Наполеон
Шрифт:
В Ливорно он нашёл встревоженное послание от месье Ричи, в котором, несмотря на обилие абсурдных по своей противоречивости и путаных сообщений, содержались сведения такого характера, что могли возникнуть самые серьёзные подозрения». Например, месье Ричи сообщал, что «Этуаль» 16 февраля отплыла в направлении Лонгоне с грузом боеприпасов и солонины, а затем вернулась обратно. Кроме того, два обитых железом судна из Рио прибыли в Портоферрайо без полезного груза. Имелись подозрения, что на борту брига «Инконстант» и трёх других судов находились боеприпасы и продовольствие.
Полковник терялся, какие
Полковник теперь действует крайне энергично и проявляет большую подозрительность, чем когда бы то ни было... Поступило сообщение, что войска находятся в ожидании грядущих крупных событий. Отовсюду постоянно поступают донесения, поэтому не всегда можно определить, что кроется за ними. Говорят, что Наполеон, выйдя на лодке в море, отсутствовал всю ночь...
Во имя Господа — почему?
...Несколько дней назад у Наполеона была встреча с матерью, продолжавшаяся два часа. Было замечено, что после разговора она была очень расстроена необходимостью расставания с сыном и возвращения домой. Она уже отдала распоряжение немедленно упаковать часть своих вещей...
Весь день полковник находился в страшном волнении. Подумать только, меньше чем в пятидесяти милях отсюда «чудовище» вот-вот вырвется на волю, а британский флот находится в полном неведении, да и у него нет корабля. Бедный Кемпбелл! Но ведь сам виноват! Корабль британского флота впустую потратил почти целый день на ненужное обследование Пальмиолы. Капитану Ади даже не разрешили сойти на берег в соответствии, как потом доложил он, «с приказом Бонапарта, запрещающим посторонним лицам находиться там».
Субботний вечер в Портоферрайо, как всегда, был весёлым, хоть никому не было дозволено выходить за ворота города, а солдатам было приказано находиться в казармах до пяти часов. Приготовления были закончены, и этим вечером, перед самым заходом солнца, предполагалось посадить войска на корабли. Однако планы расстроились из-за «Партриджа», курсировавшего неподалёку. В пять часов его заметили с фортов. Не исключалась возможность захода корабля в гавань. Время было упущено, начинать операцию было уже слишком поздно, поэтому ворота казарм открылись, и гвардейцы направились в город. Приказ о необходимости оставаться в казармах принёс много волнений жителям города и солдатам, в обычных разговорах любовников чувствовалась грусть по поводу скорого расставания. Тут и там слышался шёпот: «А ты будешь вспоминать обо мне?» Капрала Джуалини много раз просили, соблазняя выпивкой, пересказать в деталях Дунайский план, и вскоре он уже едва держался на ногах.
Офицеры тоже развлекались, но более сдержанно. В верхней комнате гостиницы «Альберго Апьяно» капитан Ламуре после двух стаканов алеатико со всевозможной серьёзностью разъяснял стратегию будущего похода:
— Мы поплывём в Иерусалим. Это единственная крупная столица, за исключением Лондона, где мы не были вместе с императором. Когда он мог войти в Иерусалим как победитель, он сказал: «Нет, я не сделаю этого». Но теперь всё по-другому. Франция для нас закрыта. Франция закрыта для нас. Конечно, очень жалко, потому что у меня там осталась любимая жена. Капитан Лаборд, ты как считаешь? — спросил он сурово.
— Возможно, ты прав, — миролюбиво ответил Лаборд.
— Возможно?
Он обвёл всех сердитым взглядом, но никто этого не отрицал, а капитан Лаборд даже сказал:
— Всё верно.
— Благодарю тебя. Спасибо всем вам. Нет, нет. Я сейчас думаю только об императоре. Зачем ему новые битвы? Сколько бы сражений он сейчас ни выиграл, разве это сравнится с тем, сколько он раньше одержал побед?
— Нет, не сравнится, — заявил Тибо, старший лейтенант.
— Правильно, — подтвердил Лаборд, желая избежать ссоры.
— Это не просто правильно, это разумно. И что потом? Императору не нужно больше сражаться. Он не какой-то там новобранец. Всему миру известно, что он может сражаться. Я прав?
— Да, — быстро ответил капитан Лаборд.
— Отлично. Ему сорок пять. Славы ему не занимать. Он потолстел. Он не так молод, как когда-то.
Капитан Ламуре продолжил:
— Император хочет, чтобы у него была семья — жена и сын, чтобы он мог вспоминать былые подвиги, спокойно чем-нибудь заниматься и чувствовать себя в безопасности...
— И чтобы у него был немалый доход, — резко добавил капитан Комб.
— Это разумно, — сказал капитан Лаборд.
— И это правильно. Что же теперь? Здесь нам неплохо живётся, хотя мы и окружены со всех сторон врагами. Мы одни против всех — алжирцев, пиратов, Бурбонов, объединённых монархов и наёмных убийц. Только мы можем защитить его, только мы!
Здесь все поднялись со стульев, громко выражая одобрение, опустошили свои стаканы и даже прослезились.
— Но что потом? У всех у них есть корабли, а у нас не хватает даже кукурузы. В конце концов они могут запереть остров.
— Без сомнения, — глубокомысленно произнёс капитан Лаборд, и среди офицеров воцарилось молчание.
— Ну и хорошо. Как вы думаете, зачем мы нагрузили корабли припасами, которых хватит на три месяца?
— Тише, — попросил капитан Лаборд. — Не все должны знать об этом.
— Весь мир об этом знает, — возразил Ламуре, — но ты прав. Я беру назад свои слова. Тем не менее в голове они останутся. Ну и что с этого? Видно, путешествие наше будет долгим. Друзья мои, мы едем в Иерусалим. Из него император будет управлять миром. А почему, спросите вы меня, в Иерусалим? А потому, что Священный город никогда не посмеет атаковать нас. Всё очень просто.
Тут капитан Ламуре упал на стул, а затем его отвели в казармы.
Добрый Дрюо решил ещё раз навестить Генриетту Вантини. С тех пор как они расстались, он много и мучительно думал о том, что поступил неправильно, поддавшись уговорам матери. Никто открыто не высмеивал и не упрекал его, даже острый на язык камергер, её отец. Все слишком уважали доблестного и благочестивого Дрюо. Ему необходим был ещё один шанс, чтобы, смиренно попросив разрешения у её отца, упасть в ноги своей возлюбленной.