Наследник имения Редклиф. Том первый
Шрифт:
— Да, — замтила Лора:- Филиппъ только что ушелъ. Онъ говорилъ, что Гэй писалъ ему, что ученіе и охота рядомъ идти не могутъ.
— Важная причина, нечего сказать! воскликнулъ мистеръ Эдмонстонъ, — Его врно задло что нибудь, непремнно. Ужъ не оскорбилъ ли его Гордонъ своимъ фамильярнымъ обращеніемъ? мн показалось въ тотъ разъ, что Гэю не понравилось, какъ онъ на охот крикнулъ ему: Эй, Морвиль! Вдь эти Морвили по природ горды. Такъ что ли, мама?
— Зачмъ ломать себ голову, если онъ самъ высказалъ настоящую причину отказа, — отвчала его жена.
— Пустяки все это, — горячился мистеръ Эдмонстонъ;- это противорчигъ здравому смыслу. Я поврилъ бы Филиппу, или Джемсу Россу, это
— Я скажу, что теб и толковать тутъ нечего, улыбаясь отвтила мистриссъ Эдмонетонъ.
— Послушай, матушка, ты его, кажется, въ рукахъ держишь. Вывдай поаккуратне, Гордонъ что ли его обидлъ? растолкуй ты ему пожалуйста, что у того привычка ужъ такая, онъ и со мной за панибрата; да будь тутъ самъ лордъ намстникъ, онъ и тогда не перемнился бы!
Чарльзъ взялъ подъ руку Эмми и, подтрунивъ слегка надъ хлопотами отца, поплелся въ гостиную. Чрезъ минуту прибжалъ Гэй и кинулся вслдъ за мистриссъ Эдмонстонъ въ уборную. Подойдя къ дверямъ, онъ спросилъ, можно ли ему войти.
— Конечно, — отвчала та. — Теперь сумерки, а этотъ часъ принадлежитъ вамъ. Въ чемъ дло?
— Я разсердилъ, кажется, вашего супруга, — началъ Гэй:- и мн такъ это досадно!
— Не разсердили, а встревожили. Ему сдается, что васъ кто-нибудь оскорбилъ, и вы не хотите высказаться, — сказала мистриссъ Эдмонстонъ съ разстановкой.
— Меня оскорбили? Съ чего же онъ это взялъ? Я сержусь только на себя. Видите-ли что: охота слишкомъ веселое развлеченіе, я объ ней день и ночь думаю; заниматься серьезно не могу. Если я охочусь утромъ и начну вечеромъ читать, сладить ни съ чмъ не могу, даже спать не въ состояніи. Греческія буквы, какъ зайцы, передъ глазами мечутся во вс стороны; самыя простыя вещи становятся для меня непонятными, и кончается тмъ, что я то и дло посматриваю на часовую стрлку, когда она дойдетъ до указаннаго срока. На прошедшей недл у меня вс математическія задачи съ учителемъ шли изъ рукъ вонъ какъ плохо; а ужъ объ латинскихъ стихахъ и говорить нечего — отвратительно ихъ написалъ. Такъ какъ же посл этого не сказать, что ученіе и развлеченіе идти рядомъ не могугъ? Отложу охоту въ сторону, до поры до времени. Эхъ! скверная вещь быть дуракомъ; я думалъ — ну, да нечего о томъ толковать….
— Мистеръ Эдмонстонъ, какъ благоразумный опекунъ, долженъ быть очень вами доволенъ, — съ улыбкой сказала она. — Но я слышла, что вы пріостановили покупку лошади. Это почему? Вы бы могли ее купить и не здить до тхъ поръ, пока совершенно не справились бы съ уроками.
— Въ самомъ дл такъ! весело воскликнулъ Гэй. Сейчасъ же напишу Филиппу по почт. Прелесть такую выпустить изъ рукъ! Вы бы въ восторгъ пришли, если бы видли ее. Что за бгъ, головка какая, сколько огня! Нтъ, просто совстно отъ нея отказываться. Впрочемъ нтъ, нтъ, не нужно!…. прибавилъ онъ задумчиво. Я ужъ ршился не покупать ее. Мн не сладить съ собою. Только залай собаки, мн не выдержать, я поскачу за ними. А теперь, волей или не волей, не поду. Уильямъ не даетъ Делорена. Я за себя не отвчу, если эта лошадь будетъ моя, я стану попрежнему охотиться. Лучше себя не слушать. — Онъ грустно задумался.
— Ну, строги же вы къ себ, - сказала мистриссъ Эдмонстонъ, взглянувъ на него съ нжностію, — мн бы жаль было лишить васъ такого наслажденія!
Ласковый ея голосъ и кроткое, чисто материнское выраженіе лица, вроятно, произвели сильное впечатлніе на Гэя, потому что онъ вдругъ спросилъ: Мистриссъ Эдмонстонъ, можете вы мн разсказать что-нибудь про
— Не многое, — отвчала она:- мы вдь не имли близкихъ сношеній съ вашей семьей, и я очень мало подробностей слышала о вашей матери.
— Пока я васъ не встртилъ, — продолжалъ Гэй, облокотившись на каменный выступъ, — мн казалось, что я совсмъ забылъ о своей матери. Но теперь мн часто приходитъ въ голову мысль, что бы изъ меня вышло, если бы она была жива?
— Бдная женщина! замтила, вздохнувъ, мистриссъ Эдмонстонъ:- вдь она была чистое дитя.
— Да, она умерла 17-ти лтъ, — сказалъ Гэй.
Мистриссъ Эдмонстонъ отперла ящикъ въ стол, вынула оттуда три связки старыхъ писемъ и, порывшись въ нихъ при свт огня, сказала: Нтъ, тутъ мало сказано о вашей матери. А у меня есть письма отъ моей невстки, матери Филиппа; тамъ она много говоритъ о мистриссъ Морвиль, особенно о томъ времени, когда молодые гостили у нихъ въ Стейльгурст.
— Кто? мой отецъ и мать?
— А разв вы не знали, что они гостили у брата четыре дня сряду?
— Не слыхалъ. Я вдь вообще очень мало знаю о своихъ родителяхъ. Даже исторію ихъ семейной непріятности мн разсказали только прошлаго года, осенью; тутъ только я узналъ, что вашъ братъ, архидіаконъ Морвиль, поступилъ въ этомъ дл очень благородно.
— Да, онъ принималъ живйшее участіе въ судьб вашего отца, — сказала мистриссъ Эдмонстонъ. Они оба встртились, нечаянно, въ Лондон, вскор посл его свадьбы, и братъ отзывался съ необыкновенной похвалой о тогдашней его жизни; онъ жаллъ… очень жаллъ….
Она остановилась, вспомнивъ, что не слдуетъ при Гэ осуждать дйствій дда и одобрять поступокъ отца, тмъ боле, что въ эту минуту Гэй, дрожа отъ волненія, мялъ въ рукахъ какой-то лоскутокъ и видимо собирался съ духомъ возразить ей. Она продолжала. Трудно конечно судить семейныя дла, — сказала она:- об стороны были одинаково виноваты; но братъ не разъ говаривалъ, что съ вашимъ отцомъ потупили слишкомъ жестоко. Правда, онъ провинился передъ сэръ Гэемъ, но не надо забывать небрежнаго его воспитанія въ дтств: немудрено, если онъ, не имя никогда хорошаго руководителя, позволилъ себ выйдти изъ повиновенія своему отцу. Онъ тотчасъ посл свадьбы пріхалъ съ женой, гостить къ брату, въ Стэйльгурстъ, и вотъ что писала мн въ то время невстка о влечатлніи, произведенномъ на нее молодыми супругами:
«Наши гости, пишетъ она, только что ухали; они понравились мн гераздо боле, чмъ я ожидала. Мистриссъ Морвиль, прехорошенькая малютка; у нея прекрасные блокурые локоны; она свжа и румяна, какъ яблоко; у нея голубые глаза и очень кроткій голосъ. Она рзва, какъ котенокъ, игрива дотого, что у васъ духу бы не достало останавливать ея шалости. Это не женщина, а дитя. По всему дому раздавался ея голосъ! она пла у насъ, какъ птичка, особенно когда попривыкла къ намъ и познакомилась съ моей Фанни и маленькимъ Филиппомъ. Дти страстно къ ней привязались, да и не мудрено: съ ней нельзя прожить двухъ дней въ одномъ дом, чтобы не полюбить ее. Я полагаю, что самъ сэръ Гэй не устоялъ бы при вид ея. Это воплощенная любовь и кротость; изъ нея лаской все можно сдлать. Она дотого молода и неопытна, что осудить ее за то, что она убжала, невозможно. Матери у нея не было, образованія, кром музыкальнаго, она никакого не получила. Свадьбу эту сладилъ, кажется, ея братъ; онъ свелъ ее съ мистеромъ Морвиль, возбудилъ его страсти и принудилъ къ браку. Бдное дитя! она, кажется, и не догадывается, что дурно поступила. Пріятно было видть, какъ внимателенъ молодой мужъ къ своей жен, и какъ онъ нженъ съ нею. Мн даже нравилась его манера смягчать свой громкій голосъ, когда онъ звалъ ее: Маріанна. А имъ она гордилась такъ наивно, какъ двочка, которой хочется казаться большой».