Наследница Шахерезады
Шрифт:
– Мы идем на посадку. Так, слушай меня внимательно и делай то, что я скажу. Дай сюда свои лыжные стельки.
– Что-о-о?
Если бы скромные размеры кабинки не ограничивали мою крупную подругу в движениях, она бы точно покрутила пальцем у виска.
– Саморазогревающиеся химические стельки, которые ты купила в сувенирном магазине в Вене, где они?!
Ирка повернулась боком, подставляя мне свою сумку-шарпейку. Я беззастенчиво покопалась во внутренних складках ридикюля и нашла нужное.
Пластиковые стельки, наполненные гелем, сами липли к рукам.
– Отлично, – обрадовалась я. – Нагнись. Просто прекрасно!
Я аккуратно прилепила стельку Ирке на лоб и сдернула со своей шеи шарфик.
– Обвяжи голову, чтобы спрятать нашлепку.
Ирка закатила глаза, прислушалась к своим ощущениям и опасливо сообщила:
– А она греется!
– И очень хорошо.
– Не очень! Я вспотею, косметика потечет!
– Тем лучше!
В дверь туалетной кабинки постучали снаружи.
– Все, время вышло, – заторопилась я. – Иди назад, садись на место и изображай тяжелобольную.
– Чем?
– Не знаю! Вскрытие покажет! У тебя высокая температура, обморочное состояние, легкий бред.
– Это у тебя легкий бред! Немедленно объясни, зачем все это нужно, или я никуда отсюда не выйду! – заартачилась Ирка.
– Хочешь, чтобы медики тебя эвакуировали прямо из туалета?
– Вообще не хочу, чтобы меня эвакуировали!
– А надо!
Я вздохнула и, понимая, что действительно должна объясниться, экономной скороговоркой выдала подружке самые необходимые инструкции.
25 января, 00.30
Кто-то придавил кнопочку вызова бортпроводника, когда самолет уже шел на посадку.
– Обойдутся, – решила легкомысленная Катарина.
Но Хельга узнала номер места, с которого поступил сигнал, расстегнула ремень и встала со своего откидного стула:
– Это же депортированная!
Пресловутая депортированная сидела тихо, как мышка, вжавшись в угол кресла и глядя на приближающуюся бортпроводницу округлившимися глазами поверх импровизированной маски из сложенного косынкой носового платка.
Это украшение живо и неприятно напомнило бдительной Хельге часть обязательного костюма грабителей поездов на Диком Западе, что в контексте разговоров о сорок пятом калибре внушало тревогу.
Однако депортированная всем своим видом показывала, что ей хотелось бы не нападать, а спрятаться. К тому же белая косынка с кружевной оторочкой придавала ей сходство не только с разбойным ковбоем, но и с милым белобородым гномиком.
Недоумевающая Хельга приблизилась и вежливо поинтересовалась, чем обоснованы необходимость маскарада и экстренного вызова бортпроводника.
Депортированная вместо ответа выразительным жестом указала на соседку, при этом постаравшись не коснуться той и кончиком пальца.
Хельга перевела взгляд на рыжую, волосы которой были почти скрыты под нелепой чалмой из шарфа, и получила новый повод для беспокойства.
Лицо рыжеволосой дамы было пугающе красным, и от него веяло таким жаром, что капли пота, стекающие из-под повязки, должны были с шипением испаряться на пламенеющих щеках. Несчастная дама распласталась в кресле, как поверженный борец сумо, и хрипела, как натруженная свадебная гармонь. Глаза ее были закрыты, покрытые сухой белой коркой губы слабо шевелились.
– Что с ней? – испуганно спросила Хельга по-немецки.
– Понятия не имею! Надеюсь, не Эбола! – нервно ответила депортированная по-русски.
– Эбола?! – повторила бортпроводница единственное, что поняла, и тут же прикрыла испуганное «Ах!» наманикюренными пальчиками.
Она быстро удалилась в сторону пилотской кабины и не увидела, как хрипящая страдалица подставила соседке ладонь, и та по ней шлепнула, а потом еще энергично потерла руки, вовсе не боясь неведомой страшной заразы.
Мудрой пословицы «Зараза к заразе не липнет» нерусскоязычная Хельга не знала.
25 января, 00.50
Традиционные аплодисменты в салоне еще не стихли, когда командир экипажа по бортовому радио настоятельно попросил пассажиров оставаться на своих местах. Торопыг, расстегнувших ремни, едва шасси коснулись бетонки, настойчиво вернули в кресла серьезные бледные бортпроводницы.
Вместо ответа на озвученный нестройным хором вопрос «Да что еще такое, черт возьми, случилось?!» прозвучал пугающий вой сирены.
Пассажиры по левому борту увидели подкативший к самолету медицинский фургон.
Пропустив вперед трап, он остановился рядом с лайнером. Сирена замолчала, но проблесковый маячок на крыше «Скорой» продолжал зловеще подмигивать встревоженным зрителям.
– Ни пуха! – шепнула я Ирке, и она застонала, давая понять, что услышала меня.
– Ирочка, что с вами? – встрепанным лютиком на тонкой ножке над креслом через проход поднялась лохматая голова сонного Юры.
– Вскрытие покажет, – прохрипела мужественная мученица, и я едва не прослезилась.
25 января, 01.05
– Где мы? – слабым голосом спросила больная через минуту после того, как «Скорая» тронулась.
– Россия, город Краснодар, – не оборачиваясь, ответил водитель.
Фельдшер и санитар не считали нужным разговаривать с пациенткой в бреду.
– А конкретнее? – требовательно спросила больная и заворочалась на носилках, с которых не видно было окошко, энергично, как очень даже здоровая. – Мы в аэропорту? Нас еще видно из самолета?