Наперекор судьбе
Шрифт:
– Вот и отлично.
Мать сама готовила тело отца к погребению. Он лежал на громадной кровати. На их супружеском ложе, которое они делили почти семьдесят лет, облаченный в форму своего пехотного полка, со всеми медалями. Рядом лежал его меч. Вид у лорда Бекенхема был непривычно послушный.
Селия стояла, глядя не на тело отца, а на свою спокойную, исключительно собранную мать. Она вдруг подумала о весьма почтенном возрасте леди Бекенхем. После случившегося это стало очень заметно. Селия никогда не знала точного возраста своей матери. Должно быть, ей где-то под девяносто.
Леди Бекенхем улыбнулась дочери:
– Знаю, о чем ты сейчас думаешь. Что я намерена делать? То же, что и всегда. Только теперь мне не надо будет волноваться
На похороны лорда Бекенхема собралось огромное количество народа, и это было лучшим подтверждением любви к нему. В часовне стояли почти все Литтоны – настоящие и «почетные». Все в глубокой печали. Даже Хелена, Джордж и Мэри вытирали глаза. Многие дети плакали, причем не только его внуки и правнуки, но и мальчишки из школы. Они просто обожали лорда Бекенхема. Ребята любили рассаживаться группками на террасе, у ног старого вояки, и слушать его рассказы, которые далеко не всегда предназначались для юных ушей, о сражениях, о тяготах войны, о смертях и увечьях. Лорд Бекенхем не оставлял идею создания кадетского корпуса и неутомимо занимался с мальчишками «начальной военной подготовкой», когда ему это позволяли.
– В таких делах не бывает «слишком рано», – говорил он противникам муштры. – Чем раньше они привыкнут к дисциплине и упражнениям, тем легче им потом будет в других школах.
Лицо Себастьяна было сумрачным, лицо Кита – мертвенно-бледным. Между ними, держа их за руку, стояла Иззи.
За Литтонами стояли Билли и Джоан Миллер. Билли крепился, как мог, Джоан плакала, не стесняясь своих слез, а рядом с ней понурил седую голову Шепард. Он поступил в услужение к лорду Бекенхему перед самым началом Первой мировой войны, а в двадцатые годы уже стал дворецким. Сейчас руки Шепарда сжимали знаменитый меч покойного.
Оливер в инвалидной коляске, как и многие мужчины, едва сдерживал слезы. Селия, поглядывавшая на мужа, знала, о чем он сейчас думает. В этой часовне они венчались, и лорд Бекенхем, считая Оливера неподходящим женихом для своей дочери, все же отнесся к нему учтиво и по-доброму. Вспомнив все тяжести и радости того далекого дня, она улыбнулась Оливеру, и он, все поняв без слов, улыбнулся ей в ответ.
Барти получила краткосрочный отпуск «по семейным обстоятельствам». Она была очень бледна. Селию поразило, насколько она похудела. Бой спросил Барти, не согласится ли она посидеть с ними. Слезы были совсем близко; она кусала губы, чтобы не расплакаться. И тогда, к немалому удивлению Барти, Бой крепко сжал ей руку.
Джей и Гордон приехали вместе, оба бледные и глубоко потрясенные новой утратой. Маленькая Нони, успевшая полюбить лорда Бекенхема – отчасти он заменял ей и деда, и отца, – тихо рыдала, крепко держась за руку матери. Близняшки плакали много и шумно. Только неодобрительный взгляд леди Бекенхем заставил их умолкнуть. Сама леди Бекенхем не уронила ни слезинки. Она держалась потрясающе. Леди Бекенхем часто говорила, что демонстрация своих чувств на публике неуместна и свидетельствует о дурном воспитании. Никогда еще эти слова так наглядно не подкреплялись ее собственным примером.
Когда отзвучали все молитвы, Кит, держась за руку Себастьяна, вышел вперед и начал говорить:
– Я знаю: все вы любили лорда Бекенхема. Знаю я также и то, что кто-то из вас сейчас мысленно задается вопросом: почему эту речь произношу я, а не один из его сыновей? Отвечаю: меня об этом попросила леди Бекенхем. По ее мнению, в течение нескольких последних лет я провел с лордом Бекенхемом больше времени, чем кто-либо еще, а потому смогу лучше рассказать о том, каким он стал, и о том, каким он был. Я вполне искренне провожу знак равенства между «был» и «стал». Возраст, до которого дожил лорд Бекенхем, принято называть преклонным. Однако он не был дряхлым стариком. Ясный ум, живость интересов, мужество, бодрость духа и тела и, конечно же, неиссякаемый оптимизм –
– Кит, какую замечательную речь ты произнес, – сказала Барти, когда они, держась за руки, возвращались с кладбища. – Ты превосходно говорил. Такие простые и искренние слова. Вряд ли кто-нибудь сумел бы сказать лучше.
– Надеюсь. Мне не хотелось огорчать бабушку.
– Ты ее совсем не огорчил. Знаешь, после твоей речи она даже вытерла нос. Я подумала: еще немного – и она по-настоящему заплачет.
– Плакать на людях неприлично, – произнесла Иззи, мастерски подражая голосу и интонациям леди Бекенхем.
Все засмеялись.
– А уместно ли смеяться на похоронах? – тем же тоном спросила девочка.
– Очень даже уместно, – заверила ее Барти. – Иногда это лучший способ помянуть умершего. Лорд Бекенхем был бы доволен. Ему бы не понравилось, если бы на его похоронах стоял плач. «Ну что расхныкались? – спросил бы он. – Терпеть не могу хнычущих женщин».
– С единственным исключением: очень красивым женщинам это позволяется, – сказала Иззи и снова засмеялась.
Тучи на семейном горизонте начали сгущаться после чая.
Все сидели за большим обеденным столом, довольно неуклюже делая вид, будто ничего не случилось и они собрались здесь совсем по иному поводу. Уставшая от событий дня и от необходимости постоянно держать себя в руках, леди Бекенхем попросила ее извинить, поскольку ей нужно сходить в конюшню.
– Мама, ну почему тебе обязательно нужно идти самой? – удивился Джеймс. – Миллер сходит и сделает все, что ты ему скажешь.
– Джеймс, маме хочется пойти в конюшню. – Селия произнесла это таким ледяным тоном, что все Литтоны невольно поежились.
Джеймс даже не заметил нарочитой холодности в голосе сестры.
– Но, Селия…
– Джеймс, – снова произнесла она, и он больше не стал пререкаться.
В столовой стало тихо.
– А нам пора возвращаться, – сказал Джей. – К утру мне крайне желательно быть в своей части.
– Где вы сейчас размещаетесь? – спросила Венеция.
– В Шотландии, – ответил он, не называя более точного места. – Упражняемся. Ты же знаешь.
– По-прежнему летаешь на планерах?
– Ага.
– Мне тоже надо двигаться, – заявил Бой, явно благодарный за возможность красиво уйти. – Быть может, мы объединимся?