Наше преступление
Шрифт:
— Да ёнъ все съ сердцовъ, гораздъ горячъ, чугь што, сычасъ бить, а потомъ сойдетъ съ его и ничего... зла въ себ не держитъ...
Въ избу вошла Елена, старшая сестра Катерины, съ полугодовалымъ ребенкомъ на рукахъ, прозрачная блдность личика котораго сразу бросалась въ глаза.
Баба только-что прибжала изъ своего села Руд-ева, отстоявшаго отъ Черноземи въ верст съ неболь-шимъ. Въ ранней молодости она была такъ же хороша собой, какъ и ея младшая сестра, 'но горькая жизнь съ пьяницей-мужемъ, многочисленные роды, потеря д-тей, постоянная, безпросвтная нужда избороздили ея нрекрасное лицо преждевременными морщинами,
Катерина поставила на столъ большую деревянную чашку съ наложеннымъ верхомъ дымящейся картошкой*
въ кожур и горшокъ т.еіап-какак.г
чернаго хлба и положила ложки и соль. У печки шиплъ закипавшій самоваръ.
Въ избу вернулся Леонтій. Теперь, когда горячность его прошла, ему было жаль сына, но за жестокость онъ не винилъ себя и находилъ, 'что иначе поступить не могъ. На примрахъ сосдей онъ видлъ, что въ тхъ семьяхъ, въ которыхъ отцы.слабо держали сыно-вей, т пьянствовали, озорничали и сами расчебывали родительскія бороды.
ГІ.
— Ну, К&тюшка, сестрица моя родненькая, сказы-вай, когда пріхала? — садясь за столъ, говорилъ онъ совершенно другимъ, нсколько заискиваюіцимъ голо-сомъ и срые глаза его свтились мягко и любовно, а интонаціями и красотой говора немного напоминалъ свою мать.
— Пріхала на своёхъ на дво^хъ. Видишь/сколько дловъ передлала.
— Да вижу, вижу, — отвтилъ онъ. — То-ись вб какъ теб благодарны, а то день-деньской маешься-маешься, придешь домой, што собака голодный и ни-чего не прибрано, ничего не припасено. И все мы съ Егоркой отдувайся. Видишь, молодуха-то наша все не-можетъ... — кивнулъ онъ бородой въ сторону матери.
— Да ты скоро въ гробъ меня вгонишь, — отозва-лась Прасковья.
Леонтій ничего не отвтилъ и, подойдя къ печи, закричалъ во всю мочь:
— Батюшка, слзай! Ужинаготова! Егорушка, чего стошпь? раздвайся да садись, а ты чего пришла? — обратился онъ къ Елен. — Садись... хлбъ-соль на стол, а руки своб.
— А-а-а... — промычалъ старецъ, привычнымъ движеніемъ оперся обими руками о край печки и не-тороплцво, мягко стуцаддощре1^п_КВ2В1Ш.',^• осторожно сиустился на полъ и, обдергивая опоясан-ную тонкимъ пояскомъ рубаху изъ толстой домоткани-ны, которая болталась на немъ, какъ на палк, подо-шелъ къ столу.
Вся семья, кром Прасковьи, сла ужинать. Ста-рецъ ни съ кмъ не говорилъ, какъ будто даже никого нс замчалъ и очень мало, опрятно и разсянно лъ.
Леонтій мотнулъ головой въ сторону старца.
— Плохъ нашъ отецъ сталъ, Катюшка, — сказалъ Леонтій, — должно, скоро помрётъ. До ноншняго году все не давалъ мн ригу топить, Все самъ. «Глупъ, го-воритъ, ты, Левонъ, молодъ, даромъ много дровъ изве-дешь, а то спалишь». А нонче на сорокъ шестомъ году разршилъ. «Топи, говоритъ, Левонъ, а' я погляжу». Значитъ, близкой конецъ чуетъ.
— А молотитъ, не отстаетъ? — спросила Катерина.
— Какое молоченье! Ковыряется помаленьку, да мы съ его настоящей-то работы и не спрашиваемъ.
Вс молча взглянули на никого не обращавшаго вниманія старца съ той беззастнчивой безцеремонно-стью, съ какой разглядываютъ искалченную лошадь, обреченную на живодерню.
Леонтій вдовлъ шестнадцатый годъ. Въ ранней юности онъ — скромный, застнчивый, не знавшій жен-щинъ. полюбилъ двушку изъ сосдней деревни. Де-вять лтъ тянулось это чистое чувство. Отецъ не про-тивился женитьб Леонтія на Марьюшк, но двушка была больна чахоткой, и Прасковья слышать не хотла о союз съ ней сына. Когда Леонтій просилъ ея благо-словенія на бракъ, она всегда отвчала ему одно и то же:
— Подумай, Левушка, надолго ли тво женато житье-бытье будетъ? Родитъ теб робенка и помретъ. Што за корысть, не успвши ожениться, остаться мо-лодымъ вдовцомъ да еще съ робенкомъ на рукахъ?!
На десятомъ году Леонтій упалъ матери въ ноги.
— Мама, благослови!,. . . ,
Стала-было старуха со своимъ обычяымъ душев-нымъ краснорчіемъ приводить прежніе доводы, но сынъ уперся.
— Не то што на годъ, а хошь на часокъ на одинъ, а пущай моей будетъ Марьюшка, а ежели не благо-словишь, мама, нонче же на стол лежать буду!
Мать уступила. Счастіе Леонтія и Марьюшки было полное, но продолжалось недолго. Никогда они ни на одинъ день не разлучались, никогда даже косо не взглянули другъ на др^га. Годъ спустя Марьюшка ро-дила Егора, а еще черезъ полгода скончалась.
Мужикъ лтъ пять подъ-рядъ плакалъ, не осушая глазъ, ожесточался и ропталъ на Бога. За красиваго, молодого вдовца, це пьющаго, съ достаткомъ, каждая двка въ округ не прочь была выйги замужъ. Отецъ и мать хлопотали снова женить Леонтія, но когда упрашивали его хать свататься, онъ такъ раздражался, какъ если бы ему наносили кровное оскорбленіе.
— Одно.солнце на неб, одна любовь на сердц, — говаривалъ онъ. — Закатилось мое солнышко, видно, такъ Богъ судилъ, а другое меня не обогретъ.
Онъ горячо привязался къ своему ребенку, самъ былъ для него и матерью, и нянькой, и во время его болзней сидлкой и потомъ признавался, что не будь у него Егора, онъ не вынесъ бы потери жены и нало-жилъ бы на себя руки. Бабы для него не существовали и чистотою жизни до сего времени онъ для всхъ одно-сельцевъ являлся недосягаемымъ примромъ. Когда мальчикъ сталъ подрастать, Леонтій, прежде не знав-шій вкуса вина, началъ понсмногу пить; къ ребенку сталъ относиться все сурове и строже и за малйшую провинность или оплошность билъ жестоко.
За ужиномъ Леонтій приступилъ къ тому длу, ко-торое занимало его съ того самаго дня, когда онъ уз-налъ о несчастіи съ покойнымъ зятемъ. Ему хотлось перетянуть къ себ на житье сестру, потому что безъ
баоы пъ дом житьв^^^^.еіап-ка^аік.г
167
эдорова, хозяйство шло пс шатко, не валко, теперь же все валилось изъ рукъ, потому что ему вдвоемъ съ Его-ромъ приходилось выполнять и мужицкую и бабью работы; упущенія были на каждомъ шагу; порядокъ никакъ не налаживался и жилось всмъ очнь тяжко.