднины. (См. Разряды, лл. 15 об, 43 об, 46). В 40-х гг. XVI в. Иван Петрович Федоров женился на Марье Челядниной и таким путем унаследовал громадные земельные богатства рода Челядниных.
1537
В известиях за 1542 г. посольские книги именуют Федорова среди, детей боярских из Юрьева, «которые в думе не живут». (См. Сб. РИО, т. 59, стр. 66; ср. ПСРЛ, т. XIII, стр. 139, 427, 437). 21 июля 1546 г. Федоров едва не был казнен вместе с боярами Воронцовыми. Палачи держали Федорова перед великокняжеским шатром «ободрана, нага», но-Иван «его не велел казнити за то, что он против государя встреч не говорил, а по всем ся виноват чинил». (См. М. Н. Тихомиров. Записки о регентстве, стр. 286). Постниковский летописец именует Федорова коннюшим, но он не является строго документальным источником. Официальная летопись сообщает о ссылке Ивана Петрова сына Федоровича без всякого указания на его чин. (См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 532). В ссылке на Белоозере И. П. Федоров пробыл недолго. В мае — августе 1547 г. он вернулся в столицу и в чине боярина возглавил боярский суд на Москве. (См. Акты, относящиеся до юридического быта России, т. I, СПб., 1857, стр. 214). К 1547 г. чин конюшего присвоил себе глава правительства князь М. И. Глинский. Но его правительство было свергнуто после московского восстания и тогда же Глинский лишился конюшества. И. П. Федоров принимал деятельное участие в свержении Глинского. (См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 456). Разряды и летописи именуют Федорова с чином конюшего с конца 40-х—начала 50-х гг. (См. Разряды, л. 165; ПСРЛ, т. XIII, стр. 465; СГГД, ч. 2, № 39, стр. 48).
Следует отметить, что в подлинных документах И. П. Федоров именуется обычно боярином и воеводой без дальнейших титулов. Указанная особенность наблюдается даже в те годы, когда его конюшество не вызывает ни малейшего сомнения. Без чина конюшего он назван в свадебном Разряде за 1550 г., в Дворовой тетради 1552 г. и т. д. (См. Разряды, лл. 173 об, 206; ТКТД, стр. 54, 112; Сб. РИО, т. 59, стр. 562; ПСРЛ, т. XIII, стр. 525).
1538
В подтверждение своей мысли А. А. Зимин ссылается на свидетельство А. Поссевина. Папский посол Поссевин ездил в Россию в 1582 г. В своих записках он вскользь заметил, что в Москве уже 30 лет не было конюшего. (См. А. А. Зимин. Опричнина, стр. 278). Но позднее известие Поссевина никак не следует принимать за отправную точку хронологических выкладок. Во время боярского заговора И. П. Федоров первый донес правительству на заговорщиков, так что царь мог лишить его титула конюшего разве что в наказание за верную службу. (См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 530).
1539
А. А. 3 и м и н. Опричнина, стр. 277, прим. 5.
1540
Разряды, л. 230 об.
1541
В послании из Слободы в январе 1565 г. царь Иван объявил опалу всей думе и персональную конюшему (И. П. Федорову) и дворецкому. По указу об опричнине (февраль 1565 г.) царь передал управление страной земским боярам, «а конюшему и дворетцкому... велел быти по своим приказом...» (См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 392, 395).
В силу древней традиции конюшие-бояре занимали более высокое положение, нежели дворецкие [1542] . Помимо того, они обладали некоторыми особыми прерогативами в качестве старших бояр старомосковской Боярской думы. По словам папского посла в России Антония Поссевина, конюшие-боя-ре Московского государства обладали правом выбора царя, когда трон остается вакантным [1543] . По-видимому, конюшие бояре выступали как полновластные и полномочные представители Боярской думы в период, когда страна оставалась без правителей. Иначе говоря, они исполняли функции блюстителей великокняжеского престола в периоды междуцарствий [1544] . Возможно, что именно в связи с этим обстоятельством малолетний великий князь Иван воспитывался в семье конюшего И. И. Челяднина [1545] .
1542
В официальной документации и грамотах 60-х гг. XVI века конюший неизменно писался выше дворецкого. (См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 395; ДДГ, стр. 420). В XVII веке Г. Котошихин писал, что боярин и дворецкий «честию бывает другой человек под конюшим первой». (См. Г. Котошихин. О России царствования Алексея Михайловича. СПб., 1906, стр. 88). В записке о московском управлении, составленной в 1610—1613 гг., указано, что во главе различных приказов стоят «бояре и дьяки», тогда как во главе Конюшенного приказа стоит «начальной боярин, а с ним ясельничий да два дьяка». (См. АИ, т. II, № 355, Стр. 424)..
1543
См. Н. М. Карамзин. История, т. IX, прим. 614. Версию Поссевина в еще более категорической форме подтвердил много позже такой знаток московских традиций, как Г. Котошихин. «А кто бывает конюшим, — писал он, — и тот первый боярин чином и честию; и когда у царя после его смерти не останется наследия, кому быть царем кроме того конюшего? Иному царем быти некому, учинили бы «го царем и без обирания». (См. Г. Котошихин. О России, стр. 81).
1544
Б. Ф. Годунов, будучи правителем при царе Федоре, поспешил присвоить себе титул Конюшего. Таким путем он рассчитывал обеспечить себе избрание на трон в случае смерти бездетного царя. Интересно, что Грозный, прежде чем казнить конюшего Федорова, предложил ему занять царский трон и облечься в царские одежды. (См. А. Ш л и х т и н г. Новое известие, стр. 22).
1545
Василий III перед смертью наказал «мамке» наследника Аграфене Челядниной, чтобы она «ни пяди не отступала» от его малолетнего сына. Наставником великого князя стал И. И. Челяднин, который в 1537 г. «ходил у великого князя в дяди место». Дядька носил сначала титул кравчего, а затем конюшего боярина. (См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 415—-416, 427; Сб. РИО, т. 59, стр. 66).