Накануне
Шрифт:
– Ну, нет, - покачал головой рыжебородый.
– Городскую думу они не уступят. А как понимать - вы у Чхеидзе спросите: вон он идет. Кстати, насчет штаба проверите: верно ли, что согласовано?
– Где?
– встрепенулся Иван.
– Да вон. Из родзянковского кабинета вышел.
Прямо на них, покачиваясь на слабеньких, немощных, коротких ногах, шел вдоль самой стены, словно придерживаясь за нее, невысокий сгорбленный человек, до глаз заросший пегой щетинкой, острым клинышком подстриженной под подбородком.
– Этот?
– недоверчиво спросил Мартьянов.
– Быть не может.
– А что?
– Да так... Разве председатель революционного Совета такой должен быть? Этого, гляди, без ветра с ног валит. И оглядывается, будто его сейчас какая собачонка за ногу тяпнет.
Рыжебородый протянул руку, прощаясь:
– Каков есть - с тем и берите! Ну, до свиданья. В Солдатской секции встретимся.
– А беседой - не интересуетесь?
– спросил, задерживая руку, Мартьянов.
– Нет!
– замотал смешливо головой рыжебородый.
– Я лучше завтракать пойду. Смотрите: из арсенальной тоже потянулись на выход. И их, значит, "вчистую".
Чхеидзе был уже близко. Товарищи заступили ему дорогу. По-птичьи наклонив голову набок, Чхеидзе стал слушать рассказ о том, что делается в сорок первой - сорок второй.
Не дав докончить, он развел жестом покорным морщинистые ладошки:
– Бестактно, да... безобразно бестактно! По-бурбонски! Исполнительный комитет поставит на вид. Но в существе они действуют правильно. Соглашение между Временным комитетом Думы и Советом действительно есть. И власти у них мы не собираемся, конечно, оспаривать. Насиловать историю - это было бы идиотизмом: историю не сломаешь, правда? А история отдает ближайшее свое время им. Я хочу сказать: буржуазии.
– А Совет?
– перебил Иван.
– Совет?
– строго сказал Чхеидзе и нахмурил косматые брови.
– У Совета довольно своей работы, местной работы: вы еще не читали газеты? А в отношении общей, государственной политики, как орган революционной демократии, Совет есть контроль над буржуазным правительством.
– Не власть, стало быть?
Как будто несколько смутился Чхеидзе:
– Почему не власть?
– Значит, две власти у нас?
– Мартьянов качнул головой.
– Что-то я не пойму, как это на одном месте двоим сидеть.
– Не на одном месте, - блеснул глазами, внезапно раздражившись, Чхеидзе.
– А рядом! Вы это слово можете понимать: рядом!
И решительным на этот раз шагом, серединою коридора, он быстро засеменил дальше. Иван засмеялся.
– "Можете понимать"... Так вразумлять будете, как вчера и нынче, круглый дурак, и тот поймет, что к чему... Ай, и будет же вам! Пойдем опять во фракцию, что ли? Может быть, товарищ Молотов или хотя б товарищ Василий подошел.
Глава 51
Приказ No 1
До Исполнительного, однако, не дошли. По пути, засекая дорогу, взгремели от главного входа "Марсельезою" трубы. В полуциркульном не протолкаться, и Екатерининский зал весь заполнен солдатами и матросами в строю, винтовки у ноги. За колоннами, на галерее, что идет вдоль дальней стены, стоял тучный и осанистый человек с налитым кровью толстым лицом, бугристым, свисающим носом. Иван покрутил головой. Опять Родзянко. И опять солдатам говорит: вчера целый день так - прямо не слазил. Как подойдут солдаты - он уже тут как тут. Небось к рабочим не сунется. А норовит загнаться между ними и солдатами клином, - благо, солдат в политике пока что разбирается плохо: зубы заговорить ему - не столь хитрое дело... эдаким вот... осанистым. Я сам, дескать, бывший преображенец.
Перед Родзянкою, салютуя обнаженной шашкой, в мундире с красным, золотом шитым воротником, красными, с золотыми петлицами, обшлагами молодой офицер. Офицер говорил, напрягая срывающийся от старания голос:
– Еще со времен императрицы Елизабет Первой, которую в 1747 году возвели на престол штыки Преображенской гренадерской роты, штыки разгульных и славных лейб-компанейцев, мечта о народной свободе стала славной традицией нашего Преображенского полка. Из века в век горела над Преображенским полком звезда свободы. И так до нашего времени донесли преображенцы мечтательную тоску по ней и одни из первых пришли на ее волнующий зов.
– Сволочь!
– сказал под самым ухом Ивана негромкий, сдержанный голос.
– На Полицейском мосту третьего дня самолично по народу стрелял: я эту морду по гроб жизни не забуду... И солдаты все - с Миллионных казарм: самые царские телохранители... А сейчас, смотри, каким соловьем заливается... "Народная свобода". Пойдем, товарищи, сейчас Родзянко квакать будет: видите, уже живот раздул. Еще его слушать!
Действительно, слушать нечего. Стали пробираться дальше сквозь толпу, к левому коридору.
И опять не дошли. Топыря черную широкую бороду, набежал Соколов. За ним спешила целая толпа солдат разных полков. Он ухватил за руку Мартьянова.
– На ловца и зверь бежит! Только что видел Чхеидзе: президиум Исполкома постановил: в виде почетной награды включить в состав бюро Солдатской секции весь бывший штаб восстания. Сейчас закончилось организационное заседание... Специальной комиссии, - он оглянулся на солдат, - поручено исключительной ответственности дело. Вы нам будете особенно полезны, товарищ Мартьянов. Идемте.
Он завернул в ближайшую пустую комнату и сел на единственный, у стола стоявший стул. Солдаты обступили кругом. Среди них много оказалось Мартьянову знакомых: Марков, Адамус, Ивасенко. Мартьянов пожал Маркову руку.
– Ты что ж это волынцев Кирпичникову уступил?
Марков пожал плечом:
– Он старший унтер-офицер; ему было и команду принимать, по званию, когда рота выходить решила. А не все равно?
– Да все равно, конечно, по сущности, - согласился Мартьянов. Однако досадно: Думский комитет о нем, я краем уха слыхал, специально печатать будет: будто он - всему делу начало.