Начало Руси
Шрифт:
Не исключено, что некоторое движение началось и из поморских областей. Однако такое движение все-таки приходится в основном на более позднее время. Пока же и сами позднелужицкая и поморская культуры должны были принять определенное количество латенских беглецов, что, как отмечалось, нашло отражение в антропологии этого района.
Существовавшая на протяжении всего двух поколений крупная кельтская держава на Балканах не была, конечно, однородной в этническом отношении. Здесь, очевидно, сохранялись иллирийские и дако-фракийские племена. Здесь оставалось также славянское или родственное славянам население. Разгром кельтской державы вызвал передвижение и племен, ранее входивших в ее состав. Распространение латенских фибул и других кельтских или кельтского типа изделий на рубеже III и II вв. до н. э. как бы указывает направления, по которым передвигались отдельные племена или остатки разгромленных групп. Судя по характеру зарубинецких погребений, собственно кельты на эту территорию не проникали: у кельтов был смешанный обряд погребения, а у зарубинцев и у милоградовцев — трупосожжения. Но Киевское Приднепровье может составить и исключение. Здесь латенского типа изделий относительно больше, появляются они раньше, чем в северной части ареала, и наряду с трупосожжениями здесь спорадически встречаются трупоположения. Удельный вес их небольшой, и они не представляют компактной группы [419] .
419
Е.В. Максимов. Указ. соч. С. 100 (табл.7), 103–105. В пользу кельтского происхождения этих трупоположений, возможно, говорят находки черепов, что естественнее всего связывается с отмеченным выше кельтским культом голов (Ср.: Н.Н. Погребова. О некоторых исследованиях в области археологии раннего железного века за рубежом СА, 1958, № 3). Положение, правда, осложняется тем, что большинство голов относятся к детским погребениям и допускается мысль о том, что остальные кости просто истлели. (Ср.: В.П. Петров. Черняховский могильник МИА, № 116. М., 1964. С. 71.) Но может это быть связано и с культовым жертвоприношением детей, о чем говорят позднейшие византийские авторы, характеризуя русских «тавроскифов». Следует отметить, что для прикарпатских кельтов были характерны не трупоположения, а трупосожжения с захоронениями останков в урнах под курганами. (Ср.: В.И. Бидзиля. Латеньска культура… С. 29–30. Автор оговаривается, что могильники слабо изучены). Латенские трупосожжения в урнах зафиксированы в Среднем Поднепровье, причем одно из них датируется III–II вв. до н. э., как бы предшествуя времени зарождения зарубинецкой культуры. Очевидно, кельтское население сюда проникало, хотя и не было определяющим. Сами трупоположения располагались по окраинам могильников и были крайне бедны по инвентарю. (См.: Д.А. Мачинский. О культуре Среднего Поднепровья на рубеже скифского и сарматского периодов КСИА, вып. 133. М., 1973.)
Зарубинецкая культура, по выражению П.Н. Третьякова, «отразила все то новое, что принес в Европу «второй (средний) железный век», наиболее ярким выражением которого была среднеевропейская кельтская (латенская) культура» [420] . Еще до прихода зарубинцев на этой территории (в частности у милоградовцев) наблюдались изменения в общественном укладе, все более отдалявшие их от соседних балтских племен, остававшихся на стадии «периода поселений-городищ». Теперь это различие заметно усилилось.
420
П.Н. Третьяков. У истоков древнерусской народности. С. 32.
Не вполне ясен характер взаимоотношений пришельцев с местным населением. Автохтонисты обычно подчеркивают элементы преемственности, причем в разных местах новая культура приобретает различный оттенок именно под воздействием субстрата. П.Н. Третьяков, напротив, полагал, что скорее всего милоградовцы были вынуждены покинуть свои поселения и городища в результате военных поражений» [421] . Процесс этот, по мнению автора, растянулся на ряд поколений, поскольку зарубинецкий слой на милоградских городищах появляется в южных районах гораздо раньше, чем в северных.
421
Там же. С. 33.
П.Н. Третьяков предположил, что милоградовцы отступили в район Днепро-Деснинского междуречья. Вероятно, в какой-то степени так и было. Но основная (во всяком случае значительная) часть населения осталась на месте, поскольку племена обеих культур в течение длительного времени жили чересполосно. Значительное сходство в облике их культуры и погребального обряда позволило О.Н. Мельниковской высказать предположение, что и по языку эти племена были родственными, причем язык этот нет оснований связывать с балтами. Автор склонна признать их славянами, но окончательное решение вопроса справедливо поставлено в зависимость от атрибуции зарубинецких племен [422] .
422
О.Н. Мельниковская. Указ соч. С. 179–188.
Все исследователи отмечают и такие черты, которые характеризуют культуру в целом. Очевидно, в результате довольно длительной борьбы пришельцев и автохтонного населения сложилась новая этносоциальная структура. Основное содержание этого процесса, видимо, верно определил П.Н. Третьяков [423] .
На территории зарубинецкой культуры происходил распад патриархально-общинных отношений и шло становление новой организации, каковой в этих условиях мог быть союз племен или даже ранняя государственность.
423
П.Н. Третьяков. Там же. С. 33. Ср. также Л.Д. Поболь. Указ соч. С. 162–163 (элементы рабовладения у зарубинцев и др.)
Важной особенностью зарубинецких и пшеворских поселений являлось то обстоятельство, что они были неукрепленными. В ранний период существования культуры для жилья выбирали малоудобные, но легче защищаемые высокие отроги оврагов или мысы на речных берегах. Укрепленные городища сохранялись в пограничных районах Среднего Поднепровья. Но по мере утверждения новой культуры на всей территории население спускается в более удобные для жилья долины. Это было возможно только при условии, что какая-то организация брала на себя функции защиты населения от возможных нападений извне и изнутри, со стороны других племен или родов. Небольшие однокамерные жилища свидетельствуют о том, что ячейкой нового общества являлась малая семья. Поселения состояли из довольно значительного количества таких домов, чем они также отличались от предшествовавших им небольших городищ. Новая община была, очевидно, уже не кровнородственная, а соседская, поскольку складывались эти общины из относительно разнородных элементов (пришлых и местных). Здесь заметно проявляется качество, которое будет на протяжении многих веков отличать славянство: территориальная община и способность легко ассимилировать иноязычные племена. Но столкновение племен вело и к социальному расслоению, которое сближало племенные верхушки и противопоставляло их основной массе рядовых соплеменников.
Интересным памятником высокой общественной организации в Среднем Поднепровье являются так называемые Змиевы, или Трояновы валы. Сооружение оборонительных валов — явление довольно распространенное в Древнем мире. Тем не менее таким фактам обычно придавалось особое значение древними авторами, и всякий раз их появление было связано с чрезвычайными обстоятельствами. Еще Геродот упоминает киммерийские укрепления [424] .
424
Геродот. История. С. 190. См. также: Страбон. География. С. 469.
425
В VI–IV вв. до н. э. здесь проходило своеобразное разделение культур и по способу погребения. Ср.: И.Т. Кругликова. Каменные ящики у дер. Рыбное, Кавказ и Восточная Европа в древности. М., 1973; А.А. Масленников. Этническая принадлежность погребений в каменных ящиках Восточного Крыма // КСИА, вып. 145. М., 1978. О.Н. Трубачев, разделяя сиидов и киммерийцев, обращает внимание на этноразграничивающее значение валов. Ср.: О.Н. Трубачев. О сиидах и их языке. С. 40–41.
426
А. Болдур. Троян «Слова о полку Игореве» ТОДРЛ. Т. XV. М.-Л., 1958. С. 24. Г.Б. Федоров, полемизируя с Р. Вульпе, датирует молдавские валы II в. Но главным его аргументом являлось убеждение, что «само название вала — Троянов, связывает его прежде всего с именем императора Ульпия Траяна, что указывает на сооружение вала во II в. н. э.» (Г.Б. Федоров. Население Прутско-Днестровского междуречья. М., 1960. С. 77. См. там же С. 71–80. В данном случае, однако, это не может служить аргументом, поскольку «Трояновыми» (а не «Траяновыми») именуются разные валы, в том числе приднепровские, и нужно еще доказывать, что речь идет о римском правителе, а не о каком-то местном правителе, в частности легендарном родоначальнике русских князей из «Слова о полку Игореве».
427
А.А. Шахматов. К вопросу о древнейших славяно-кельтских отношениях. С. 47 (кельтское valo).
428
Ю. Кулаковский. История Византии. Т. I. Киев. 1910. С. 469: С. Прокопий Кесарийский. Война с готами. М., 1950. С. 374.
Земляные валы оказывались почти непреодолимым препятствием для кочевников. Как минимум необходимо было сделать в валах проходы для конницы. У оседлого населения появлялось необходимое время для организации обороны. Насколько это было эффективно, видно хотя бы из того, что киммерийский вал в Восточном Крыму в течение многих веков разделял скифов-кочевников от земледельческого населения (в послекиммерийское время таковыми были меоты и синды).
Остатки Змиевых-Трояновых валов в Приднепровье сохраняются до сих пор. Еще В. Антонович обратил внимание на то, что «географическое расположение валов и положение сопровождавших их рвов указывает на то, что валы возведены были для защиты от кочевников той территории, в центре которой лежал Киев» [429] . Автор отметил примечательную их особенность: они составляют пять концентрических линий. Самая длинная линия проходит вдоль реки Роси. Начинаясь недалеко от устья, она идет мимо Корсуня к Белой Церкви, пересекает приток Роси Каменку, переходит на Раставицу, затем поворачивает к северу, достигая южнее Радомысля берегов Тетерева. Вторая линия идет от Триполья по реке Красной, третья также от Триполья по правому берегу Стугны, четвертая по ее левому берегу. Пятой линией Антонович считал полукруг у Киева в 18–20 км радиусом [430] .
429
В. Антонович. Змиевы валы в пределах Киевской земли Киевская старина, 1884. Т. VIII, март. С. 369.
430
Там же. С. 356–357.
В. Антонович убедительно показал, что валы тянутся «главным образом по южной границе старой полянской территории» и что ров всегда оказывается со стороны, противоположной Киеву и Переяславлю [431] . Но он связывал землю полян только с киевским временем, а потому относил сооружение валов ко времени Владимира, т. е. к концу X — началу XI вв. Из общих соображений XII–XIII вв. датировал вал, тянущийся от Днепра до Буга, Н.П. Барсов [432] . В.Г. Ляскоронский сооружение аналогичных валов на Левобережье Днепра связывал еще со скифской эпохой, исходя из находок скифской и древнегреческой поры в районах, примыкающих к валам [433] . Но здесь находятся и памятники более ранних культур, а также позднейших эпох, и неясно, к какой из них могут быть отнесены валы.
431
Там же. С. 358.
432
Н.П. Барсов. Очерки русской исторической географии. Варшава, 1885. С. 299.
433
В.Г. Ляскоронский. Городища, курганы, майданы и длинные (Змиевы) валы в области Днепровского левобережья. М., 1911. С. 82. (Отт. из «Трудов XIV Археологического съезда». Т. III.)
Лишь мимоходом коснулся Змиевых валов известный специалист по древнерусскому зодчеству П.А. Раппопорт. Он отметил, что это памятники не киевской, а «другой, гораздо более древней эпохи» [434] , и естественно, оставил их вне сферы своих исследований. В то же время И.П. Русанова, не останавливаясь специально на этом вопросе, полагала, что вал по Стугне являлся оборонительным рубежом X, а вал по Роси — укрепленной линией XI в. [435] .
434
П.А. Раппопорт. Древнерусские крепости. М., 1965. С. 39.
435
И.П. Русанова. Курганы полян Х-XII вв. САИ, вып. El -24. М., 1966. С.,10, 12, табл.4 и 5.