Настоящая фантастика – 2010
Шрифт:
Рыженькая так потянулась, что слово «насилие» заиграло в мозгу капитана новыми красками. Он с трудом заставил себя не потерять нить разговора. О чем ты думаешь, корвет-капитан ван Фрассен, офицер и семьянин? Ты же пришел заступиться за родную дочь!
— Это и есть насилие. — Рыженькая вновь кивнула. — Вы попали в волну моего обаяния. И силой принудили себя остыть. Я права?
Гюйс сел по-человечески, скрестив ноги. Вставать он не спешил, чтобы не возвыситься над вспыльчивым капитаном. Пусть лучше ван Фрассен смотрит на собеседников сверху вниз. Это способствует
— Разрешите представить, — сказал Гюйс, еле сдерживая улыбку. — Дорис Хейзинга, учительница биологии. Эмпат 1-го класса. Если быть точным, эмпакт. Надеюсь, что Линда Гоффер однажды достигнет уровня госпожи Хейзинги. Продолжим?
— Почему вы спросили, дрался ли я в детстве? — устало буркнул капитан.
Больше всего ему хотелось повернуться и уйти.
— Все мальчики дерутся. Хотя бы разок. То, что Регина — девочка, не имеет значения. Ваша дочь должна научиться ставить блоки и защищаться от взлома. Иначе она никогда не станет социально адаптированной. Возьмите, к примеру, меня… Нет, лучше возьмем госпожу Хейзингу.
Не шевельнув и пальцем, не изменив позы, рыженькая подтвердила: «Да, я не против, чтобы меня взяли. В качестве, разумеется, примера».
— Вокруг госпожи Хейзинги, — продолжил Гюйс, — возведены два круглосуточных периметра обороны. Вам, капитан, этот пример доступней, чем остальным родителям. Все-таки вы — военный, офицер. Первый периметр не позволяет эмоциям госпожи Хейзинги…
— Дорис, — мурлыкнула рыженькая. — Просто Дорис.
— …эмоциям Дорис прорываться наружу.
— Совсем? — изумился ван Фрассен.
— Скажем так: не более, чем это происходит у обычного человека. Иначе чувства, испытываемые Дорис, будут наслаиваться на чувства собеседника, подавляя, конфликтуя и создавая проблемы. Вам известно, что бывает принципиальная несовместимость, казалось бы, родственных типов чувств? Ближайший аналог — кровь. Цвет один, вкус один, группы разные. Последствия в случае наслоения, уж поверьте мне, не радуют… Второй периметр обороны не позволяет собеседнику, если он эмпат или телепат, прорваться к эмоциям, а также мыслям Дорис насильственным путем. Как вы думаете, сколько раз Дорис пришлось драться с подругами, прежде чем двойная оборона стала частью ее существа? Страх, которым Линда Гоффер ударила вашу дочь, — врожденное оружие эмпата.
— Так что, сама Линда ничего не боялась?
— Нет, не боялась. Она даже не знала, что Регину накрыло страхом. Это безусловный страх, естественная реакция на силовой прорыв. Безусловно-рефлекторный страх, говоря языком науки, информационно неоформлен. Он отыскивает болевые, уязвимые точки агрессора, формирует необходимую систему образов, основываясь на жизненном опыте взломщика, — и выводит нападающего из строя. Надо быть большим мастером, чтобы взломать защиту мощного эмпата. Но вдвое больше мастерства понадобится вам для того, чтобы справиться с ответным ужасом, который шарахнет по вам из всех орудий. Из ваших же собственных орудий, заметьте.
— Великий Космос! — пробормотал капитан. — Как же вы живете с этим?
Гюйс наконец-то позволил себе улыбнуться:
— У меня есть встречный вопрос, капитан. Как вы живете без этого?
Контрапункт
Регина
(из дневников)
Я плохо помню раннее детство.
До пяти лет — вообще ничего. Шесть-семь, даже восемь — так, урывками. Редкие мазки на пустом холсте. Яркие пятна не складываются в цельную картину. Я вглядываюсь и не понимаю: это все-таки моя память — или рассказы родителей, друзей, знакомых? Правдивые и ложные, связные или противоречивые, они вполне способны подменить собой личный опыт…
Я могла бы восстановить этот слой памяти. В деталях, красках и звуках; до мельчайших подробностей. Но хирург не должен оперировать сам себя. Хорошо, я могла бы обратиться к опытному психиру. К маркизу Трессау или даже к Старику. Старик не откажет мне. И что дальше? Воспоминания ребенка станут доступны взрослой женщине. В полном объеме. Но это не книга, которую можно прочесть из любопытства, отложить в сторону и забыть навсегда. В моем случае — забыть снова, потому что однажды я уже забыла все это. Детский слой памяти сделается частью моей личности, теперь в осознанном состоянии.
Я изменюсь.
Я сама не замечу, что изменилась, и не пойму, в чем.
Это вечная проблема личности. Достань на поверхность то, что и так есть в ней, переведи незначительный пустяк в свободный доступ — и получишь нового человека. О, этот новый человек станет заблуждаться самым искренним образом! Он будет считать себя прежним. И переубедить его вы не сможете. Точно так же не способны к переучиванию — а значит, к решению новых задач — люди, страдающие поражением медиального таламуса в сочетании с дегенерацией нейронов лобной коры и мозжечка.
Иногда мне кажется, что это врожденный дефект рода человеческого.
Марина и Сергей Дяченко
Мигрант
Глава 1
Не было ни грохота, ни вспышки. Только что тянулась улица, туманная, влажная. Отражались фонари в темных окнах, в стеклах припаркованных машин, в мокром асфальте. Крокодил шагал, не глядя под ноги, потому из-под его подошв время от времени разлетались веселенькие брызги — не сытые, чавкающие навозом брызги весенней удобренной почвы, но капли городских легкомысленных луж, подернутых радужной бензиновой пленкой.
А потом все ушло будто в вату: улица, фонари, асфальт. Крокодил прошел еще несколько шагов и остановился — вокруг были стены. Мокрый дух весеннего вечера сменился суховатым, кондиционированным воздухом, а над головой вместо фонарей зажглись тусклые синеватые лампочки.
По инерции, шаг за шагом, он прошел коридор до конца. Мягко разъехались створки дверей, и голос, искаженный динамиком, произнес буднично и даже устало:
— Андрей Строганов?
— Да, — сказал Крокодил и потряс головой, пытаясь сообразить, что случилось и как он сюда попал.