Наперекор судьбе
Шрифт:
Она ждала, что теперь у нее на душе станет спокойнее, но ни покоя, ни удовлетворения не было. Барти продолжала ощущать себя гадкой и двуличной. Она ярко представляла, какой ужас охватит Джона. Потом он сильно рассердится, а еще через какое-то время напишет ей. Она ждала его гневного письма. Она не заслуживала никаких нежных слов. Если Джон отхлещет ее словами, она будет только благодарна… Но писем от Джона по-прежнему не было.
Через какое-то время она сообщила Лоренсу о своем письме к Джону. Тоже письмом. В ближайшие
Барти думала, что так будет легче, и ошиблась. В ответном письме Лоренс потребовал, чтобы она немедленно выходила за него замуж, поскольку теперь все препятствия устранены. Когда же она написала, что не может, на нее обрушилась настоящая лавина его писем. Там были требования, домыслы, обвинения. Письма приходили каждый день, наполненные такой страстной любовью, что Барти физически ощущала их силу. В один и тот же день Лоренс умудрялся писать ей диаметрально противоположные письма. Первое было злым, полным ругани и упреков. От такого письма Барти становилось неуютно и даже страшно. Она нехотя открывала второй конверт и находила несколько страниц извинений, раскаяния и отчаянных просьб простить его за то, первое письмо.
Его письма всерьез пугали Барти. Читая их, она снова и снова убеждалась, что Лоренс ничуть не изменился. Его характер не стал легче, эмоции по-прежнему доминировали над рассудком, и он все так же стремился целиком управлять ею.
Каждый день она искренне удивлялась: как она может столь сильно любить этого человека? Следом шел другой вопрос: почему она его любит? Дальше начинались размышления о том, уживутся ли они вместе и во что выльется их совместная жизнь.
– А какова твоя роль в этой операции? – спросила Барти.
– Пока не знаю. Надеюсь отправиться вместе с войсками.
– Что? Ты собираешься участвовать во вторжении?
– Да.
– Лоренс, но ведь все говорят, что таких масштабных и ужасающих битв еще никогда не было. Тебя просто не возьмут.
– Наоборот. Ты даже не представляешь, как важно вовремя узнать о планах противника. Любой пленный высокого ранга может обладать крайне важной информацией. Так что меня обязательно возьмут.
Барти промолчала, надеясь, что Лоренс, как всегда, преувеличивает собственное значение.
– А что ты скажешь об Эйзенхауэре?
– Исключительная личность. Солдат высочайшего уровня и на редкость замечательный человек. Умеет мгновенно расположить к себе людей. Все время подчеркивает, что в нем должны видеть не американца, а солдата. Он с таким же успехом мог быть канадцем, англичанином, французом или поляком. Он всего лишь солдат, делающий свое дело и полный решимости делать это дело так, чтобы мы победили. Я безмерно им восхищаюсь.
Лоренс очень редко кем-то восхищался.
Барти удалось правдами
– Все покинули город, – сказал ей Лоренс. – Все военные – это точно. Заодно и немало гражданских унесли отсюда ноги. Люди напуганы. Вокруг только и разговоров об «аде кромешном». Не знаю, кто сочиняет эти дурацкие слухи, но им верят. Говорят, когда начнется вторжение, Лондон якобы станут бомбить днем и ночью и всем придется жить в бомбоубежищах…
– Но ты пока в Лондоне.
– Да, я пока в Лондоне. И ты тоже. Так в чем же дело?
– Ни в чем, – как всегда растворяясь в воле Лоренса, ответила Барти. – Совсем ни в чем.
– Отлично. У меня куча планов насчет того, как мы проведем это время. Знаешь, теперь можно свободно поймать такси. Рестораны и ночные клубы пустуют. Мы с тобой просто сказочно повеселимся.
Лоренс по-прежнему был полон решимости участвовать во вторжении, повторяя популярную в то время фразу: «С Айком – хоть в пекло!»
– Ты уверен?
– Настолько, насколько это возможно.
Барти вдруг с пронзительной ясностью поняла, до чего же она его любит.
– Лоренс, не надо. Ты же можешь остаться.
– Тогда ты не будешь мной гордиться. А я очень хочу, чтобы ты мной гордилась.
«Он совсем как ребенок, – устав спорить, подумала Барти. – Требовательный, избалованный ребенок».
– Да-да, я хочу тобой гордиться. Но…
– Барти, на тебя не угодишь.
– Дело не в этом. Я буду тобой гордиться. Ты сам знаешь. Но…
– Что – но?
– Я буду очень бояться за тебя, – тихо призналась она. – Очень. Мне будет страшно от мысли, что я могу тебя потерять.
Возникла долгая пауза. Когда Лоренс заговорил снова, его голос был необычайно нежен. Пожалуй, таких нежных интонаций она у него не слышала никогда.
– Мне очень приятно об этом узнать.
– Это правда.
– Но я буду в полной безопасности, – торопливо добавил он. – Ты же знаешь: ни в какие сражения я не пойду. У меня совсем другая работа. О моей безопасности будут заботиться ничуть не меньше, чем о безопасности Эйзенхауэра. – (Барти молчала, понимая, что он врет, причем сильно.) – Я люблю тебя, Барти. Очень, очень люблю.
– И я очень, очень люблю тебя, Лоренс.
Он улыбнулся ей:
– Я сейчас пережил самый удивительный момент в своей жизни. Его я не забуду до конца своих дней.
– И я тоже не забуду.
Барти стояла, смотрела на него и думала об этом странном, тяжелом, перепутанном и перекрученном времени, где среди тягот и ужасов появлялись минуты безграничной радости. Она думала о переменах, произведенных Лоренсом в ней самой и в ее жизни.
– Расскажи, какие у тебя планы на эти два дня, – попросила она.