Наши за границей
Шрифт:
— Мадамъ проситъ амфибіенъ…
— Ну, такъ и веди къ нему! А ты какихъ-то ящерицъ да лягушекъ показываешь.
Сдлали еще поворотъ.
— Вотъ, — указалъ швейцаръ.
За стекломъ изъ-подъ камня выставилась громадная змя, обвила сукъ дерева и, поднимая голову, открывала пасть. Увидавъ ее, Глафира Семеновна пронзительно взвизгнула и бросилась къ мужу.
— Коля! Голубчикъ! Уведи меня скорй!.. Не могу, не могу… Ты знаешь, я змй до страсти боюсь… У меня руки, ноги трясутся. Мн дурно можетъ сдлаться.
Она вся
— Херъ Францъ! Да будетъ-ли этому конецъ! Что это за безобразіе! — закричалъ Николай Ивановичъ на швейцара. — Теб русскимъ языкомъ сказано, что не хотимъ мы смотрть этой дряни! Тысячу разъ тебя просятъ, чтобы ты насъ на музыку велъ, а ты, чортъ тебя знаетъ, къ чему насъ подводишь!
— На какую музыку? — удивленно спросилъ швейцаръ. — Здсь никакой музыки нтъ.
— Какъ нтъ? Да вдь это акваріумъ?!
— Да, акваріумъ, но музыки нтъ.
— Какъ-же можетъ быть акваріумъ безъ музыки. Что ты насъ морочишь-то! Везд акваріумъ съ музыкой… Будто мы не понимаемъ! У насъ въ Петербург тоже акваріумъ съ музыкой.
— А у насъ въ Берлинъ безъ музикъ…
— Какъ-же ты раньше говорилъ намъ, что здсь музыка, что здсь даже ученыя рыбы играютъ, что здсь какой-то вашъ нмецъ Амфибіенъ оркестромъ дирижируетъ. е
— Никогда я этого, ваше превосходительство, не говорилъ.
— Глаша! И онъ еще мн сметъ врать въ глаза!
— Говорили вы, говорили. Мы даже сейчасъ васъ спросили про Штрауса, а вы сказали, что Штраусъ дирижируетъ въ Зоологическомъ саду, здсь Амфибіенъ, — подхватила Глафира Семеновна.
— Мадамъ, вы меня не такъ поняли. Никогда я про музыку не говорилъ. Амфибіенъ — зври: крокодиленъ, зми; штраусъ тоже зври — птица.
— Что вы мн про Штрауса-то зубы заговариваете? Штраусъ дирижеръ, капельмейстеръ-музыкантъ, композиторъ. Я сама его вальсы на фортепьянахъ играю.
— Ахъ, да, да… Но тотъ Штраусъ не въ Берлинъ, а въ Вн. А я вамъ говорилъ про штраусъ-птица.
— Ну, переплетъ! Нтъ, Нметчина намъ не ко двору! — прошепталъ Николай Ивановичъ. — Даже и по русски-то говоримъ, такъ другъ друга понять не можемъ. Такъ нтъ въ здшнемъ акваріум музыки? — спросилъ онъ швейцара.
— Нтъ, нтъ. Здсь зври. Амфибіенъ тоже зври.
— Никакой музыки нтъ?
— Никакой.
— Такъ на кой-же шутъ ты насъ, спрашивается, привелъ сюда? На кой-же шутъ я зря три нмецкихъ полтинника въ касс отдалъ, да еще за храненіе платья заплатилъ! Веди назадъ!
Швейцаръ пожалъ плечами и поплелся къ выходу. Сзади слдовали Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна.
— Вдь ты знаешь, что я не могу смотрть на змй… Когда я увижу змю, у меня длается даже какое-то внутреннее нервное трясеніе и я становлюсь больна, совсмъ больна, — говорила она мужу.
XVI
— Куда-жъ теперь? — спрашивалъ Николай Ивановичъ Глафиру Семеновну, выходя изъ акваріума на улицу.
Сопровождавшій ихъ швейцаръ хотлъ что-то сказать, но Глафира Семеновна раздраженно воскликнула:
— Никуда! Ршительно никуда! Съ меня и этого удовольствія довольно. Прямо домой, прямо въ гостинницу, и завтра съ первымъ поздомъ въ Парижъ. Не желаю больше по Берлину ходить. A то опять вмсто музыки на какую-нибудь змю наскочишь. Достаточно. Будетъ съ меня… Угостили въ акваріум… Ну, что-жъ вы стали! Ведите насъ обратно въ гостинницу! — обратилась она къ швейцару.
— Я хотлъ предложить для мадамъ…
— Ничего мн предлагать не нужно… Прямо въ гостинницу…
— Глаша! Но зайдемъ хоть въ какую-нибудь биргале пива выпить, — началъ Николай Ивановичъ.
— Пива въ гостинниц можете выпить.
И Глафира Семеновна пошла одна впередъ.
— Не туда, мадамъ. Не въ ту сторону… Въ гостинницу направо, — сказалъ швейцаръ.
Она обернулась и перемнила направленіе. Николай Ивановичъ и швейцаръ шли сзади.
— A какое веселое мсто-то я вамъ хотлъ указать, — шепнулъ швейцаръ Николаю Ивановичу. — Тамъ поютъ и играютъ, тамъ можно и поужинать.
— Глаша! Вотъ Францъ хочетъ какое-то мсто показать, гд поютъ и играютъ. Тамъ-бы и поужинали, и пива выпили.
— Опять съ змей? Нтъ, ужъ благодарю покорно.
— Никакой тамъ зми нтъ. Тамъ поютъ и играютъ. Тамъ шансонетенъ и оперштюке… Тамъ танцы… Тамъ хорошій кухня и можно хорошій ужинъ получить, — продолжалъ швейцаръ.
— Чтобы зми насться? Давеча живую преподнесли, a теперь хотите жареную… Спасибо!
— Уговорите ее, монсье, вашу супругу… Мсто очень веселое… Красивыя женщины есть, — шепнулъ швейцаръ.
— Нтъ, ужъ теперь закусила удила, такъ ее не только уговорить, a и въ ступ не утолочь, — отвчалъ Николай Ивановичъ. — Веди домой и заказывай ужинъ для насъ.
Черезъ четверть часа они были дома. Глафира Семеновна съ сердцемъ сбросила съ себя ватерпруфъ, шляпку, сла въ уголъ и надулась. Николай Ивановичъ взглянулъ на нее и покачалъ головой. Швейцаръ подалъ ему карту кушаній и отошелъ къ сторон. Николай Ивановичъ повертлъ ее въ рукахъ и сказалъ:
— Я, братъ, по-нмецки ежели написано, то гляжу въ книгу и вижу фигу, такъ ужъ лучше ты заказывай. Глаша! Ты чего-бы хотла пость? — обратился онъ къ жен.
— Ничего. У меня голова болитъ.
— Нельзя-же, милый другъ, не вши. Завтра рано утромъ подемъ въ Парижъ, такъ ужъ не успемъ до отправленія пость. Въ которомъ часу, Францъ, идетъ поздъ въ Парижъ?
— Въ восемь часовъ утра. Вамъ придется на Кельнъ хать и тамъ будетъ пересадка въ другіе вагоны. Въ Кельнъ прідете вечеромъ и только въ Кельн можете покушать, a до Кельна поздъ нигд не останавливается больше двухъ-трехъ минутъ.
— Ну, вотъ видишь, Глаша; стало быть, теб необходимо поклевать съ вечера, — уговаривалъ Николай Ивановичъ жену. — Скажи, чего ты хочешь — вотъ Францъ и закажетъ.