Наследие
Шрифт:
— Красавица! — выкрикивал пьяный.
В тамбуре инвалид подсчитал подаяние:
— Восемнадцать таньга, то есть юаней. Мы на верном пути, дочка!
В следующем вагоне третьего класса, где пьяных оказалось ещё больше, желающих поцеловать и потрогать Алю выросло. Её тискали, целовали руки и ноги, жены оттаскивали от неё мужей, сыпались ругательства. Кто-то дал ей огромные зимние женские трусы с начёсом.
Но подали меньше.
— Для билета твоего не хватает восьми юаней, — подсчитал мелочь инвалид.
За тамбуром
— Куда прёшь?
— Прём просить Христа ради условие… то есть милостыню юной жертве произвола дознавателей! — ответил инвалид. — Пропусти нас, служивый, в долгу не останемся.
— Не положено! — Солдат с усмешкой оглядел голую Алю, сидящую на шее старика.
Инвалид протянул ему три юаня:
— Воин, мы по вагону и назад. Кабанчиком метнёмся туда-сюда, врачальство, начальство не заметит, у тебя авторитета не убудет!
Солдат задумался ненадолго. Потом быстро взял монеты, сунул в карман:
— Только быстро. И дальше не соваться, понял?
— Есть, господин рядовой! — отдал честь инвалид.
Солдат посторонился, пропуская их. Ущипнул Алю за сосок:
— А что, голым теперь больше подают?
Они въехали в вагон второго класса. Здесь было чисто, в открытых купе на мягких нижних и верхних полках сидели и спали пассажиры. Инвалид забасил про любовь, красоту и невинных жертв произвола. Пассажиры посмеивались, но подали только три юаня. И один лейтенант войск радиационной защиты пошёл следом и зашептал Але в ухо «деловое предложение». Она отрицательно замотала головой.
Нарушив договор с солдатом, инвалид поехал и в следующий вагон. Там тоже был второй класс. И тоже подали три юаня.
— Скупердяи! Мородяи! — тряс бородой старик.
И поехал ещё дальше. Ещё один второй класс. И всего два юаня!
— Ну, сволочи зажравшиеся! — в сердцах воскликнул инвалид и, грозно отталкиваясь утюгами от чистого пола, покатил к первому классу. Но в тамбуре, разделяющем второй и первый, стояло уже два воина с автоматами. Едва коляска въехала в чистый, хорошо освещённый тамбур, солдаты направили на деда с Алей своё оружие:
— Стоять!
Утюги упёрлись в пол.
— Господа воины Уральской Республики, не загораживайте борта, то есть рта у вола молотящего! — обратился к ним инвалид. — Не хватает всего два юаня на билет для жертвы произвола драконов из Ши-Хо!
Аля показала свой обрубок.
— Назад! — приказал солдат.
— До трёх считаем! — добавил второй.
Лазерный луч автоматного прицела упёрся в лицевую опухоль инвалида, подсветив её багрово-розовые прожилки.
— Но, парни, послушайте, добро ведь каплей прольётся, стаканом, океаном водки вернётся… — начал было старик, умоляюще разведя руками.
В это время медового цвета дверь туалета бесшумно отъехала и из него вышла дама в шикарном белом брючном матросском костюме с длинным белым мундштуком в руке. Глянув из-за спин охраны на старика и Алю, она остановилась.
— Какая прелесть! — произнесла она.
Холёная рука её коснулась плеча солдата:
— Служивый!
Солдат посторонился, не снимая с прицела опухоль старика. Дама шлёпнула по плечу другого воина. Тот тоже посторонился. Дама вошла в тамбур и приблизилась к въехавшим. Мгновенье она удивлённо разглядывала необычную человеческую конструкцию — голую красивую девочку, сидящую на плечах белобородого инвалида с чудовищной опухолью на лице.
— Откуда ты, дитя древних мифов? — спросила дама Алю.
Вместо ответа та показала ей обрубок пальца.
— Ши-Хо! — ответил за Алю инвалид. — На балет, на колет, на… билет до Красноярска собираем.
— Боже мой! — по высокомерно-привлекательному, холёному лицу дамы пробежала лёгкая тень сочувствия.
Сунув мундштук с сигаретой в зубы, она взяла Алю под мышки, сняла с плеч инвалида и поставила на пол.
— Бедное дитя!
Руки женщины коснулись Алиных щёк.
— Как ты прекрасна! Ты же совсем озябла.
— Без одежды выгнали! Подайте сколько можно! — пробасил инвалид.
Вместо ответа дама легко взяла Алю на руки, повернулась и понесла по проходу, устеленному абрикосового цвета ковром.
— Дедушко… — произнесла Аля.
— Он твой дед? — остановилась дама.
— Нет. Он прост дедушко. Доброй.
— Добро — это хорошо, — произнесла дама, продолжая движение. — Но мир держится на красоте.
— Так у меня же её это… как это… братье… платье… — начал было инвалид, зашарив в мешке.
Но солдат толкнул его автоматом в ватную грудь:
— Поворачивай!
— Но это же её одежда… надежда…
— Назад, сказал! Живо!
— Ладно, что ж…
Сокрушённо тряхнув бородой, инвалид развернулся и укатил из тамбура.
Дама донесла Алю до купе № 8, стукнула в дверь лакированным белым ботинком на серебристой платформе. Дверь открыли. В уютном двухместном купе находился один человек — невысокий мужчина лет тридцати, одетый в зелёный китайский халат, со смуглым живым лицом, орлиным носом и тонкой полоской усов над мужественным ртом.
— Mon cher, j’ai un cadeau pour toi![11] — произнесла дама чуть нараспев.
Тонкие брови мужчины слегка поднялись, он отступил назад.
Дама вошла и поставила Алю на мягкий розоватый диван. Мужчина закрыл дверь и с удивлённым восхищением стал смотреть на голую девочку.
— Ма chere… j’ai pas de mots…[12]
— И не надо! — продолжила дама по-русски, затянулась и, взяв мундштук в руку, выпустила дым тонкой струйкой.
— Как зовут тебя, прелестница? — спросил мужчина.