Надежда умирает последней
Шрифт:
– Я не унываю теперь, милый, потому что со мной – ты. А рядом с тобой мне никогда не бывает страшно.
Ганц обернулся к невесте. В глазах его появилась безграничная нежность.
– Я сделаю всё, чтобы сберечь тебя, Лени!
Сентон улыбнулась и, приблизившись к жениху, хитро подмигнула ему:
– Кажется, у меня тоже появилась идея…
Практически все деньги, которые были у Ганца, ушли на покупку камзола, голубой пелерины, роскошной перевязи и двух шляп со страусиными перьями, которые нашлись в лучшей лавочке Жориньяка. В городе фон Баркет нанял дорогую карету, в которой и вернулся к дому деревенской вдовы. Ленитина уже приоделась –
Пара добралась до города просёлочной дорогой. Оставалась мелочь – украсить бархатным модестом [18] праздничное мещанское платье на Ленитине, которое при таком раскладе сошло бы за дорожный костюм светской красавицы. Молодые люди надеялись, что никто из патрульных не будет просить даму выйти из кареты, поэтому особенно не разглядит, насколько дорогие на ней ткани и соответствуют ли они веяниям моды. Фамильные ценности, которые Ленитина никогда не снимала, пришлись к этому маскараду как нельзя кстати.
18
Скромная верхняя юбка платья роб, которое носили дворянки.
Солнце стояло в зените, когда карета приехала в Жориньяк. Ганц, уже облачённый в дорогой камзол, подал руку своей спутнице, и они зашли в магазинчик местного портного. Ленитина отлично сыграла роль капризной барышни, которая запачкала в дороге свой роб и поэтому желает приобрести «какой угодно новый, но чистый и побыстрее!»
Услужливый владелец мастерской мгновенно подобрал для девушки бархатный тёмно-голубой модест, который отлично гармонировал с шерстяной пелериной. Расплатившись с портным золотом, пара удалилась. Растроганный щедростью господ, мужчина посчитал день счастливым. Ему и в голову не пришло, что Ганц отдал за верхнюю юбку для невесты последние золотые, оставив в кошельке лишь мелкие монеты, которых не хватит даже на обед – пара рассчитывала к вечеру добраться до Ребона.
Спустя полчаса громыхающая карета выехала на дорогу, ведущую к столице Сентонжа, и, поднимая клубы пыли, приблизилась к первому посту. Шлагбаум охраняли три верховых. Экипаж остановился.
Гвардеец, приблизившийся к кучеру, поинтересовался, кого он везёт.
– Господа Ле Лавазе, молодожёны они, – был ответ.
Солдат спешился и, подойдя к дверце, отпер её. Перед глазами гвардейца предстала несколько странная картина: нежная особа с очаровательными чёрными кудряшками, обрамляющими правильный овал свежего юного личика, подняла глазки к небу и всем своим видом показывала, что устала выслушивать своего спутника. Сопровождающий даму молодой человек держал красавицу за руку и на открывшуюся дверцу отреагировал не сразу. Офицер решил, что стал свидетелем объяснения в чувствах.
– Прошу прощения, что прерываю вас, господа, но я должен просить вас предъявить подорожную.
Девушка издала картинный стон, надменно взглянула на патрульного и фыркнула:
– «Подорожную!» Солдафоны! Двадцать миль ничего не спрашивали, а тут на каждом перекрестке интересуются! Что за манеры! Какое убогое место, Шарль, это невыносимо, разберитесь с ним!
И тонкие пальчики в изящных перчатках, выскользнув из руки молодого человека, описали в воздухе замысловатые круги, выражая капризы брюнетки.
– Нет ничего страшного в столь пустяковой просьбе, дорогая Ми-Ми, это всего лишь патруль, – поспешил успокоить спутницу молодой человек и полез во внутренний карман роскошного камзола.
Дорогая шпага с фамильным гербом брякнула в ножнах. Офицер покосился на оружие, лежащее на сиденье позади того, кого назвали Шарлем. Девушка плотнее закуталась в пелерину и демонстративно отвернулась к другому окошку. Картинно вздохнув, молодой человек вышел из кареты.
– Прошу Вас, сударь, – протягивая документы, предусмотрительно подделанные дальновидной Маркизой, произнёс Ганц.
На лице его была самая доброжелательная улыбка, и гвардеец не мог и мысли допустить, что перед ним те самые беглецы: молодой человек в дорожном костюме и воспитанница пансиона – наводка на которых пришла из соседнего города.
Солдат развернул подорожную, и в этот миг дама недовольно заворчала:
– С каких это пор я – дочь барона де Бельгарда – должна унижаться перед солдатами, которые смеют останавливать мою карету?!
– С тех самых, моя дорогая, как Вы стали мадам Ле Лавазе, – философски заметил немец, отлично играя свою роль.
Ленитина картинно вздохнула и стала недовольно обмахиваться веером.
– Отчего так долго? Этот олух умеет читать, Шарль?! – осведомилась она, выглянув в окно.
Ганц повернулся к ней и проникновенно произнёс: «Дорогая, я прошу Вас… мы не в замке Вашего дедушки…»
Имя герцога де Бельгарда было известно каждому гвардейцу Франции так же хорошо, как и то, что прямых наследников у него не было, поэтому имущество растащили многочисленные племянники. Удивляться, что потомки этого прославленного дворянина и конюшего короля отличаются строптивым нравом, не приходилось. Изучив подорожную Ганца, в которой молодой человек значился как шевалье Ле Лавазе с супругой, гвардеец вернул документы фон Баркету и ещё раз мельком взглянул на красивую аристократку из древнего рода, коей он считал Ленитину.
– Всё в порядке, Вы можете ехать дальше, господа, – произнёс патрульный.
– Благодарю Вас, сударь! – ответил Ганц, сделав лёгкий наклон головы.
– Ах, он ещё и благодарит! Шарль, Вы несносны! Разве так настоящий дворянин должен разговаривать с каким-то гвардейцем?!
– Если этот дворянин не генерал или маршал Франции, то да, моя дорогая, – ответил Ганц, открывая дверцу кареты.
– Я сочувствую Вам, сударь, – тихо произнёс солдат.
Немец повернулся к нему и, усмехнувшись краешком губ, тихо ответил.
– Мы венчались лишь вчера. Она ещё присмиреет.
Гвардеец и «новобрачный» прекрасно поняли друг друга. Дверца захлопнулась, карета помчалась дальше, подняв облако серо-жёлтой пыли.
С таким маскарадом Ленитина и Ганц преодолевали пост за постом. «Да ты у меня настоящая актриса!» – вдохновлённый невестой, шептал немец каждый раз, когда шлагбаум оставался позади. Все гвардейцы, как один, реагировали на капризы дамы гробовым молчанием и сочувствующим взглядом в сторону её новоиспечённого «супруга». Мадемуазель де Сентон всегда знала: если желаешь хорошо спрятаться, привлеки к себе внимание, тогда никто на тебя не подумает.