Национальность – одессит
Шрифт:
— Да, — подтвердил я. — По правилам Западной Европы с сегодняшнего дня мы помолвлены.
Пока что в России такого обычая нет. Действуют по-старинке: сватаются, просят руку у родителей девушки, договариваться о приданом, совершают рукобитие, которое можно считать помолвкой, оглашают трижды в церкви имена желающих связать себя семейными узами, чтобы каждый, кто знает что-то мешающее этому, сообщил, проводят брачный обыск (не состоят ли в родстве, не в браке ли кто-то из них…), который подписывают поручители, и только потом происходит венчание в приходе, в котором проживаешь, а если в другом, то нужна справка о том, что в своем регулярно посещал службы, исповедовался…
— Ты просишь моей руки? — все еще не веря или ради приличия, задала она уточняющий вопрос.
— Я сделал это года три назад на крыльце гостиницы «Санкт-Петербургской», —
— Я не забыла, — смутившись, молвила она.
— В конце июня, когда закончу службу в армии, получим заграничные паспорта, поедем в Швейцарию и там поженимся. Российское законодательство не признает светский брак, поэтому там ты будешь считаться моей женой, а здесь — незамужней, сможешь продолжить учебу, — выложил я свой план.
— А вдруг признают и здесь и выгонят меня? — усомнилась она.
— И что?! К тому времени у тебя будет богатый муж, продолжишь учебу в Швейцарии. Все равно мы переедем туда самое позднее в четырнадцатом году, — пообещал я.
— Почему? — поинтересовалась она.
— В Порт-Артуре жила китаянка-ясновидящая. Меня на нее вывел матрос-китаец. С аборигенов она брала продуктами, а с русских деньгами, не больше полтинника. Наши редко к ней обращались, потому что не знали китайский язык. Я сходил в январе четвертого года, дал серебряный рубль и попросил, чтобы рассказала не обо мне, не хочу это знать, а что будет дальше в мире. Она и поведала, что Порт-Артур захватят японцы следующей зимой, а в конце лета четырнадцатого года начнется большая война в Европе. В России свергнут царя и примутся убивать друг друга, после чего, как она сказала, те, кто был никем, станут всем и наоборот. В тридцать девятом начнется еще одна мировая война. Только в маленькой стране в горах, где все прячут деньги, будет мир. Дальше мне знать не надо, потому что в первый раз море отпустит меня, а во второй нет, — выдал я творчески обработанный текст из учебника истории. — Само собой, я решил, что наговорила ерунды, пожалел потраченный рубль, но недели через три неожиданно началась война с японцами, в апреле мой пароход подорвался на мине и я едва спасся, в декабре сдали Порт-Артур. Теперь плаваю в море только у берега и часть денег храню в швейцарском банке, а к лету четырнадцатого собираюсь перевести все остальные и поселиться там.
— Я бы обязательно расспросила ее о себе, — выслушав с приоткрытым от удивления ротиком, заявила Вероник.
— Чтобы узнать, что суженый урод будет у ворот? — подковырнул я.
— Суженый не может быть уродом, — возразила она.
Слушая ее, все больше проникаюсь мыслью, что институт благородных девиц — очень мудрая придумка.
130
До отъезда заграницу я успел доработать совместно с инженерами «РОПиТ» чертежи нового судна с двумя дизельными двигателями, двумя электрогенераторами и тремя трюмами общей грузоподъемностью две тысячи тонн. При этом я настоял, чтобы стальные детали скреплялись электросваркой. Ее придумал русский Николай Бенардос, умерший пять лет назад. Сейчас электросварку используют в основном при ремонте паровозов. Инженеры «РОПиТ» согласились поэкспериментировать за наш счет. Если попытка окажется неудачной, отвечать не им.
Идею о постройке сухогруза закинул еще зимой купец первой гильдии Бабкин. Ему так понравились наши буксиры-толкачи, которые исправно возили в Одессу не только фосфориты и пирит для завода, но и зерно для него из портов Днестра, Южного Буга и Днепра, что решил замахнуться на поставки последнего на экспорт. Ранее он продавал зерно с доставкой к борту судна, которое отвозили в Грецию или другие страны, наваривая немало. Мы могли бы сами получить эту прибыль и еще сэкономить на доставке длинноволокнистого хлопка из Александрии для нашего завода. Производство расширялось, сырья требовалось всё больше. Раньше проблема было в том, что Матвей Яковлевич несведущ в морских судах и перевозках, а теперь появился компаньон, который очень хорошо разбирался в этом. Акционерное общество «Одесский целлулоид» заплатило мне за разработку проекта пятьсот рублей и «РОПиТ» купил за тысячу, собираясь запустить серию дизельных сухогрузов. Не стал их предупреждать, что скоро начнется война и почти весь их флот будет заперт в Черном море или арестован в иностранных портах.
Швейцарский банк управлял моим вкладом настолько хорошо, принося около семи процентов прибыли, что я решил избавиться от российских пятипроцентных
Заодно я собирался получить там патент на целлюлан под названием целлофан, но в конце мая узнал в университете, что это уже сделал шустрый швейцарец Жак Брандерберген. Наши решили, что он, как это принято в цивилизованном мире, слямзил русскую идею, узнав о ней из альманаха «Записки Новороссийского общества естествоиспытателей». Может быть, они правы. Тогда получается, что я изобрел целлофан в прошлом потому, что знал о его существовании в будущем.
Паспорта мы получили в канцелярии градоначальника, заплатив по пятнадцать рублей за каждый. Из этих денег полтинник шел в казну за паспортную книжку, девять рублей пятьдесят копеек в фонд помощи инвалидам и пять рублей Российскому обществу Красного креста. Причиной отъезда указали туризм. Это слово уже прижилось и даже появились туристические агентства. Заграничный паспорт, в отличие от таможенного, оказался, так сказать, одноразовым. Для следующей поездки придется получать новый. Указанный в них срок в пять лет — это сколько ты можешь находиться заграницей, если не продлишь в посольстве. Документы принимал в небольшой комнатенке с одним окном, столом и стулом за барьером пожилой чиновник с красной, обгоревшей лысиной между взлохмаченными седыми волосами. Он старательно выводил буквы красной деревянной ручкой с железным пером, шевеля при этом губами.
Прочитав справку из призывного участка, в которой указывалось, что я два дня назад отбыл службу в качестве вольноопределяющегося, чиновник улыбнулся искренне, по-детски и произнес счастливо:
— Как приятно выдавать документы такому сознательному молодому человеку! Нынешние юноши не хотят служить Отечеству, норовят только взять с него! Вам, как никому другому, полагается съездить заграницу, отдохнуть после армейских тягот!
Самая главная моя тягота за время службы стояла рядом со мной и улыбалась вместе с ним. Чиновник пообещал, что нам паспорта будут сделаны без очереди, сможем забрать через день.
Из канцелярии градоначальника мы поехали в церковь, расположенную на улице Екатерининской рядом с Одесскими высшими женскими педагогическими курсами, которую Вероник посещала постоянно. Там она, сказав, что собирается выйти замуж в другом городе, по месту жительства мужа, и пожертвовав три рубля, быстро получила «Предбрачные сведения» — два листика-четвертушки, на которых было указано, что девица находится в здравом уме и твердой памяти, исправно посещает службы и исповедуется, со стороны причта никаких препятствий в совершении брака не усматривается. На втором листике ниже даты и подписи священника стояла синяя церковная печать.
С этим документом мы поехали на Старую Порто-Франковскую к переписной мастерской, расположенной в небольшой передней комнате полуподвальной квартиры. У окна, часть которого находилась на полметра ниже уровня тротуара, выложенного плитами, за прямоугольным деревянным столом, застеленным зеленой скатертью и заваленным папками и разной толщины стопками исписанных чернилами листов, сидел в дешевой белой рубашке с расстегнутой верхней пуговицей и черной жилетке худощавый белобрысый мужчина лет тридцати с васильковыми, невинными глазами и редкими усиками, которым безуспешно пытались придать бравый вид,