Наёмники Гора
Шрифт:
— Это около улицы Клейм, — добавил я.
— Совершенно верно, — подтвердил он.
Улица Клейм, кстати, может действительно быть особой улицей, но, вообще-то в Аре это — целый район, получивший своё название из-за расположенных там предприятий, бизнес которых связан с работорговлей, и предметами, имеющими отношение к рабовладению. Именно там расположены главные работорговые дома города. Именно туда работорговцы доставляют своих пленниц. Там всегда, на оптовой или розничной основе, можно приобрести рабынь. Там же можно предложить свою цену за них на открытых аукционах. Главные невольничьи рынки тоже там. Например, Курулеанский. Там любой может также арендовать и использовать рабынь. Именно там, внутри тех мрачных зданий девушек дрессируют, великолепно и тщательно, интимным искусствам доставления изысканных удовольствий
— Благодарю Вас, — сказал я. — Мы действительно попробуем это.
— Желаю Вам всего хорошего, — попрощался он.
— И Вам всего хорошего, уважаемый, — ответил я.
Горожанин развернулся и отправился по своим делам. Женщина, сидевшая около нас на одеяле, расстеленном на камнях, с полной корзиной сулов перед ней, посмотрела на нас и поинтересовалась:
— Сулы брать будете?
— Нет, — ответил я.
— Тогда, проваливайте отсюда и не распугивайте мне клиентов, — бросила она нам.
— Пойдёмте, — сказал я своим спутникам, и повёл их восток по улице Венактикуса к проспекту Центральной Башни.
Я намеревался пойти на юг по тому проспекту до Фургонной улицы, а с неё повернув на восток выйти к проспекту Турии. Кстати, в Аре «фургонных улиц» множество, но я имел в виду ту, которая имела название «Фургонная улица» и вела к улице Клейм. «Фургонные улицы» в основном, это улицы направленные с востока на запад. Как мне кажется, название это за ними закрепилось, из-за того, что они открыты для движения фургонов в течение дня и достаточно широки, чтобы по ним могли разъехаться две повозки. На большинстве улиц Ара движение фургонов в дневное время запрещено из-за их узости. Конечно, никакой трудности нет с движением по проспектам и бульварами. Они вообще шире любой из улиц. Кстати, многие из девушек первое своё путешествие по Ару совершили именно по Фургонной улице, хотя, возможно, они не смогли толком рассмотреть её, ведь их щиколотки были прикованы цепью к центральной балке внутри сине-жёлтых рабских фургонов, тех самых, которые развозили их в соответствии номерами выбитыми на дисках подвешенных к транспортировочным ошейникам, или адресам, написанным на их левых грудях, в различные здания на улице Клейм.
— Ах! — вздохнула Боадиссия.
— Проспект Центральной Башни, — объяснил я. — Действительно красиво. Мы пойдем прямо по нему.
— Пить хочу, — вдруг заявил Хурта, направляясь к фонтану, одному из многих имевшихся на этом проспекте.
Хурта прислонив свой топор к фонтану, наполовину погрузил голову в воду, а затем, вынырнув, довольно фыркнул. Ещё немного с удовольствием поплескав воду себе на лицо, парень принялся утолять жажду из сложенных в пригоршню ладоней. Попил и я. Боадиссия изящно приложилась к поверхности губами, втягивая в себя воду. Хм, похоже, в нашей компании она изучила кое-что из своей женственности. Казалось, что она начинала, робко и с надеждой подозревать и ощущать истинную природу своей сексуальности, и даже осмеливалась думать о получении удовольствия от своей нежности и сущности, осмеливаться думать о том, что могло бы значить для неё, быть искренне и полностью той, кем она фактически была — женщиной. Во всяком случае, она больше не пыталась, в гротесковой смехотворной манере подражать поведению воина алара.
— А я могу попить, Господин? — спросила Фэйка.
— Конечно, — разрешил я, тут же внезапно, сердито, возмущённо схватил
— Ты что, забыла, что Ты — животное? — злобно прошипел я ей прямо в ухо.
— Простите Господин! — заплакала рабыня.
— Может Ты решила, что стала чем-то большим? — поинтересовался я.
— Нет, Господин! — простонала женщина, и, почувствовав, что я отпустил её волосы, повалилась на колени на мостовую, но тот же полетела на камни, получив удар ногой.
Она испуганно замерла там, лёжа на боку около фонтана, с моим мешком за спиной.
— Господин? — непонимающе спросила она, глотая слезы.
— Ты — животное, — прорычал я. — Ты пьёшь из нижней чаши, как и другие животные, как слины и тарларионы.
— Да, Господин, — всхлипнула рабыня.
— Какая глупая у Тебя рабыня, — презрительно бросила Боадиссия.
— Простите меня, Господин, — заплакала Фэйка.
Я даже залюбовался ей, настолько соблазнительна была она, лёжа на боку и выставив на всеобщее обозрение свои хорошенькие ноги. Она была испугана, прежняя Леди Шарлотта, некогда богатая благородная гражданка Самниума, а теперь домашнее животное, в моём ошейнике, просто Фэйка. Она с ужасом смотрела на меня, ожидая следующего удара. Она понимала, что допустила прискорбную ошибку.
— Это было хорошо, — сказал Хурта, вытирая свой рот.
— Господин? — всхлипнула Фэйка.
— Сегодня вечером, Ты будешь выпорота, — сообщил я ей.
— Да, Господин, — простонала она.
— Смотрите, там какой-то стул несут, и солдаты вокруг него, — привлекла наше внимание Боадиссия.
Мы увидели, что несколько зевак столпившихся в этот час на улице, торопливо разошлись в стороны, освобождая путь солдатам и закрытому паланкину с задёрнутыми шёлковыми занавесками. Этот паланкин на длинных шестах был закреплён между двумя тарларионами идущими тандемом. Процессия держала путь на север вдоль по проспекту к Центральной Башне. Солдаты были в пурпурных плащах таурентианцев.
— Там внутри женщина, не так ли? — спросила Боадиссия.
— Да, — кивнул я.
— А те солдаты — дворцовая гвардия, если не ошибаюсь? — осведомился Хурта.
— Скорее всего, — ответил я. — По крайней мере, выглядят они так же, как дворцовые гвардейцы.
— Кажется, их таурентианцами называют, — заметил он.
— Да, — сказал я.
— А они похожи на способных ребят, — признал алар.
— В этом можешь даже не сомневаться, — заверил его я.
Глаза солдат скользили по толпе. У меня не было ни малейшего сомнения, что эти мужчины были отличными телохранителями. Я отметил для себя, что паланкин несли не рабы, а тарларионы. Для этого могла быть масса причин. Это могло быть показной роскошью, простым выставлением своего богатства, ведь хороший тарларион гораздо дороже, рабов-мужчин, особенно рабов-носильщиков. Но возможно и такое, что груз мог бы быть оценён как слишком драгоценный, чтобы рискнуть доверить его рабам. В конце концов, они — мужчины. Или могли посчитать, что этот груз такой неземной красоты, что это даже не может быть перенесённым рабами-мужчинами. В конце концов, разве не было некоторой опасности, что прекрасная пассажирка, изящно входя или покидая паланкин, могла сделать небрежное движение и вуаль приоткроется, показывая кусочек её горла, или небрежный подъем одежд сокрытия, предоставит им мимолётное видение мелькнувшей лодыжки?
— Пей, — бросил я Фэйке.
— Да, Господин.
— Чей это паланкин? — спросил я человека стоявшего около нас, когда процессия прошла мимо.
— А разве Вы не знаете? — удивился тот.
— Нет, — признал я. — Мы, совсем недавно прибыли в Ар.
— Из Торкадино? — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал он.
— Да, — кивнул я.
— Это, паланкин той, кто может стать Убарой Ара, — объявил он.
— Это — Талена, — добавил другой мужчина.
— Что с Тобой? — забеспокоилась Боадиссия.
— Ничего, — отмахнулся я, глядя вслед удаляющемуся от нас паланкину.
Я бросил взгляд на Фэйку. Она стояла на четвереньках перед нижней чашей фонтана, опустив голову к самой воде, и жадно пила.
— Как Талена может стать Убарой Ара? — полюбопытствовал я. — Я думал, что Марленус отрёкся от неё, и она теперь не имеет отношения к его роду.
— Ей можно дать законное право на наследование, — сказал мужчина. — Я слышал, что это обсуждалось.
— Но не по линии Марленуса, — заметил я.