Наследие Иверийской династии
Шрифт:
— Нет, — услышала я свой голос раньше, чем осознала видение. — Нет… Грэхам, вставай! Сражайся! Нет!
Я схватилась за золочёные подлокотники кресла, сползая на пол. Безобразно открыла рот и застонала, размазывая по лицу солёную влагу. Что за мучительный дар? Как посмел Квертинд показать мне будущее того единственного, кто стал мне ближе и ценнее самой себя?
На мой вой прибежали Йоллу и Джулия, попытались поднять меня, но я ревела в голос, хваталась за всё подряд и кричала:
— Нет, Грэхам, вставай! Будь проклята война! Будь прокляты те, кто её начал! Они
Я снова взяла записку, смяла её в ладони и попыталась вернуться в роковой миг, чтобы узнать, увидеть, что Грэхам на самом деле выжил.
— Сейчас, сейчас, — я зажмурилась, сосредотачиваясь, и магия откликнулась мне.
Неохотно, лениво, медленно, как капля густого бузовника, стекающая по стенке опустевшей чашки, прорицание пропитало моё сознание.
— Ещё кое-что, ваша милость, — я останавливаюсь у выхода, придерживая край полога командирской палатки. Подумав долю секунды, всё же опускаю ткань и разворачиваюсь к лин де Блайту.
— Да, Грэхам? — Он даже не поднимает взгляд от вороха бумаг, целиком захваченный донесениями, отчётами, картами. Войной.
Кирмос не спит уже третьи сутки. За эти дни мы укрепили западную границу полуострова Змеи, пролегающую по Данужскому лесу, возвели военный лагерь и разведали местность. Будь у нас больше времени, возможно, построили бы палисады и заграждения, а пока только выкопали ров и окружили его валом. Стянули всех боевых магов, включая самых молодых парней. Войска таххарийцев в двух часах пути.
— После битвы я бы хотел отказаться от должности экзарха, — вытягиваюсь по-военному и прижимаю к груди кулак. К чему медлить? — Своим преемником предлагаю назначить Велора лин де Лавотьена. Он достойный боец и мудрый руководитель, к тому же из древнего аристократического рода. Стязатель Лавотьен не раз доказал свою верность ложе и Квертинду. В его преданности вам я не сомневаюсь.
Кирмос лин де Блайт наконец смотрит на меня. Удивлённо, неверяще. Должность — единственное, что есть у меня ценного в жизни. Так он считает. Так я сам считал до недавнего времени. До последних событий я даже не думал решиться на этот шаг. Но Кирмос своим громким поступком заявил всем, на что способна его человечность. Он позволил себе руководствоваться чувствами. Это даёт мне право надеяться на его прощение и даже благословение.
— Значит, это правда, — консул проводит ладонью по карте, стряхивая с неё крошки, и ехидно прищуривается. Под глазами его залегли глубокие тени. — Ты и госпожа Ностра… Консульские игры зашли слишком далеко, да, Грэхам? Ты перевыполнил возложенную мной миссию, — он ухмыляется. — Знаешь, годом раньше я был бы бесконечно разочарован твоим решением, но теперь…
Провидение вытолкнуло меня, как ненужную свидетельницу мужского разговора, в холод реальности. Зубы застучали, лёд пробрал до самых костей.
— Что теперь? — спросила я у напуганной Джулии. — Что теперь?
— Не знаю, — она панически выпучила глаза, потрогала мой лоб, схватила за локти. — Вам нужно отдохнуть, Верховный Совет вот-вот начнётся. Выпейте лауданум. Вы вся дрожите.
Я выбила из её рук крохотную бутылочку, и та разлетелась осколками по паркету. Запахло опиумом.
— Ещё! — потребовала я у клочка бумаги, пытаясь снова проникнуть в будущее Грэхама.
Безуспешно. Глаза закатились, но прорицание не пришло на смену темноте.
— Бледная девочка опять сходит с ума, лу-лу, — запричитал рядом Йоллу. Он погладил меня по волосам, попытался поднять и уложить на кушетку. — Госпожа Ностра, сегодня восьмой день красной луны 211 года от коронации Тибра Иверийского! Вы дома, в настоящем! Очнитесь!
— Я должна увидеть…
— Ванда! — затрясла меня Джулия. Она и сама вздрагивала, будто была вместе со мной в прорицании. — Прошу тебя, перестань! Ты умрёшь от истощения магической памяти!
Я сильнее вцепилась в записку, развернула её, смяла и скомкала. Ещё!
Дар не отозвался.
Тогда я торопливо нащупала в ушах серьги — подарок Грэхама. Крупные рубины, похожие на капли крови, придавали мне трагичной прелести. Так он сказал, вручая коробку из мастерских Люсьены Фонфон…
Я зажмурилась до белых кругов перед глазами и сама потянулась к бездонному хранилищу вечности. Нырнула в рубиновые грани, пытаясь нащупать ту судьбоносную нить, один из путей Квертинда, по которому следует экзарх Арган.
— Экзарх, вы так щедры. Мне идёт это украшение? — она выныривает из-под шёлковой простыни, подбегает к зеркалу, примеряет обновку.
Ловит мой взгляд в зеркале и не спешит разворачиваться. Изящно покачивает бёдрами и берёт персик из вазы.
Совершенная до каждого изгиба, белоснежная и хрупкая, как лепестки орхидей, рассыпанные по комнате. Они повсюду, как и запах мяты. На постели. На столе. На секретере и кушетке.
Аккуратные девичьи зубки, которые я недавно трогал языком, вгрызаются в нежную мякоть, и фруктовый сок течёт по бледной руке. Ванда смеётся. И я смеюсь. Как влюблённый дурак, как мальчишка, впервые увидевший женщину. В этом вся суть — в нашем противостоянии. Мне так нравится проигрывать ей.
Выразить любовь для мужчины так просто. Она сверкает двумя драгоценными камнями в её ушках, путается в паутине бесцветных волос. Идёт ли ей мой подарок? О да. Особенно, когда на ней больше ничего нет, кроме двух рубиновых серёжек.
— Они придают тебе трагической прелести, Ванда, — я закидываю руки за голову, удобнее устраиваясь на кружевных подушках. Она рассматривает меня жадно, даже похотливо. — Две капли вражеской крови для Великого Консула. Это ли не достойный подарок от простого стязателя?