Наследница Шахерезады
Шрифт:
Я серьезно обдумала мысль ограбить кладовку при уборной, утащив оттуда запасы бумажных полотенец.
Ну-ка, сколько рулонов трехслойной туалетной бумаги понадобится для изготовления матраса, по мягкости соответствующего двум сантиметрам поролона? Штук двадцать?
«А сколько лет тебе дадут строгие австрийские судьи за кражу двадцати рулонов бумажных полотенец?» – поменял вектор вопроса зловредный внутренний голос.
Я с обидой и завистью посмотрела на даму, занявшую единственную кушетку в укромном закутке между уборными и лифтом.
Под голову себе эта спящая красавица сунула свернутую дубленку, из одной плотной полы которой соорудила козырек, полностью прячущий лицо, а тело до колен укрыла одинаковыми платочками веселеньких цветов.
Хотя вряд ли она сама укрывалась, кто-то ей старательно помогал – уж очень аккуратно легли платочки: с равномерным нахлестом, как пластины черепицы на крыше.
Очевидна была и правильная спектральная последовательность цветов: на желтый платочек – красный, на красный – синий, на синий – зеленый. Из-под зеленого торчали ноги в коричневых колготах и черных туфлях.
Об этой даме кто-то трогательно позаботился, а мне вот никто, никто не подоткнет одеяльце, единственная подруга меня покинула…
Опустив голову, я бесцельно побрела в неизвестностью.
И пережила ощущение, которое красиво называется «дежавю», внезапно услышав возмущенное:
– Что опять у тебя с телефоном?!
Сверкая глазами, передо мной стояла ужасно сердитая Ирка.
24 января, 17.47
– О! Прилетел наш зоркий сокол! – ехидно хмыкнул стажер Йохан Фунтель.
Зоркий сокол Шперлинг, в данный момент больше похожий на мокрую курицу, торопливо распаковывался в предбаннике, спеша приступить к несению службы.
– Кто бы сомневался! – тихо фыркнул в усы инспектор группы Борман и вручную вылепил из морщин, желваков и брылей благообразное, отечески доброе лицо.
Долг есть долг, но мало кто из полицейских экстренно выходит в усиление по первому зову и с искренней радостью. Как начальник, группенинспектор должен был приветствовать похвальное рвение стажера Шперлинга, однако это вовсе не означало, что ему непонятны мотивы трудового подвига подчиненного.
Ясно было, что Якоб узнал о задержании наркокурьера, и примчался в надежде урвать свою толику славы и наград.
– Сейчас начнет активничать и примазываться, – озвучил невысказанное Борманом стажер Фунтель.
– Не примажется, – не меняя выражения отечески доброго лица, шепнул в усы группенинспектор Борман и сразу же, повысив голос, объявил:
– Шперлинг! Ты молодец, что вышел, очень кстати! Сейчас пойдешь в патрулирование.
– В патрулирование?
На румяной с мороза физиономии стажера Шперлинга отразилось разочарование.
Якоб планировал по горячим следам провести свое собственное расследование и лично выявить и взять сообщников задержанного «глотателя».
Ведь не может быть такого, чтобы «пирожок» с начинкой из килограмма кокса летел за океан сам по себе, без присмотра!
– Да, Якоб, в патрулирование, – твердо повторил группенинспектор и незаметно подмигнул стажеру Фунтелю. – Йохан ногу подвернул, иди за него.
Стажер Фунтель старательно скривил правую ногу хоккейной клюшкой и скорчил страдальческую гримасу.
– Что с ногой, Йохан? – досадливо спросил Якоб.
– Повредил, преследуя наркокурьера! – ответил Йохан. – Но не волнуйся, в итоге мы его взяли!
– Отлично! Я пошел в патрулирование! – вскричал расстроенный Якоб и вышел из участка, хлопнув дверью.
Группенинспектор Борман фыркнул, поднял руку, и проказливо хихикающий стажер Фунтель звонко шлепнул по подставленной ему ладони.
Снова хлопнула дверь.
– Якоб, ты что-то забыл? – добрым отеческим голосом позвал артистичный группенинспектор.
Но это был не Якоб.
24 января, 17.50
– Гутен морген, гутен таг, это снова мы, – сказала я, виновато разведя руками.
Ирка, не отходя от двери, моментально встала в позу и продекламировала:
Мы опять к вам с заявлениемПро второе ограбление!– Слушай, я тебя умоляю, не надо разговаривать стихами, мы с тобой и без того изрядно смахиваем на сумасшедших! – прошептала я ей, старательно удерживая на лице смущенную улыбку милого девичьего фасона «малютка в беде». – Херы полицаи, помогите, наш коффер снова пропал!
– Коффер капут! – с нажимом сказал Ирка вполне себе по-немецки.
– Гестолен, – поправила я.
Однако быстро мы ассимилируемся на Неметчине.
Херы полицаи переглянулись.
– Сейчас они санитаров вызовут, – шепотом пригрозила я Ирке и пустилась в объяснения: – Я понимаю, это производит очень странное впечатление, я и сама неприятно удивлена, но факт остается фактом: та наша сумка нашлась и снова пропала!
– Потому что ее почти сразу умыкнула какая-то зараза! – встряла Ирка, от волнения по-прежнему раздражающе тяготеющая к любительскому стихосложению.
– Хорош тарахтеть! – Я гаркнула на подружку и с трогательной мольбой воззрилась на полицейских: – Коффер гестолен! Квадратиш грюн-гроу коффер гестолен цвайне!
– Что еще за «цвайне»? – тихо спросила Ирка. – Я знаю «швайне», это свинья, ты спятила – полицейских обзывать?
– Цвайне – это два! – так же тихо объяснила я. – Дважды! То есть я хочу сказать им, что квадратную серо-зеленую сумку у нас украли уже во второй раз! Доставай карандаш, видишь, хер полицай тебе снова книжечку для рисования дает, чтобы ты отметила, какая твоя сумка.