Наследница Шахерезады
Шрифт:
А Юра, видимо, уже почувствовал себя морально травмированным и вспомнил о привычном антистрессе.
– Может, выпьем по чуточке? – предложил он. – Я могу сбегать за бутылочкой!
– Отличная мысль, только на этот раз наша очередь угощать, так что сбегаю я! – неожиданно вызвалась Ирка. – Ждите, я скоро!
Подружка подхватилась и умчалась.
Я проводила ее удивленным взглядом – обычно Ирка не склонна соображать на троих за пределами семейно-дружеского круга. Но останавливать ее я не стала, подумав, что капелька огненной
А то унитазы и трупы, чтоб их, мне уже даже в иноязычных поэтических текстах мерещатся!
24 января, 19.15
Очнувшись в медицинском фургоне, Якоб Шперлинг вспомнил не все и не сразу. Например, он не узнал коллегу Фунтеля, созерцающего его с брезгливой жалостью.
И то сказать, обычно на лицах коллег при виде стажера Шперлинга отображались еще менее благородные чувства.
– Доктор, он очнулся! – Коллега Фунтель заметил возвращение Якоба в реальный мир.
– Проснулся, – без эмоций уточнил врач, даже не посмотрев на пациента.
Он заполнял формуляр на планшете, пристроенном на коленке.
– Я не спал, – слабым голосом возразил Якоб и сделал попытку приподняться, но Йохан его удержал.
– Прекрасно спали, стажер, – сухо хмыкнул бесчувственный доктор. – Немного слишком долго, правда, нормально было бы не больше двадцати минут.
– Но как? – Якоб посмотрел на Йохана.
– Мне бы тоже хотелось узнать, как тебя занесло в гущу драки и почему при этом ты был в пледе, как шотландский горец! – язвительно сказал тот.
– А если вас интересует, как случилось, что в разгаре драки вас сморил богатырский сон, то я могу ответить в двух словах: удушающий прием! – сообщил бестрепетный доктор.
– Какой еще удушающий прием? – не понял Якоб.
– Обыкновенный, прекращающий доступ кислорода в мозг с последующим развитием кислородного голодания, приводящего к потере сознания, – любезно объяснил эскулап. – Если через десяток-другой секунд после потери сознания удушающий захват снимается, то обморок переходит в сон, который длится десять-двадцать минут и заканчивается без последствий. А вот если…
Он потянулся, поднял Якобу веко и заглянул в округлившийся глаз, невозмутимо продолжая:
– Если кислородное голодание немного затягивается, то могут пострадать речь, зрение, двигательные функции, психика…
– Э-э-э… – протянул шокированный Якоб.
– Да, с речью точно начались проблемы, – вставил свои пять евроцентов коллега Фунтель. – А психика у него и раньше была не в лучшем виде.
24 января, 19.20
– Вот. – Ирка торжественно вручила Юре мелодично дребезжащий, как люстра, пакет.
– И вот! – Мне она бросила какую-то мелкую кривульку.
Сначала мне показалось, что это обломок одноразовой вилки (особо модного в этом сезоне цвета грюн-гроу), но кривулька была слишком увесиста для пластмассовой. Я поднесла ее поближе к неудержимо слипающимся глазам, рассмотрела, не впечатлилась и напомнила подружке:
– Ир, если это закуска, то не стоило стараться. Ты же знаешь, я не ем морепродукты.
– Это не закуска, а улика! – заявила подружка и забрала у меня сине-зеленую клешню.
– Какая улика, что случилось? – тут же включился в беседу любопытный Юра.
– Это доказательство того, что я не страдаю никакими галлюцинациями! – Ирка потрясла клешней в воздухе. – Гигантский скорпион действительно был!
– И сплыл, – фыркнула я, жестом попросив отвлекшегося Юру вернуться к процессу организации фуршета.
– Ах, если бы! – Ирка отчего-то прониклась сочувствием к тому членистоногому. – Он вовсе не сплыл, то есть не вернулся в родную водную стихию, а трагически погиб под ногами неуклюжих двуногих! Я все-таки сбегала посмотреть, чем закончилась драка…
– Ой! – Я вспомнила, как что-то хрустнуло под каблуком разбудившего меня придурка. – Так вот что это был за звук!
Ирка кивнула и грустно продекламировала:
Тихо полз по полу рак –Раздавил его дурак!– Вот только не надо идеализировать гнусный образ этой твари, – ни капельки не растрогалась я. – Сдается мне, совсем не тихо он полз. Ты помнишь, тетки на полу визжали как укушенные? Я думаю, это рак их щипал.
– Ох! А побили за это парня в одеяле! – Ирка проявила присущее ей чувство справедливости и после недолгого колебания зашвырнула клешню в урну. – Так, давайте-ка выпьем… За что?
– За все хорошее! – предложил Юра, успевший откупорить три пятидесятиграммовые бутылочки со шнапсом.
Мне достался абрикосовый.
Он пах точь-в-точь как бабушкино варенье.
Я вспомнила, как булькало в тазу на летней печке несимпатичное с виду коричневое месиво, а я качалась в веревочном гамаке под абрикосовым деревом, вдыхая упоительный аромат…
– За все хорошее, включая крепкий долгий сон без пробуждений по тревоге, – мечтательно понюхав тонкое бутылочное горлышко, добавила я алаверды.
24 января, 20.20
– Проснись! Проснись! Проснись-проснись-проснись! – назойливо гудел мужской голос – не настолько знакомый, чтобы я сразу поняла, что будят именно меня.
– Потише, пожалуйста, вы мне спать мешаете, – пробормотала я недовольно и попыталась перевернуться на другой бок.
– Вот и проснись! – потребовал все тот же голос, и меня чувствительно потрясли за плечо.
Я экономно открыла один глаз.
«Где-то я видела этого бородавочника», – сообщил мой внутренний голос.