Накануне
Шрифт:
– А не все равно?
– повторил Марков. И опять пожал плечом.
Соколов постучал пером по чернильнице.
– Приступаем, товарищи! Работа секции предстоит огромная, товарищи: охватить все стороны солдатской жизни, заложить основы новой - народной армии, в соответствии с новым, свободным строем...
– Новым?
– перебил один из солдат.
– А где он, новый? Что вчера Родзянко делегациям целый день кричал? "В казармы назад, по-прежнему слушаться офицеров".
Со всех сторон поддержали:
– Я нынче в комиссию военную ихнюю к полковнику Энгельгардту сунулся насчет солдатских прав, так он меня так шуганул... держись только...
– А насчет сдачи оружия приказ? Знаем мы, что такое оружие сдать. Я, можно сказать, и самую жизнь узнал с того только часу, как в разум взял, что винтовка - не царская, а моя.
– Тише, товарищи!
– крикнул Соколов.
– Товарищ Марков, вы ж депутат, доверенный, государственной важности дела будете решать... Нельзя ж так! Надо в порядке, с толком... О приказах и прочем на собрании говорили достаточно, незачем повторять. Для того и учреждается Солдатская секция, чтобы взять солдатскую жизнь в собственные солдатские руки. Об этом нам и надо сейчас составить сообщение.
– Сообщение?
– переспросил Мартьянов и переглянулся с Иваном и Марковым.
– Сообщение - дело десятое: это ж так, к сведению будет только. Приказ надо отдать по всем войскам.
– Приказ?
– поднял глаза на Мартьянова Соколов, и в голосе прорвались скрипучие нотки.
– Круто берете, товарищ Мартьянов. С момента переворота, с победою революции, Россия стала доподлинно правовым государством. На каком законном основании Совет депутатов будет отдавать приказы по армии?
– А кому еще отдавать, если не Совету?
– вспылил Мартьянов.
– Кому солдат подчиняться должен? Князьям и Родзянкам, что ль...
– Правильно!
– дружно подхватили солдаты.
– Пишите, товарищ Соколов. Вы ж так и обещали, когда сюда шли: мы будем говорить, а вы записывать. Пишите: приказ No 1 - чтоб с военного начальства приказами не путать. У нас свой счет будет.
Соколов пододвинул лист бумаги. Ресницы помаргивали: он напряженно и торопливо соображал. Но депутаты, нетерпеливо теснясь, уже налегали на стол так, что трещали толстые его дубовые ножки.
– Приказ No 1, - продиктовал Мартьянов, следя за рукой Соколова, медленно макнувшего в чернила перо.
– О солдатских правах, солдатском устройстве и воле. В первый пункт: "Воинские части подчиняются Совету Рабочих и Солдатских Депутатов".
Соколов положил перо.
– Товарищи...
Но на плечо ему легла крепкая рука Маркова.
– Насчет оружия отметь: чтобы винтовки, пулеметы, броневики и прочее находились в солдатском распоряжении и офицеры к ним доступа не имели. Это пиши: во-вторых.
– В-третьих...
Маркова перебили со всех сторон голоса, вперебой:
– Отдание чести отменить... А то по улице не пройдешь.
– Чтоб на "ты" не говорили...
– Офицерство чтоб выборное было...
Соколов поднял обе руки.
– Товарищи!.. По порядку. Каждый же пункт надо обсудить. Вот хотя бы насчет выборности... Это же невозможное дело! Вы что хотите: весь офицерский корпус развалить?
– Развалить, именно!
– радостно подтвердил Марков.
– Туда ему и дорога.
– Двадцать седьмого с нами хотя б один офицер вышел? А их в городе тысячи... Все попрятались. Либо с Хабаловым были. Только из фронтовых кое-кто, отпускников... Да и те прапоры...
– А сейчас свой совет - офицерских депутатов - затеяли... вчера в Собрании армии заседание вели... На какой предмет - не угадать, думаешь?
– Кронштадтские флотские со своим офицерьем правильно поступили: кто хорош - пальцем не тронули, командуют, как командовали, а с остальными... сотню, никак, расстреляли, прочих - в тюрьму. Ты пиши, товарищ Соколов: уж мы-то свою солдатскую судьбу понимаем.
Соколов опять взял перо.
– Все-таки погодите, товарищи. Давайте в порядке. Прежде всего организационный вопрос: как устроить полковое и ротное управление. Потом, так сказать, декларацию прав. Вносите предложения, но помнить надо, товарищи, что речь идет о воинских частях. Армия - особое учреждение... Вот, например, товарищ Мартьянов говорил о подчинении Совету. Тут надо обязательно говорить...
– Знаем мы... "оговорки"!
– перебил Мартьянов.
– Начнут оговаривать от сути самой ничего не останется. Нет, товарищ Соколов, по этому делу солдат себя стричь не даст. Не за тем за винтовки брались.
Соколов ощетинился, затряс бородой.
– Никто стричь и не собирается! Что это за язык у вас, Мартьянов.
Вошел Василий. Осмотрелся, поманил к себе Ивана.
– Мариша говорит, вы в железнодорожных мастерских выступали несколько раз? Правильно? Так вот...
Он наклонился ближе и совсем снизил голос, хотя поблизости не было никого.
– Думцы... Родзянко с прочими к царю решили своих послать, Гучкова и Шульгина: миром, понимаете, кончить, выручить самодержавие. Мимо Исполкома, обходом... Потому что открыто на мир с царем даже меньшевики не пойдут: побоятся. Надо, на случай, принять меры. Езжайте в железнодорожные: там с товарищами свяжетесь. Пусть за этим делом присмотрят. Здесь в вас особой надобности нет?
Иван оглянулся на стол, на согнутую Соколовскую спину. Марков стоял рядом и диктовал, подкрепляя рукою слова:
– "Всякого рода оружие, как то: винтовки, пулеметы, броневики и прочее, должно находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам, даже по их требованиям".
– Серьезный мужик, - одобрительно кивнул Иван.
– К нам, между прочим, в партию сразу после восстания записался. Кончают, похоже, приказ. Что-то все распрямляться стали.
Приказ кончали, действительно. На солдатских лицах шире и шире расплывалась улыбка, и Мартьянов, веселыми глазами оглядывая товарищей, пристукнул заключительно ладонью по столу: