Нагота
Шрифт:
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Дружба Турлава с Карлисом Дуценом со стороны могла показаться странной. Месяцы, а то и годы подчас оставалась она забытой, нетронутой, словно укатанный волнами морской берег, но потом вдруг сквозь тощие пески пробивались живые ростки. Дружбу эту крепило как раз то, от чего многие другие распадаются, — умеренность и дистанция.
Они не были друзьями детства, хотя и выросли в одном районе и при случае с улыбкой говорили: мы, парни из Гризинькална. Никогда не приходилось им делиться открытиями того великого любопытства души и тела, что так сплачивает подростков. Их сближение началось на втором курсе института. Высшую математику тогда читал профессор Швандер. Однажды, не успев разъяснить какую-то серьезную задачу, Швандер предложил всем заинтересованным в решении этой задачи через четверть часа собраться в соседней аудитории. Явились только двое — Карлис Дуцен и Турлав. Так выяснилось, что помимо любви к математике у них есть еще одно общее правило: любое дело доводить до конца. Постепенно у них вошло в привычку встречаться для всякого рода головоломок. Мозги у Карлиса Дуцена работали, как электронно-вычислительная машина. Турлаву приходилось выкладываться, чтобы не остаться в долгу и в свою очередь заставить и Карлиса попотеть. Это было своеобразным соперничеством, — оба упорные, настойчивые. Впрочем, встречаться доводилось не часто — заняты были по горло. Турлав подрабатывал репетиторством. Дуцен увлекался легкой атлетикой, судил матчи на спартакиадах и турнирах, подвизался в различных спортивных организациях.
Окончив институт, видеться стали и того реже. Но продолжали интересоваться делами друг друга. О пустяках при встрече не болтали, все больше о делах, о работе и никогда не удивлялись, если и после длительного перерыва из телефонной трубки доносился вдруг знакомый голос и вопрос, заданный таким тоном, будто они только вчера прервали беседу: «Послушай, как ты думаешь...»
Получив диплом, Дуцен с головой ушел в научную работу и, как следовало ожидать, достиг значительных успехов. Примерно в то время, как Турлав стал начальником КБ телефонии, Карлис Дуцен принимал в свои руки один из научно-исследовательских институтов. Кое для кого это явилось сюрпризом, ибо хотя на словах редко кто оспаривает мнение Наполеона о том, что генералы должны быть молодыми, но чуть дойдет до дела, против этой мысли выдвигается немало возражений. (Как-то: если молодые будут генералами, то, простите, кем же в таком случае будут старые?)
Назначение на этот пост, одновременно научный и административный, в жизни Дуцена оказалось решающим. Верх одержал отточенный еще на спортивном поприще организаторский талант. Очередное повышение Дуцена особого удивления ни у кого уже не вызвало
Положение у Дуцена было незавидное, заместителем ему попался отставной генерал, еще достаточно бравый. Ну, теперь Карлису конец, подумал Турлав, слишком уж неровно нагрузили воз. Все преимущества на стороне заместителя: опыт, заслуги, деловые качества, даже просто солидная внешность. Но Турлав ошибся: несоизмеримость опыта и заслуг оказалась преходящим фактором. Все решила голова Карлиса, которая по-прежнему работала с четкостью электронно-вычислительной машины.
Иногда он видел Дуцена в черной «Волге», за рулем которой сидел шофер. Иной раз Турлав видел Дуцена в президиуме собраний или выступающим с трибуны. В таких случаях Карлис казался ему чужим и далеким. Ну конечно, рассуждал Турлав, начальник есть начальник. (То, что он сам был начальником, только рангом пониже, это почему-то ему не приходило в голову.) Он подмечал в выражении лица Карлиса, в его осанке, манере держать себя что-то такое, на что раньше не обращал внимания. Дуцена годы внешне изменили гораздо больше, чем Турлава, — он раздался вширь, поседел, утратил значительную часть своей пышной шевелюры. Словом, стал другим. Однако при встрече дома и даже в разговоре по телефону Турлав узнавал прежнего Карлиса, веселого, находчивого. Его манера разговаривать, его привычки, мысли, его отношение к людям (как Турлав не раз имел возможность убедиться) с годами меньше менялись, чем внешность. Как и раньше, Карлис увлекался лыжами, плаванием, рыбалкой. Всегда в отличном настроении, Карлис в веселой компании не сторонился ни игр, ни розыгрышей. За все брался с душой, с огоньком, во всем старался дойти до сердцевины. Откровенно говоря, в нем даже осталось что-то мальчишеское.
Как-то разговорились о профессиональных болезнях, о том, что у доярок болят руки, у балерин — ноги. Турлав высказал мысль, что головные боли — профессиональная болезнь руководящих работников. Вот уж не знаю, возразил на это Дуцен, у меня голова не болит. И вообще — ничего не болит. Сон прекрасный, аппетит тоже. Веду размеренный образ жизни, не курю, как видишь, пью эпизодически (иногда по стаканчику — горло промочить), ну и, конечно, спорт, упорядоченная половая жизнь.
Именно это последнее замечание вспомнилось Турлаву, когда он продумывал свой предстоящий разговор с Карлисом. Придется все же рассказать и про ожидаемые перемены. Но возможно, Карлис уже в курсе дела. От Ливии, через Арию. Вот что значит — ирония судьбы. Карлис, этот ловелас, у которого прямо-таки глаза разбегались при виде хорошеньких женщин, который умел рассыпаться в изысканных комплиментах, чмокать ручки и вообще чувствовать себя с дамами так же легко, как жонглер с мячами, так у него, видите ли, упорядоченная половая жизнь, у него в семье мир и согласие. В то время как я, который в женском обществе всегда себя чувствовал немного не в своей тарелке, вот я-то и оказываюсь прелюбодеем, авантюристом. Ладно, как-нибудь переживем.
Турлав позвонил секретарю Карлиса. Это щебечущее сопрано он слышал впервые, — должно быть, новенькая. Однако сразу почувствовалась выучка Карлиса. Секретарша не щебетала понапрасну, коротко и ясно сообщила, где, как и когда лучше всего застать товарища Дуцена по телефону.
В указанный час Карлис в самом деле оказался на месте и отозвался своим напористым, серьезным «алло».
— Здравствуй, — сказал Турлав, — это я.
— А это я, — ответил Карлис.
Несладко все же выступать в роли просителя, подумал Турлав, помог бы мне чуточку, что ли, мучитель этакий. Хотя бы своим привычным и грубоватым «чего тебе нужно?».
— Давно не видались.
— Первого апреля исполнится год и два месяца, — отозвался Карлис.
— Продолжая в том же духе, в ближайшие двадцать лет мы успеем повидаться еще семнадцать раз. При условии, конечно, что нам посчастливится прожить эти двадцать лет.
— Попробуем прожить и дольше.
— Надежней другой вариант — встречаться чаще.
— В принципе не возражаю.
— В таком случае как у тебя со временем?
Короткая пауза. Возможно, Карлис заглянул в откидной календарь или в какой-нибудь другой реестр.
— Какой день?
— Скажем, сегодня.
— Во сколько?
— Все равно. Лучше вечером.
— Жду тебя в восемь,
— Где? Дома?
— А ты бы хотел на работе?
— Нет, зачем же. Очень хорошо. Это я так, для ясности.
И все же я с ним говорил не на равных, подумал Турлав, у меня даже во рту пересохло. Неужели занимаемая должность так влияет на отношения? Я его никогда ни о чем не просил и сейчас не намерен. Вернее, так: если я на этот раз о чем-то и попрошу, то не о том, что может быть истолковано как личный интерес или, тем более, что-то противозаконное.
Вчера Турлав дожидался с нетерпением, слегка отдававшим робостью. Для верности сунул в портфель кое-какие бумаги. После работы доехал до центра. Поужинал в излюбленном кафе. Зашел в парикмахерскую укоротить свои лохмы, уже спадавшие на воротник. И тем запас времени был исчерпан.
Дверь открыл Карлис, как всегда румяный, улыбчивый, в прекрасном настроении, одетый по-домашнему в тренировочный костюм.
— Надеюсь, я вовремя?
— С опозданием в две минуты.
— Говорят, на аудиенциях допустимо отклонение в три минуты.
— Точность — проверка интеллигентности.
— В таком случае мои часы могли быть более интеллигентны.
Карлис извинился, что не сможет принять Турлава на «уровне», жена уехала навестить старшего сына, его на практике в Москве угораздило сломать себе ногу, лежит в гипсе.
Вот и хорошо, подумал Турлав и тотчас попрекнул себя за недобрую радость. Как говорили в старину — на чужом несчастье вылезешь, на своем споткнешься.
Устроились на диване. Причудливый столик с задатками бара скрывал в своем подножье бутылку коньяка и рюмки. Квартира, куда Дуцен перебрался сравнительно недавно, была просторна, обставлена непритязательно. По стенам развешаны спортивные вымпелы, на стеллажах теснились призовые награды — разнокалиберные кубки, статуэтки, обелиски.