Наследница Шахерезады
Шрифт:
– Бородавочник – это дикая африканская свинья, – зачем-то сказала я, открывая второй глаз.
Мужичок с круглой родинкой на подбородке хлопнул белесыми ресницами и глубокомысленно поинтересовался:
– Чаво?
Это уж точно было не по-африкански.
– О, запахло родными овинами, – вздохнула я и неохотно спустила ноги на пол.
– Вставай! Вставай! Вставай-вставай-вставай! – затормошил меня неистовый декламатор простых глагольных императивов.
– Юра, а ты знаешь, что будить мирно спящего – смертный
– Да ну? Как убийство, что ли? – неожиданно заинтересовался Юра.
– Хуже, – с пугающей убежденностью ответила я, и он отодвинулся:
– Но-но, не надо на меня так смотреть! Ты мне спасибо должна сказать за то, что не проспала свой рейс!
– Мой рейс куда?
– Ты что, не знаешь, куда летишь? В Краснодар, конечно!
– А-а-а.
Я встала, охлопала сумку, огорчительно недолго служившую мне подушкой, еще раз мучительно зевнула и объяснила:
– Были, знаешь, варианты…
Я повесила сумку на плечо, огляделась, не увидела подружку и спросила:
– А Ирка где?
– Не знаю, давай, шевелись, опоздаем! – Юра настойчиво тянул меня прочь от спального места.
Ночь за стеклом потеряла сходство с кипящей манной кашей и сделалась прозрачной и сияющей огнями, как черный хрусталь.
– Так мы сейчас полетим? – спросила я очевидное.
– Если успеем на борт, – ответил Юра и крепко взял меня за руку. – Надо бежать. На старт, внимание… Марш!
Мы побежали, и это был бег с препятствиями пополам со спортивным ориентированием на местности.
Аэропорт Швехат гудел, как растревоженный пчелиный улей.
На мониторах с расписанием вылетов красные отметки задержки рейсов сменялись зелеными приглашениями на посадку. Внутреннее радио, загадочно молчавшее несколько часов, сыпало информацию щедро, как из мешка. Люди суетились, текли во всех направлениях разом, сталкивались, роняли вещи, искали друг друга, детей, чемоданы и смысл жизни – все одновременно.
– Юра, стой! – Тяжело дыша, я согнулась пополам и окликнула вырвавшегося вперед товарища по забегу: – Не спеши так, без меня самолет не улетит!
– А, точно! – Раскрасневшийся Юра хлопнул себя по мокрому лбу. – Экипаж уже принял твои документы, теперь твое присутствие на борту совершенно обязательно!
Я важно кивнула и пошла медленнее, с чинным достоинством, подобающим персоне, ради которой могут задержать целый «Боинг».
24 января, 20.25
– Чертовы сопляки, идиоты и лодыри! – выругал отсутствующих стажеров группенинспектор Борман.
Идти в дежурный обход самому ему не хотелось, но выбора не было.
Группенинспектор направился к выходу из участка, по пути экономно выключая свет в помещениях. И в наступившем полумраке споткнулся о квадратную серо-зеленую сумку у двери.
– Гроу-грюн коффер!
Борман снова включил свет, вернулся в кабинет и нашел в пачке бумаг на столе заявление повышенной, относительно других подобных, художественной ценности: с картинкой.
Перевел взгляд на сумку, кивнул.
Вздохнул:
– Все должен сам делать, все сам!
И оторвал от стопки клейких листочков верхний квадрат, чтобы, сверяясь с иллюстрированным заявлением, образцово-показательным почерком написать на квадратной бумажке: «Frau Maximoff».
24 января, 20.35
Бортпроводница, взявшая у полицейских пакет с моими бумагами, при виде меня расцвела улыбкой чистой радости.
– Леди, леди! – захлопотала она, организуя мне персональный проход мимо очереди.
Юра остался в ее хвосте.
Я почувствовала себя пассажиром категории VIP, задрала нос и прошествовала по рукаву в салон авиалайнера величественно и гордо, как августейшая особа.
«Определенно в депортации есть свои плюсы», – резюмировал мой внутренний голос.
– И минусы, – вспомнила я, застучав зубами.
В салоне было холодно, как в криокамере. Причем в хвосте, куда меня посадили, мне показалось прохладнее, и я самовольно пересела в серединку.
Сберегая живое тепло, я сжалась в комочек, обхватила себя руками, втянула голову в плечи, как черепашка, и замерла.
О грядущем завершении ледникового периода возвестил многоногий топот. Толстой неповоротливой змеей в салон полезла плотная толпа пассажиров. Все торопились занять места, как будто могли таким образом наверстать упущенное время.
Возбужденно хлопали крышки багажных отсеков, распираемых полными пакетами из дьюти-фри, скрипели кресла, лязгали замки ремней безопасности, наяривал по радио симфонический оркестр – Вена традиционно провожала задержавшихся гостей вальсами Штрауса.
– Мужчина, мужчина! Давайте поменяемся местами, я рядом с подругой сяду, она нездорова! – тревожно – не в тему музыке – протарахтел знакомый голос.
Я с трудом повернула голову (окоченевшая шея при этом пугающе хрустнула), увидела зависшую вблизи клетчатую полусферу и сразу же поняла, что она не имеет отношения ни к шотландским кланам, ни к небесным телам.
Клетчая полусфера ловко повернулась, двинулась вниз, и кресло у прохода приняло в свои объятия Ирку.
– Эй! Ты же в Москву должна лететь! – удивилась я.
– Судя по метеосводкам, я скорее попаду туда через Краснодар, – объяснила подруга и завозилась, подгоняя по воображаемой талии ремень безопасности. – Хотя я не думаю, что имеет смысл спешить, уверена, Моржик будет рад насладиться моим обществом без близнецов на закорках.
Я понимающе хмыкнула.
– Уф-ф-ф-ф! – Ирка защелкнула замок, поморщилась и с чувством сказала: