Накануне
Шрифт:
Унтер, видимо, инструкцию помнил. К тому же открывался предлог прервать скучнейшую канитель с прицелкой и поразмяться: фасон фасоном, а ноги и у самого застыли. Он поднялся с пенька и подошел к обочине дороги. Солдаты без команды свернули шеренгу, сбились в кучу, похлопывая руками.
Унтер крикнул:
– Стой! Кто такие? Заворачивай оглобли. Тут вольным ходу нет.
Шедший впереди, в кошачьей - под бобра - шапке, откликнулся, скаля зубы:
– Тут вольных и нет: трое царских, а этот по государеву делу, в дальнее плаванье.
Он цокнул языком. Унтер-офицер отступил от придорожной, снегом заваленной канавы:
– Честь и место.
Человек в кошачьей шапке был уже близко. Сзади, шагах в пяти, шел Сосипатр. Двое по бокам, руки в карманах. Солдаты хмуро смотрели на подходивших.
– Рабочий, видать... Не иначе, как с Айваза. Молодой какой...
– Теперь, брат, крышка... Сгноят...
– Стой, постой... будто я его видел. В воскресенье, на митинге в лесу - не он приветствие от рабочих говорил?..
Сосипатр повернул лицо к солдатам. Шевельнул губами. Крепыш, рядом, угрозно рванул за плечо.
– Но, но!.. Шагай!
– Он самый!
– шепнул кто-то в солдатской кучке, с краю.
– Иван, ты куда?..
Ефрейтор, кряжистый, не отвечая, поправил папаху и двинулся к дороге. Но его обогнал Адамус. Он с неожиданной при его тщедушности лихостью перескочил через ров и стал перед кошачьей шапкой, широко, расставив ноги.
– Куда ведешь?
– Куда надо, служба, - отозвался "Клим".
– А ну - осади!
Адамус не сдвинулся с места. Походкой неторопливой подходил и ефрейтор Иван.
– Назад!
– крикнул издалека унтер.
– Слышал?
– сердито зыкнул "кошачий".
– Обходить мы тебя будем, что ли... Синайский монумент!
Он взял Ада Муса сильной рукой за плечо и легко столкнул его с дороги в канаву.
– Так-то! Коротки ноги у миноги на небо лезть.
Но он шарахнулся в сторону тотчас. Адамус, по пояс в снегу, завопил отчаянным голосом:
– Бьют! Фараоны! Солдата!
И взвод, как один человек, ринулся к дороге. Иван перекинул винтовку наперевес. Охранник застыл на месте. Двое, с боков Сосипатра, повернули и побежали назад, опрометью, скользя и спотыкаясь. Сосипатр снял шапку, поклонился низким поклоном, перебросился через канаву, на плац, мимо растерянно топтавшегося на месте унтера пошел к лесу. У казарменных раскрытых ворот караульный, увидя своих на шоссе глухим кольцом зажавших кого-то, тоже перекинул винтовку и крикнул, что голосу было, в ворота, во двор:
– Ребята... Шпийон нашего солдата убил!..
Крик передался за дворовой стеной. Секунда, и из ворот хлынула толпа. Люди бежали без шинелей, в распоясанных гимнастерках, кой у кого поблескивали в руках топоры и лопаты...
– Наших бить, стерва!
"Кошачий" раскрыл рот, но горло перехватило, вскрик вырвался воем. Вконец растерявшись, он вытащил из кармана новенький вороненый револьвер.
– Стрелять?!
Тяжелый приклад обрушился на переносье. Охранный рухнул без звука.
Глава 9
Конец венчает дело
Дежурный офицер, прапорщик, растерянно стоял на дороге над трупом. Кругом, сомкнувшись тесно, молчала огромная солдатская толпа. Унтер застыл навытяжку за офицером.
Прапорщик обернулся наконец.
– Арестовать... кто это... Кто были... зачинщики?
Унтер замер под сотнями поднявшихся на него пристальных, беспощадных глаз.
– Не могу знать, - пробормотал он.
– Я при этом не был... Как весь батальон набежал...
– Что ж мне... весь батальон прикажешь арестовать?
– Щека прапорщика дернулась судорогой.
– Закон требует, чтоб... в каждом случае были зачинщики. Нет... сам под суд пойдешь. Сдай винтовку.
Но толпа кругом загудела глухо. Погоны на прапорщичьих впалых плечах дрогнули. Он оправил худощавой рукой портупею, хотел что-то сказать, но справа - по шоссе - тяжелым ревом взревела сирена. Автомобиль - открытый, дорожный, военный - вполз, тормозя на тихий ход, в расхлестнувшуюся перед ним толпу.
Прапорщик испуганно взметнул пальцы к папахе, отдавая честь: в автомобиле поднялся с кожаного, истертого сиденья плечистый и молодой, очень толстый, с большими оттопыренными ушами генерал.
– Что такое у вас тут творится, прапорщик?
Дежурный, скороговоркою, стараясь не глядеть в генеральские строгие глаза, доложил: агенты охранного отделения вели арестованного рабочего. Один из них на вопрос солдата, куда ведут, ударил...
Генеральские брови сдвинулись. Голос прошел по поляне раскатом.
– Ударил солдата? Мать его!
Глаза прапорщика стали востерженными. Он докончил бодро, выпячивая впалую грудь, влюбленно глядя на генерала:
– Так точно. И вынул револьвер. Хотел стрелять. Но солдаты не дали. Набежали, и кто-то...
– Поделом!
– отрезал генерал, еще гуще хмурясь.
– Поднять руку на солдата... на защитника отечества... на священное воинское звание посягнуть!.. Собаке собачья и смерть! Правильно говорю, орлы?
Он повел взглядом вкруг по тысячной солдатской толпе, и толпа взревела, радостно и дружно:
– Так точно, ваше превосходительство.
Генерал оглянул, брезгливо кривя губы, труп.
– Дайте знать в полицию, пусть забирают... И никаких чтобы там... протоколов. А где остальные?