Наш общий друг (Книга 1 и 2)
Шрифт:
Если бы не дочь, о которой мистер Райдергуд любил упоминать, гавань могла бы оказаться для него сущей могилой в смысле подыскания средств к жизни. Но мисс Плезент Райдергуд занимала там кое-какое положение, имела кое-какие связи. Она была закладчица - из мелких мелкая - и содержала так называемую ссудную лавку, где выдают грошовые суммы под такие же грошовые вещи, оставляемые в залог. К двадцати четырем годам Плезент имела за плечами пятилетний опыт в такого рода делах. Ссудную лавку основала еще ее матушка, и по смерти своей родительницы Плезент сама обосновалась там, унаследовав от покойной капитал в пятнадцать шиллингов, припрятанных в подушке, - факт, о котором умирающая успела сообщить дочери более или менее членораздельным шепотом, до того как водянка - результат пристрастия
В молодости покойная миссис Райдергуд, возможно, и взялась бы объяснить, почему они с мужем дали дочери такое имя *, а возможно, и нет. Сама Плезент и вовсе ничего не знала, - назвали Плезент, и дело с концом. С ней никто не советовался ни по этому вопросу, ни по тому, который касался ее появления на нашей планете и необходимости обзавестись каким-нибудь именем. Точно так же Плезент стала обладательницей того, что в просторечии именуется "глаз с косинкой" (отцовское наследие), от чего она, по всей вероятности, отказалась бы, если бы ее вкусы и желания приняли в расчет. Вообще же, мисс Райдергуд была не такая уж дурнушка, хотя она и отличалась землистым цветом лица, худобой, суетливостью и выглядела вдвое старше своих лет.
Инстинкт или же натаска заставляют охотничьих собак преследовать некоторые живые существа - разумеется, до известных пределов, - и подобно им Плезент Райдергуд (да не сочтут такое сравнение обидным для нее), повинуясь инстинкту пли натаске, считала моряков - разумеется, тоже до известных пределов - своей добычей. Стоило показать ей человека в матросском бушлате, и она - выражаясь образно - запускала в него зубы. И все же, принимая во внимание обстоятельства жизни Плезент, ее нельзя было назвать ни коварной, ни злой. А посудите сами, сколько всего приходилось учитывать в таком нелегком жизненном опыте. Стоило показать Плезент Райдергуд свадебный кортеж на улице, и она видела в нем только двух человек, получивших законное дозволение на ссоры и потасовки. Стоило показать ей крестины, и она видела в них только крошечного язычника, которому дадут имя, по существу совершенно излишнее, так как укрепится за ним какое-нибудь бранное прозвище, и этот крошка, не желанный ни отцу, ни матери, будет всем мешать и получать справа и слева одни пинки и колотушки до тех пор, пока не вырастет настолько, чтобы раздавать пинки и колотушки собственноручно. Стоило показать ей похороны, она и тут видела только не окупающую себя церемонию, похожую на маскарад, где все в черном, - единственный парадный прием, устроенный покойником за всю его жизнь, который хоть и придает временное благообразие участникам, но требует огромных издержек. Стоило показать ей какого-нибудь отца семейства, и она видела в нем только копию собственного отца, который с самого ее младенчества лишь урывками, от случая к случаю вспоминал о своем отцовском долге, а долг этот заключался, по его понятиям, в применении кулака или ремня и, будучи выполненным, не приносил Плезент ничего кроме боли. Итак, принимая во внимание все эти обстоятельства, следует сказать, что Плезент Райдергуд выросла совсем не такой дурной девушкой. В ее натуре была даже романтическая жилка - если допустить, что романтика ухитряется проползать в гавань Лаймхауз, - и может статься, когда мисс Райдергуд стояла летними вечерами в дверях своей лавки, сложив руки на груди и подняв глаза от зловонной улицы к закатному небу, перед ее мысленным взором появлялись туманные видения далеких островов в южных и других морях (в подробности географического характера она не вдавалась), где было бы так приятно бродить среди хлебных деревьев рука об руку с другом сердца, поджидая, не занесет ли туда попутный ветер какой-нибудь корабль из суетных портов цивилизованного мира, - потому что без моряков, за счет которых можно поживиться, для мисс Плезент и рай был бы не в рай.
И вот однажды вечером, хоть и не летним, она снова появилась у низенькой двери своей лавки и сразу привлекла к себе внимание человека, стоявшего на противоположной стороне улицы. Вечер выдался пронизывающе холодный, темный, ветреный. Подобно большинству
Лавчонка мисс Райдергуд, на редкость убогая, с низким потолком, до которого можно было достать рукой, выглядела немногим лучше какого-нибудь подвала или погреба, куда спускаешься по ступенькам. И все же, в ее чуть освещенном окне, среди двух-трех ярких шейных платков, поношенного матросского платья, нескольких грошовых хронометров и компасов, двух скрещенных трубок, банки табаку, бутылки орехового соуса, ужасающих карамелек и тому подобных сомнительных благ, служивших для сокрытия основных операций ссудной лавки, виднелась надпись: "Квартира и стол для моряков".
Увидев Плезент Райдергуд, человек перешел улицу так быстро, что не дал ей времени завести себя на затылке.
– Отец дома?
– спросил он.
– Должен быть дома, - ответила Плезент, опуская руки.
– Входите.
Уклончивость ответа объяснялась тем, что Плезепт учуяла в незнакомце моряка. Ее отца дома не было, и она знала это.
– Садитесь к огню, - последовало радушное предложение, когда незнакомец вошел в лавку.
– Такие, как вы, всегда у нас желанные гости.
– Спасибо, - поблагодарил он.
Во всей его повадке было что-то матросское, и руки у него были как у матроса, хоть и не заскорузлые. Плезент безошибочно распознавала моряков по виду, и ей сразу бросилась в глаза не только необычная гладкость кожи этих рук, правда, загорелых, но и чисто матросская их мускулистость и гибкость, когда, сев в кресло, ее гость положил левую руку на левую ногу, чуть повыше колена, а правую - на деревянный подлокотник, так что кисть свободно свесилась вниз с чуть подобранными к ладони пальцами, словно только что державшими канат.
– Вам, наверно, нужна квартира со столом?
– осведомилась Плезент, заняв наблюдательный пункт у камина.
– Я еще сам не знаю, - ответил незнакомец.
– Может, вы ищете ссудную лавку?
– Нет, - сказал он.
– Да, - согласилась с ним Плезент, - для этого вы слишком хорошо одеты. Но если вам понадобится квартира или ссудная лавка, у нас здесь и то и другое.
– Знаю, знаю, - проговорил незнакомец, осматриваясь по сторонам.
– Я тут не впервые.
– Закладывали что-нибудь?
– спросила Плезент, прикидывая в уме, каков мог быть заклад и проценты на него.
– Нет.
– Он покачал головой.
– Что вы у нас не квартировали, это я почти наверняка могу сказать.
– Никогда не квартировал.
– Незнакомец снова покачал головой.
– Так зачем же вы сюда приходили?
– спросила Плезент.
– Я что-то вас не припоминаю.
– И не мудрено. Дело было ночью, я стоял вон там, у двери, на нижней ступеньке, ждал одного товарища по плаванью, а он заходил сюда поговорить с вашим отцом... Но мне эта лавка хорошо запомнилась, - добавил он, продолжая с любопытством оглядываться по сторонам.
– Это, наверно, давно было?
– Да, давненько. Когда я вернулся из последнего плаванья.
– Значит, вы теперь не плаваете?
– Нет. Одно время лежал в лазарете, а потом работал на берегу.
– Это и по рукам видно.
Пронизывающий взгляд, мимолетная улыбка и перемена позы заставили ее замолчать.
– У вас зоркий глаз. Да! По рукам сразу видно.
Его взгляд встревожил Плезент, и она испытующе уставилась ему в лицо. В этой перемене позы, хоть и внезапной, не было ни следа растерянности, и больше того - как только он снова свободно откинулся на спинку кресла, в нем почувствовалась скрытая уверенность в себе и сила, почти грозная.