Наследник имения Редклиф. Том второй
Шрифт:
Филиппъ даже не чувствовалъ, какъ его перенесли въ другую комнату. Онъ заболлъ за недлю передъ пріздомъ Гэя и не обратилъ на это большаго вниманія, стараясь себя переломить. Страшно было видть, какъ онъ, такой сильный, высокій мужчина, лежалъ теперь какъ пластъ, тяжко переводя духъ. Гэй стоялъ передъ нимъ молча и безпрестанно смачивалъ его лицо уксусомъ, а губы водою. Окно въ комнат было отворено настежъ. Доктора ждали ежеминутно, но онъ не халъ. Лекарствъ больному не давали никакихъ, потому что Гэй боялся ошибиться и принести вредъ вмсто пользы.
Чистый, свжій воздухъ подйствовалъ благотворно на Филиппа, онъ повидимому очнулся, пошевелил немного головой и силился произнести что-то.
— Da bere, — прошепталъ онъ съ усиліемъ, такъ что Гэй не могъ даже разслушать словъ…
— Вамъ врно воды хочется! спросилъ
— Довольно, замтилъ ему Гэй, отнимая чашку:- хотите я помочу вамъ голову.
— Хорошо! проговорилъ слабо Филиппъ.
— Легче вамъ? спросилъ Гэй. Мы вчера только услыхали о вашей болзни, а то бы мы раньше пріхали.
Филиппъ наморщилъ брови и началъ метаться на подушк: Казалось, что онъ узналъ Гэя и что прежняя антипатія его къ нему вернулась съ новой силой. Больной забредилъ. Къ ночи жаръ увеличился и онъ сталъ бросаться на всхъ, такъ что его надобно было силой удерживать на постели.
Эмми не видалась съ мужемъ въ первый вечеръ. Ночью онъ зашелъ къ ней на минуту, чтобы выпить чашку кофе, и тотчасъ же ушелъ, говоря, что ему нужно просидть до утра около больнаго.
Гэй былъ блденъ и, судя по лицу, страшно утомленъ.
Утромъ пріхалъ докторъ французъ, повидимому человкъ опытный, который объявилъ, что горячка Филиппа прилипчивая, весьма опаснаго свойства и что къ ней присоединилось воспаленіе мозга. Гэй былъ очень радъ, что можно наконецъ принять ршительныя мры, и началъ тщательно наблюдать, чтобы ледъ и свжіе горчичники постоянно были на голов. Онъ самъ прикладывалъ холодные компрсссы и пузыри со льдомъ къ голов Филиппа.
Дни проходили за днями, горячка не уменьшалась, бредъ повременамъ даже усиливался. Филиппу чудилось, что онъ лежитъ больной одинъ, въ Броадстон, и что ни Эдмонстоны, ни товарищи по полку, никто къ нему нейдетъ. Слово «домой» безпрестанно вертлось у него на язык. Однажды онъ произнесъ очень явственно: «не везите меня домой». Гэй одинъ только говорилъ по-англійски и потому поневол чаще другихъ обращался къ нему съ вопросами: не желаетъ ли онъ чего? Но Филиппъ каждый разъ отворачивался отъ него, и охотне позволялъ Арно ухаживать за собою. Гэй не унывалъ; онъ продолжалъ просиживать около постели цлыя ночи напролетъ и кротко, ласково, какъ женщина, уговаривая Филиппа послушаться приказаній доктора, когда тотъ упрямился. Онъ совершенно забылъ о себ; больной поглотилъ все его вниманіе. Къ Эмми Гэй ходилъ изрдка и то только пообдать или напитя вмст чаю; иногда онъ забгалъ къ ней на минуту, чтобы сообщить ей о ход болзни Филиппа, когда тотъ впадалъ въ забытье. Эмми умоляла мужа прилечь на диван и позволить ей почитать что нибудь вслухъ, чтобы онъ заснулъ, но Гэй не любилъ лежать. Онъ охотне ходилъ вмст съ Эмми подышать чистымъ воздухомъ въ каштановой рощ, растущей на гор, за городомъ. Молодая женщина очень дорожила этими прогулками; вообще она чувствовала, что съ нкоторыхъ поръ она сдлалась полезна Гэю. Тихій голосъ ея, ласки и самое нжное вниманіе къ мужу отрадно дйствовали на Гэя, изнурннаго безсонными ночами и постояннымъ уходомъ за больнымъ Филиппомъ. Эмми взяла на себа вс домашнія хлопоты и переписку съ родными. Она ежедневно посылала нарочныхъ за покупками въ Виченцу и даже въ Венецію, наблюдала за чистотой блья и комнаты больнаго, писала въ Англію бюллетени о состояніи здоровья Филиппа, длала, словомъ, столько, что Гэй шутя уврялъ ее, будто она полезне даже, чмъ онъ, и, цлуя жену, искренно благодарилъ ее за заботы объ немъ, говоря, что не будь ея — онъ бы пропалъ. Такъ прошли дв недли. Однажды утромъ докторъ объявилъ Гэю, что на слдующую ночь нужно ожидать кризиса, и потому онъ общалъ вечеромъ пріхать самъ, чтобы наблюдать за его исходомъ. Настала ночь; докторъ не халъ. Будучи въ волненіи отъ предстоящей опасности, Гэй не могъ сомкнуть глазъ и съ ужасомъ наблюдалъ за малйшимъ измненіемъ въ лиц больнаго. Исхудалое, изсиня-блдное лицо, всклокоченные волосы и небритая борода придавали физіономіи Филиппа совсмъ другое выраженіе. Въ больномъ нельзя было никакъ признать блестящаго, ловкаго, красиваго капитана Морвиля. Сидя у его изголовья, Гэй съ грустью вспоминалъ о прошедшихъ своихъ отношеніяхъ съ нимъ. Онъ горячо молился, чтобы Господь сохранилъ его жизнь или, но крайней
— Сколько ударовъ?
— Я не могу сосчитать, отвчалъ Гэй:- но пульсъ вообще слабе, чмъ былъ вчера. Хотите пить?
Филиппъ съ трудомъ проглотилъ немного воды, осмотрлся вокругъ и спросилъ опять:- Какой у насъ день?
— Утро, воскресенье, 23-е августа, — отвчалъГэй.
— Давно я болнъ?
— Ровно три недли, сегодня вамъ стало лучше. Филиппъ, помолчавъ и пристально взглянувъ на Гэя, произнесъ довольно твердо: — мн кажется, что я все еще между жизнью и смертью?
— Да, вы опасно больны, возразилъ ласково Гэй: — но не безнадежно. Я хотлъ пригласить къ вамъ нашего священника, но его не нашли. Хотите, я вамъ почитаю что нибудь изъ евангелія?
— Благодарю, теперь не могу слушать, — я что-то хотлъ сказать…. да, дайте мн воды.
Когда Филиппъ напился, то, обернувъ лицо къ Гэю, вдругъ назвалъ его по имени.
— Гэй! сказалъ онъ:- вамъ кажется, что я слишкомъ строго васъ судилъ? Поврьте, что я думалъ сдлать вамъ пользу.
— Не думайте, Филиппъ, о прошломъ, — быстро возразилъ Гэй, чувствуя, что сердце ёго радостно забилось, услышавъ первое слово примиренія.
— А вы, не смотря на все это, были ко мн такъ внимательны, — продолжалъ съ усиліемъ больной, Если я останусь живъ, я вамъ докажу, какъ я умю васъ цнить, — и онъ протянулъ Гэю свою исхудалую руку. Гэй, со слезами на глазахъ, крпко пожалъ ее. Онъ никогда не былъ такъ счастливъ какъ въ эту минуту.
— У сестры хранится мое духовное завщаніе, — заговорилъ опять Филиппъ. Передайте ей мой поклонъ, ей — и бдной Лор. Голосъ его задрожалъ.
Гэй поспшилъ ему подать снова воды.
— Вы и Эмми все для нея сдлаете, я увренъ. Не испугайте только ее, сказавъ вдругъ, что я умеръ. Ахъ! Гэй, вы не знаете! вдь мы ужъ давно тайно съ ней обручены. — Гэй ничего не возразилъ, но Филиппъ замтилъ, что это его очень удивило.
— Это дурно, я знаю, но она ни въ чемъ не виновата, — произнесъ онъ почти шепотомъ. Я теперь говорить не въ состояніи; буду живъ, все разскажу. Если умру — поберегите ее!
— Даю вамъ слово, свято исполнить вашу просьбу, отвчалъ Гэй, со слезами на глазахъ.
— Бдная Лора! произнесь больной и замолчалъ. Черезъ минуту онъ повернулъ голову къ Гэю. — Прочитайте мн что нибудь, сказалъ онъ тихо. Гэй открылъ библію и читалъ до тхъ порть, пока Филиппъ не заснулъ.
Когда Арно пришелъ замнить Гэя, онъ отправился къ своей жен.
— Эмми! сказалъ онъ, входя къ ней съ сіяющимъ, отъ радости, лицомъ. — Мы объяснились съ Филиппомъ.
— Значитъ, вы примирились совершенно, отвчала Эмми, увидвъ, по лицу мужа, что дло идетъ хорошо: — лучше ли ему?
— Не совсмъ еще; пульсъ высокъ, но сознаніе вернулось. Говоритъ онъ спокойно и ясно все понимаетъ. Будь, что Богу угодно, но я радъ, что мы наконецъ объяснились.
Они сли завтракать вдвоемъ. За чаемъ Гэй опять заговорилъ о Филипп.
— Знаешь ли, что меня удивило, Эмми, — сказалъ онъ. Ты ничего не слыхала о любви Лоры и Филиппа?
— Я знаю, что сестра любитъ его и всегда была его любимицей. А что? неужели онъ, бдный, былъ влюбленъ въ нее все это вреля?
— Филиппъ сказалъ мн, что Лора давно уже дала ему тайно слово.
— Кто? Лора дала ему тайно слово? повторша Эмми. — Быть не можетъ, Гэй, онъ врно бредилъ, говоря это.
— И я такъ прежде думалъ, но по всему видно, что онъ былъ въ полномъ сознаніи. Много говорить онъ не могъ, но я все-таки понялъ, что онъ проситъ насъ не обвинять Лоры и, говоря объ ней, онъ сильно растрогался. Онъ упрашивалъ меня не пугать ее, сказавъ вдругъ, что онъ умеръ, и разсуждалъ обо всемъ такъ же ясно, спокойно, какъ и теперь. Нтъ. Эмми, онъ не бредилъ!
— Не понимаю! возразила Эмми, — но мн сдается, что все это могло быть только слдствіемъ бреда. Люди въ сильной горячк, часто смшиваютъ фантазіи съ дйствительностью. Немудрено, если онъ въ самомъ дл любилъ Лору, и ему представилось, что они тайно обручены. Бдный Филиппъ! воображаю, что онъ перестрадалъ все это время, скрывая свою привязанность. Нтъ, я уврена, что онъ просто бредиль ею въ бреду, упрекалъ себя въ томъ, въ чемъ совсмъ не былъ виноватъ.