Над Самарой звонят колокола

Буртовой Владимир Иванович

Пленников выволокли прочь. Полковник долго ходил по комнате, меряя ее негнущимися ногами, майор Естифеев молча следил за ним и ждал, что решит старший командир.

«На его месте, – думал Илья Кутузов, все так же замерев у двери, – я непременно атаковал бы мятежный лагерь: гренадеров с пушками в центр фрунта, конных калмыков и самарских казаков по флангам – и вперед!»

– Я полагал бы за разумное отойти нам к Сорочинской крепости, – не вытерпел и подал совет майор Естифеев, принявшись разглядывать свои тонкие длинные пальцы. – Побив генерала Кара, самозванец

всей силой яицких казаков кинется на наш корпус, оставив у Оренбурга пешие мужицкие полки… А за идущих с нами калмыков я и гроша медного не поставлю – сбегут, как сбежали от генерала Кара изменщики-башкиры. А то и хуже того – в спину вцепятся, как дикие кошки.

– У меня приказ: атаковать воров со стороны Чернореченской крепости, пробиться с обозом к генералу Рейнсдорпу! Гарнизон и обыватели терпят крайнюю нужду в питании, а оно в обозе у нас, господин майор! И мы должны его доставить! – Полковник говорил столь неуверенно, что понять было трудно, размышляет он вслух или приказывает готовить корпус к походу.

– Подпоручик Кутузов! – Полковник остановился, Илья Кутузов вытянулся, сделав руки по швам. – Призовите на военный совет всех господ офицеров, казачьих командиров и калмыцких князей, будь они трижды неладны! Решать будем, что далее предпринять.

Илья Кутузов плотно прикрыл промерзшую наружную дверь и вышел на мороз, под темное ночное небо.

3

– Осторожнее, братцы, иначе ноги изломаете и дале вам не идти тогда, – еле слышно раздалось на скользком льду: недавнее лесное озерцо подмерзло накрепко, припорошилось снегом, и повалиться навзничь было делом не хитрым.

– А давайте, братцы казаки, на спор, я у полковника Чернышева две пушки под тулупом унесу, а? – тут же отозвался здоровенный детина, на целую голову выше других.

– Тише, Ерофей! – предостерегли великана. – Не пушки воровать послал нас государь Петр Федорович, а великое дело сотворить на пользу всему воинству.

На проселочную дорогу в сторону Чернореченской крепости из буреломных лесных завалов выбрались шестеро путников: пять одеты в казацкие кафтаны и в полушубки поверх кафтанов, шестой был в солдатском обмундировании. Он то и дело отставал от казаков, которые широко отмахивали привычными к ходьбе ногами.

– Братцы, не бегите так! Отстану ведь, а волки всенепременно сожрут! – полушутя, полусерьезно просил солдат казаков. – Спросит поутру государь: «А где мой писчий есаул Тимошка?» Что ему будете ответствовать?

– А мы ему, нашими слезами смоченные, твои белые косточки под резвые ноженьки из торбы вытрусим, на волков донесение сделаем, – ответил великан Ерофей и хохотнул так, что с ближней сосны, каркнув, упал полусонный ворон и тяжело полетел прочь, подальше от беспокойной, санями накатанной дороги.

– Маркел, угомони свою братию, иначе солдаты с перепугу в нас картечью жахнут! – распорядился коренастый, с круглой головой, казак, раскачивая на плече длинную пику – единственное оружие на всех шестерых.

– А ну тихо, грачи горластые! – прикрикнул Маркел Опоркин. – Тимошка, подтяни амуницию потуже, иначе тамошний

полковник тебя под арест посадит за неряшливость. Тимофей Иванович, далеко ли еще?

– Кажись, братцы, вона огоньки высветились. Ждите таперича окрика дозорцев, – негромко предупредил товарищей Тимофей Падуров, бывший сотник Татищевой крепости, перешедший со своими казаками на сторону объявившегося народу государя Петра Федоровича.

С полверсты шли тихо, изредка во тьме вспоминая черного, с рогами и с хвостом, когда ноги скользили на накатанной полозьями дороге к Оренбургу.

– Сто-о-ой! – прозвучал из-за голых деревьев близ дороги скорее испуганный, нежели угрожающестрогий окрик. Путники послушно остановились, ожидая выхода караульного к ним на дорогу.

– Кто такия-а? Зачем бредется ночми? Куда идетя?

– Мы, батюшка, беглецы из самозванцевского воинства. Еле утекли от казни. Прослышали о приходе войска матушки-государыни в крепость, хотим поведать командирам вашим о бунтовщицких силах! – громко и вразумительно ответил на спрос караульного Тимофей Падуров. – Пущай кто из вас проводит нас по начальству.

– Без обману, а? – вновь спросили из дозора. – Коль без обману, то подходитя ближе. Вот так. Кто у вас за главного чином, а?

Караульный, спрятавшись за толстый ствол сосны, разглядывал плохо различимых в темноте страшных и черных казаков.

– За старшего я буду, сотник войска Ея Императорского Величества Тимофей Падуров. А это казаки моей сотни. Рекрут к нам по дороге уже прилепился, бежав от воров, где пребывал в плену и под караулом.

Из-за дерева вышел один, с ружьем на изготовку, оглянулся на кусты, будто там, под видневшимися тремя суконными треуголками, затаился в засаде еще добрый десяток солдат, наказал построже:

– Доглядывайтя тут в оба! Коль еще кто за этими дорогой сунется – палить и бить тревогу! А я этих сведу к господину полковнику, – и к нежданным гостям: – Пущай один из ваших казаков тута покудова постоит. Шагайтя.

– Шагаем, батюшка, шагаем. Кузьма, ты побудь здеся до нашего возвращения, – распорядившись, покорно ответил солдату Тимофей Падуров, величая того «батюшкой», хотя гренадер годился ему в сыновья. – Поспешам, брат солдат, ночь в самый разгар входит, аккурат господину полковнику прошмыгнуть мимо воровских застав под Оренбург, оставив разбойников с носом! Сказывали, а теперь и сам вижу, какой обозище с провиантом везете. Вот обрадуется господин губернатор! А уж барышни оренбургские вас в великой благодарности до синяков пообнимают, помяни мое слово…

Солдат хмыкнул, штыком указал в сторону еле видной церкви:

– Туда шагайтя, – и встречному у собора сержанту представился: – Господин сержант, на наш караул казаки вот набрели. Сказывают, бежамши из воровского воинства.

Сержант внимательно оглядел пришлых, особенно Тимошку и его обмундирование, не нашел изъяна, подергал усищами, спросил:

– Так чего вам, казаки, у нас потребно?

– К господину полковнику на доклад. О силе мятежников сказать да как к Оренбургу безбоязненно и скрытно подступить.