Начало опричнины
Шрифт:
Глубокий раздор между царем и Боярской думой и слухи о возможном вторичном отречении Грозного поставили государство на порог нового династического кризиса. Разрешение его зависело в значительной мере от позиции старомосковской знати, в первую, очередь от позиции наиболее влиятельной в земщине группировки конюшего И. П. Федорова-Челяднина.
Через своих многочисленных соглядатаев в земщине царь был прекрасно осведомлен о династических притязаниях Старицкого и всевозможных нежелательных толках в Боярской думе [1546] .
1546
Впоследствии Иван не раз язвительно смеялся над планами возведения на престол князя Владимира Андреевича. «А князю Володимеру почему было быти на государстве? — писал он в 1577 году, — от четвертого удельного родился. Что его достоинство к государьству, которое его поколенье, развее вашие измены к нему, да его дурости?». (См. Послания Ивана Грозного, стр. 210).
Незадолго до введения опричнины Грозный составил подробный рассказ
После Земского собора «смута и мятеж в боярех» приобрели куда более опасный размах. Смысл «смуты» состоял в том, что недовольное боярство вновь готовилось поддержать династические притязания Старицкого в случае, если бы царский престол оказался вакантным.
1547
ПСРЛ, т. XIII, стр. 526.
Опасность заговора и феодальной смуты носили вполне реальный характер. Почвой служило всеобщее недовольство опричной политикой в среде земских бояр и дворянства [1548] . Слухи о заговоре в земщине не на шутку пугали царя Ивана, который стал серьезно подумывать об отъезде с семьей за границу, если в стране начнется феодальная смута. Подобные мысли приходили на ум мнительному и нервному самодержцу и прежде. Но первые шаги к практическому осуществлению их Иван предпринял только теперь.
1548
«Недовольных и заговорщиков», — пишет С. Б. Веселовский,— было больше, чем требуется для действительного заговора. Об этом болтали в Москве и в полках, на улицах и дома. Услужливые люди подхватывали эти разговоры, доносили царю и держали его в постоянной тревоге». (См. С. Б. Веселовский. Исследования, стр. 309).
В конце августа 1567 г. в Москву прибыл английский посланник и купец Антоний Дженкинсон, удостоенный официальной аудиенции в день праздника нового года, первого сентября [1549] . Спустя несколько дней посол был вызван к царю в опричный дворец. Посещение дворца было окружено тайной. Глубокой ночью царь встретил Дженкинсона и сам проводил его во дворец «тайными переходами». В переговорах участвовали любимец царя князь А. Вяземский, а также английский купец Р. Рюттер, потому что «было в таком великом деле толмачити некому», как объяснял Грозный [1550] . Поручения царя к английской королеве были столь необычны, а их разглашение чревато такими осложнениями, что царь запретил Дженкинсону делать какие бы то ни было записи: «и приказали есмя с ним к тебе (королеве. — Р. С.), словом свои великие дела тайные» [1551] .
1549
В Хаклюйтовском издании отчет Дженкинсона о поездке в Россию датирован 1566 г. (См. The principal Navigations, Voyages and Discoveries. Haklyits Voyages, vol. I, London, 1598, p. 397). По английскому календарю год начинался весною, значит Дженкинсон отплыл из Англии по этому календарю еще в 1566 г. 10 июля 1567 г. Дженкинсон прибыл в гавань св. Николая на Белом море.
1550
О подробностях переговоров царь сообщил новому английскому послу Сильвестру 29 ноября 1575 г. (См. Ю. Толстой. Указ. соч., стр. 181).
1551
Ю. Толстой. Указ. соч., стр. 107.
Сведения о тайной беседе сохранились по той причине, что посол составил письменный отчет о ней немедленно по возвращении в Англию в ноябре 1567 г. Согласно записи Дженкинсона, Грозный предложил послу военный союз и просил королеву в случае «беды» предоставить ему убежище в Англии «для сбережения себя и своей жизни, и жить там и иметь убежище, без опасности, пока беда не минует, бог не устроит иначе» [1552] . Царь не желал ронять свое достоинства и потому хотел, чтобы соглашение носило обоюдный характер. Каждая из договаривающихся сторон должна была предоставить другой убежище на взаимных условиях. Подобная дипломатическая форма соглашения не могла никого обмануть и не имела значения сама по себе. Особое значение придавалось тому, чтобы «хранить это (соглашение. — Р. С.) в величайшей тайне» [1553] .
1552
Ю. Толстой. Указ. соч., стр. 40.
1553
Ю. Толстой. Указ. соч., стр. 40. Запись беседы Грозного с Дженкинсоном удивительно напоминала некоторые места его духовного завещания. Так, царь просил Дженкинсона предоставить ему убежище в Англии, «пока беда не минует, бог не устроит иначе». В совершенно тех же выражениях Грозный поучал сыновей в завещании: «А докудова вас бог помилует, свободит от бед» и т. д. Обращение царя с Дженкинсоном имело самый дружественный характер. Мы, говорил позже царь, «высказали ему наше намерение запросто, с таким дружелюбием, какового никогда никому (из чужестранцев. — Р. С.) не оказывали». (См. Ю. Толстой. Указ. соч., стр. 181).
Грозный
Одновременно с переговорами в Москве опричная дума предприняла некоторые предварительные меры на случай возможного отъезда царя в Англию. Между 1567 и 1571 гг. в Вологде строились специальные суда, на которых царская семья могла бы в случае опасности выехать в «поморские страны»2.
1554
По этой причине Дженкинсон пробыл в Москве очень недолго. Около 16 сентября ему было вручено официальное царское послание королеве, содержавшее ряд незначительных просьб. 22 сентября Московская компания английских купцов получила грамоту, подтвердившую ее торговые привилегии в России. (См. Ю. Толстой. Указ. соч., стр. 36). Царь подтвердил привилегию английских купцов на беспошлинную торговлю в Казани, Астрахани, Нарве, Дерпте, право торговать с Шемахой и т. д. (См. И. Любименко. История торговых сношений России с Англией. Вып. I, Юрьев, 1912, стр. 42).
Много лет спустя царь Иван откровенно объяснил новому английскому послу причины, побудившие его обратиться к англичанам в 1567 г. «Поводом нам замыслить те переговоры с нашею сестрою было верное предвидение нами изменчивого и опасного положения государей и того, что они наравне с нижайшими подвержены переворотам» [1555] .
Несмотря на все усилия царя сохранить в тайне обращение к англичанам, сведения о нем вскоре же проникли в земщину. Поразительный отчет Дженкинсона о поездке в Москву получил довольно широкую огласку при английском дворе. Отсюда сведения должны были через купцов рано или поздно просочиться в Россию. Отголоском их явилась запись местного псковского летописца о злом волхве, англичанине Бомелее, который подучил царя «бежати в Англинскую землю», «а свои было бояре оставшие побити» [1556] .
1555
См. Ю. Толстой. Указ. соч., стр. 181.
1556
Псковские летописи, т. 2, стр. 262.
Неуверенность и малодушие Грозного вызывали тревогу и замешательство в среде опричников, причастных к жестоким репрессиям против земщины, преторианцы прекрасно понимали, какой конец ждет их в случае смуты и бегства царя. В земщине новый опрометчивый шаг Ивана был встречен ликованием. Недовольные предсказывали близкий конец опричнины и все чаще называли имя Старицкого, как единственного возможного преемника Грозного на царском престоле. В его пользу все больше склонялись наиболее влиятельные в земщине группировки старомосковских бояр.
Победа на Суше ободрила литовское правительство и побудила его приступить к давно задуманному наступлению против России. К августу 1567 г. королю удалось собрать в лагере под Молодечно весьма значительные силы. Из Молодечно армия перешла в Радошковичи (конец ноября), а затем Борисов (декабрь) [1557] . Отсюда перед литовцами открывалась прямая дорога на Москву. Однако намечавшийся поход вглубь России так и не состоялся. В январе 1568 г. войска были распущены по домам [1558] .
1557
См. М. К. Любавский. Указ. соч., стр. 780—781. По утверждению польских и литовских хронистов, в Радошковичах было собрано такое многочисленное войско, какого давно не видели в Литве. (См. S. Henning. Liflandische Chronica. Rostoc, 1587, S. 47; Kjonika Polska Marciana Bielskiego, Nowo przez loach. Bielskiego, Krakow, 1597, k. V, 174; Хроника А. Гваньини и М. Стрыйковского. — Витебская старина, т. IV, стр. 235, 191). Для содержания наемников король вынужден был заложить несколько имений, а затем произвести второй за год сбор подати по всей Литве. Однако собранные средства были потрачены впустую. (См. К. Р i w а г s k i. Niedoszla Wyprawa tzw. Radoszkowicka Zygmtmta Auguste na Moskwe (Rok. 1567—1568). — «Ateneum Wilenskie», K. 4, 1927, c. 252—286; K- 5, 1928, c. 85—119).
1558
Зимой 1567—1568 гг. отряд Ходкевича осаждал Улу, но понес при этом поражение. (Донесение Ходкевича напечатано Соловьевым. См. С. М. Соловьев. История, кн. 2, стр. 2010). Столь же безуспешным был поход отряда Ф. Кмиты в окрестности Смоленска. (См. Хроника М. Бельского. — Витебская старина, т. IV, стр. 161; Сб. РИО, т. 71, стр. 571).
Русское правительство было осведомлено относительно планов Литвы и намеревалось опередить противника. В начале сентября Боярская дума вынесла решение о походе против царского недруга Сигизмунда. Царь намерен был во главе всей русской армии предпринять наступление в Ливонию на Ригу через Люцен (Лужу) и Розиттен (Режицу). При благоприятной ситуации армия должна была изменить маршрут и повернуть на Вильну, столицу Литовского великого княжества [1559] .
1559
См. Г. Штаден. Записки, стр. 88; Разряды, л. 340 об; Сб. РИО, т. 71, стр. 561. Накануне похода в Ливонию царь вызвал в Москву пленного магистра Фюрстенберга и вел с ним переговоры о восстановлении Ливонского ордена под эгидой России. Однако переговоры не имели успеха. (См. Г. Штаден. Записки, стр. 88—89; Летопись Ф. Ниештедта. — Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края, т. IV, Рига, 1883, стр. 38).