Наследник братвы
Шрифт:
В детстве это бесило. Когда я подросла — меня уже тошнило. Хотелось ей врезать.
Хотя на самом деле я испытываю облегчение, когда она выходит на крыльцо и прогоняет съемочную группу.
— Вы не должны быть здесь еще час. До тех пор мы не будем отвечать ни на какие вопросы.
Некоторые разбивают лагерь, другие уезжают, но остается достаточно, когда я выхожу из машины, вокруг меня мелькают вспышки.
— Уходите! — визжит моя мать. Для меня это звучит как скрежет гвоздей по школьной доске. Она хмуро смотрит, как я поднимаюсь, затем
— О, да, конечно, — говорю я сарказмом. — Я тоже очень рада, что жива. Вполне логично, что у тебя одна забота: как я буду выглядеть на экране.
Она открывает рот, чтобы возразить, но я протискиваюсь мимо нее. Я никогда раньше не возражала ей, никогда по-настоящему не противостояла ей. Моя тихая победа, ведь я больше не буду склоняться перед ее капризами и не буду угождать ее просьбам.
Сейчас все по-другому… после Константина. У меня нет никакого терпения выслушивать ее бред. Я чувствую, как приподнимаются уголки моих губ, когда задаюсь вопросом, чувствовал бы Константин то же самое, прежде чем приходит осознание того, что я никогда больше его не увижу.
В глубине живота возникает гложущее чувство, тоска, которую я не могу точно определить. Мне требуется минута, чтобы по-настоящему понять, полностью осознать, что единственный человек, которого я хочу прямо сейчас, единственный человек, который мне нужен… не может быть здесь. Это похоже на траур.
Константин не терпит ничьего дерьма, и он не стал бы делать этого сейчас.
Он бы гордился мной за то, что я противостояла матери и ее издевательствам. Но что-то подсказывает мне, что если бы он был со мной, она бы даже не пыталась.
Хотя это спорный вопрос. Но сейчас не об этом.
Я здесь не просто так, даже если он никогда не узнает, что произойдет дальше. Даже если я никогда больше его не увижу. Я проглатываю укол боли, который угрожает задушить меня.
Я вхожу в двойные двери прихожей и слышу вдалеке голос отца. В моем воображении все могло бы сложиться совсем по-другому. Я представляла, что вернусь сюда и что они будут рады меня видеть, избавившись от страхов, которые у них были по поводу моего похищения. Вместо этого мама хочет меня причесать, а отец разговаривает по телефону, вероятно, планируя очередную пресс-конференцию.
Даже экономка держится от меня подальше, вероятно, мама предупредила ее, чтобы она оставила меня в покое.
После того, как мама убедилась, что никто не делает снимки, она спешит в дом и хлопает дверью.
— Ох, Клэр, — говорит она с жалостью в голосе. — Ты правда выглядишь растрепанной.
— Неужели? Не могу себе представить, почему, — сухой сарказм, кажется, не улавливается матерью, она хмурится, размышляя над выбившейся прядью моих волос, которую крутит в пальцах.
— Что мы можем сделать за такое короткое время, — бормочет она себе под нос. — Прическа безнадежна,
Я игнорирую покалывание в носу и жжение в животе. Ее поведение обжигает, но мне не впервой. Меня уже отвергал любимый человек.
Я снова выживу.
Сейчас я мало что контролирую, и это сводит с ума, но кое-что у меня есть.
Во-первых, мне нужно посмотреть, какое, черт возьми, отношение мой отец имеет к подставе Константина, если он вообще замешан. Я хотела бы, чтобы мое нутро все еще говорило, что он невиновен, но по какой-то причине возвращение сюда, в дом моего детства, заставляет сомнения испариться. Я ненавижу это.
Позади меня раздаются тяжелые шаги, и я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть папу, его руки протянуты ко мне.
— Клэр! Ты благополучно добралась домой, — говорит он, прижимая меня к своей груди. — Боже мой, ты напугала нас, — я закрываю глаза и на одно короткое мгновение позволяю себе почувствовать его объятия. Понюхать аромат, который мне так знаком: бурбон, сигарный дым и легкий привкус одеколона. Я цепляюсь за невинность, от которой должна отказаться.
Если он сделал то, что сказал Константин…
Я делаю вдох и медленно выдыхаю. У меня есть цель.
Я здесь не просто так. Увижу ли я когда-нибудь Константина снова, не имеет значения. Важно то, что я узнаю правду.
О том, кто убил Рокси.
О том, кто подставил Константина.
И почему.
— Ей нужно привести себя в порядок, — фыркает мама. — Отпусти ее. Клэр, дорогая, иди вымой руки и лицо и расчеши волосы, — как будто мне пять.
Я отхожу от отца и поворачиваюсь к матери.
— Я в порядке, мама. Спасибо, что спросила. Нет, я не думаю, что мне нужно обращаться к врачу. Это была травмирующая ситуация, но представь себе, я пережила ее. Сама по себе. А теперь, если вы меня извините, я хочу немного поесть и попить.
Прежде чем она успевает ответить, я направляюсь на кухню. Я слышу, как она приглушенно разговаривает с папой.
— Просто дай ей время, — говорит он, но я чувствую, что они оба смотрят на меня, как на бомбу, которая вот-вот взорвется… и, возможно, так оно и есть.
Я скучаю по Константину.
Я скучаю по всему, что было в нем — по его свирепости и бесстрашию. По его яростной преданности тем, кто находится в его ближайшем окружении — его братству, его семье… и иногда… мне.
Я помогу ему.
Направляясь на кухню, я забавляюсь, представляя их реакцию, если бы я вошла сюда, держа Константина за руку. Его крупная, внушительная фигура едва пролезла бы в дверной проем. У мамы есть «мнение» о мужчинах с татуировками, и папа, конечно, не смог бы пройти мимо того факта, что он преступник.
Мы с Константином живем в двух разных мирах. Очень, очень разных мирах.
Это не значит, что мы не принадлежим друг другу. Иногда, когда сталкиваются две силы природы… они создают что-то новое.