Натуралист на мушке
Шрифт:
СЕРИЯ ЧЕТВЕРТАЯ
Наше путешествие на катере к острову Барро — Колорадо, лежащему в Панамском канале, продолжалось полчаса, и оно предоставило нам возможность составить первое впечатление о лесе, в котором мы собирались работать. Катер с пыхтением разрезал желтовато-коричневую воду, продвигаясь мимо плотной стены разноцветных деревьев. Лиственный шатер, переплетенный, как старинное вязанье, представлял собой расплывчатую массу из зеленых, красных и коричневых тонов; то здесь, то там перистые бледно-зеленые деревья возвышались над остальными, их серебристо-белые ветви были усеяны звездами алых и изумрудно-зеленых эпифитов, например переплетенных гроздьями пурпурно-розовых орхидей. В одном месте наш путь тяжело и неторопливо
Вскоре показался и остров. Холмы, словно равнобедренные треугольники, покрытые лесом до самых вершин; их отражения, неясные и дрожащие в коричневых водах, похожие на рисунок пастелью. Когда катер подошел к причалу, появилась большая, как ласточка, бабочка-морфина, похожая на кусочек ожившего неба; сделав над нами несколько легких пируэтов, она улетела прочь, чтобы осветить какой-нибудь темный уголок зеленой лесной чащи. Выгрузив наш багаж, мы оказались лицом перед фактом, что нам предстоит совершить почти одиночное восхождение на вершину по пролету бетонных ступеней, вызвавших к меня неприятные ассоциации с крутыми и изматывающими монументами ацтеков в Мексике, по которым мы с Ли карабкались несколько лет назад. Рядом с лестницей проходила монорельсовая дорога, где курсировал похожий на приплюснутый поезд вагончик. Мы побросали в него наши вещи и посмотрели на отдаленные домики, почти полностью скрытые деревьями.
— Ну ладно, — мрачно произнес я, — сегодня я поднимусь пешком, хотя бы для того, чтобы потом всем об этом рассказывать, но с завтрашнего дня — только Восточный экспресс.
Мне редко приходилось так сильно сожалеть о своем решении. Уже на нолпути я смертельно устал и насквозь промок от пота. К тому времени, когда я все же добрался до вершины, у меня осталось сил лишь на то, чтобы доплестись до стула и судорожно схватить кружку пива, которую предусмотрительно приготовила Пола. Нет нужды говорить, что, к моей большой досаде, Ли после совершенного восхождения выглядела безупречно и даже ничуть не запыхалась.
С тех пор как члены нашей группы прибыли на место, они тут же занялись поиском подходящих съемочных площадок и наилучших мест для работы с животными. Большинство обитающих на острове животных давно привыкли к тому, что группы озабоченных ученых постоянно шляются по лесу, поэтому еще одно вторжение вряд ли могло сильно повлиять на их поведение.
— У нас здесь отличный материал. Ну, когда я говорю «отличный», может быть в монтажной, но выглядит вполне сносно, да, особенно эти реву щие твари обезьяны, да, ревуны и огромное количество таких огромных деревьев, покрытых эпитетами, — докладывал Эластер.
— Эпитетами? — переспросил я, подумав, что, может быть, какой-то новый вид растения-паразита, о котором я не слышал, теперь произрастает на Барро-Колорадо.
— Да, — сказал Эластер, — ну знаешь, за все цепляются, как орхидеи.
— Может быть, ты имеешь в виду эпифиты? — спросил я.
— Ну да, я знал, что они называются примерно так, — произнес Эластер с легким апломбом. — И потом, там были еще эти звери с длинными э… носами, смешно так называются.
— Тапиры?
— Нет, длинные носы, свистят, очень забавные, — уточнил Эластер, удивляясь моим затруднениям после такого детального биологического описания.
— Трубкозубы?
— Нет, нет, они ходят по земле.
— Трубкозубы тоже ходят, — заметил я.
— Они называют их как-то вроде «кокас», — сказал Эластер.
Я глубоко задумался. Общение с Эластером всегда проходило непросто, но когда он не мог вспомнить какое-то название или использовал неверное, то начинаешь чувствовать себя так, словно пытаешься расшифровать «Свитки Мертвого моря» с помощью португальско-эскимосского словаря.
— Может быть, ты имел в виду коати? — спросил я, осененный внезапной догадкой.
— Точно, точно, — с триумфом произнес Эластер. — Длинный нос, свистит, лазает по деревьям.
Вскоре мы совершили нашу первую вылазку в глубь острова, чтобы осмотреть все выбранные Эластером съемочные площадки и попытаться хотя бы краем глаза увидеть некоторых из животных. Сколько бы вам ни приходилось посещать тропики, как мне кажется, вы все равно будете испытывать душевный трепет всякий раз, когда вновь ступаете в расплывчатый сумрак, царящий между стволами гигантских деревьев. После залитых ярким солнцем открытых пространств ваши глаза должны сначала привыкнуть к слабой освещенности. Первым делом вы ощущаете прохладу, но вскоре понимаете, что прохлада здесь весьма относительная, поскольку вы все равно продолжаете потеть. Следующее, что приводит вас в восторг, это необычайное разнообразие растений и деревьев вокруг. Всюду, куда ни бросишь взгляд, вы видите перед собой нового представителя растительного мира, и хотя буйство зелени представляет собой статичную картину, у вас создается впечатление непрерывного движения. Гигантские деревья высотой за сотню футов, опирающиеся на воздушные корни (похожие на контрфорсы средневековых соборов), связаны между собой сетью ползучих растений и лиан, из-за чего они напоминают гигантские мачты потерпевших кораблекрушение шхун с изорванными в клочья зелеными парусами, и кажется, что только плотно окутавший саван из лиан не позволяет им упасть.
В некоторых местах лесная подстилка казалась живым, шевелящимся зеленым ковром. Эта галлюцинация была вызвана ручейками муравьев-листорезов, спешащих обратно к гнездам со своей добычей — маленькими, размером с ноготь, треугольными кусочками зеленых листьев, переброшенных на спину. Выбранное муравьями дерево (которое они деловито обрабатывали) и их гнездо может разделять расстояние в несколько сотен футов, и зеленая колонна прокладывала себе путь по темной лесной подстилке, через упавшие бревна и под кустами, двигаясь равномерным потоком, который при более близком рассмотрении напоминал регату лилипутских корабликов, оснащенных зелеными парусами.
Углубившись в лес, мы услышали впереди себя низкий раскатистый рев, свидетельствующий о присутствии черных обезьян ревунов. Это весьма впечатляющий звук, представляющий собой нечто среднее между воем, ревом и хриплым бульканьем, и он, вибрируя, разносился по всему лесу, производя достаточно жуткое впечатление. Вскоре мы обнаружили их — маленькую семейную группу черных как смоль обезьян; одни беззаботно разгуливали по ветвям, другие грели спины в островках солнечного света, запихивая в рот листья и молодые побеги, третьи просто раскачивались на необычайно цепких хвостах, созерцая свой висячий сад. Заметив наше приближение, они сразу же насторожились, направив на нас подозрительные взгляды, а когда мы свернули с тропы в лес и оказались прямо под ними, обезьяны пришли в сильное возбуждение и, проявляя свою воинственность, начали забрасывать пришельцев ветками, листьями и другими, менее приятными снарядами.
— Ну это уже слишком, — сказал Эластер, когда большой кусок экскрементов прорезал листву всего в нескольких футах от его головы.
— Остынь, Эластер, — посоветовала ему Пола. — Они всего лишь делают то, что каждый мечтает сделать с режиссером.
Убедившись, что шквал веток и экскрементов не оказывает на противника должного воздействия, обезьяны заревели в один голос, пытаясь убедить нас в том, что это их территория. Это было все равно, что стоять в глубоком конце пустого плавательного бассейна и слушать хор Красной Армии, каждый исполнитель которого поет свою песню на монгольском.