Натуралист в поиске (Записки ловца змей)

Недялков Аркадий

Июнь стоял сухой и жаркий. С рассвета до заката на белесом небе ни облачка. Днем солнце жгло, как в Каракумах, ночью давила духота и одолевали комары. Вода в озере спала, и вдоль берегов протянулась широкая полоса вязкой черной тины. Болота подсохли. Там, где раньше были лужи, остались гладкие плешины высохшей глины. Змеи куда-то исчезли.

Обратились мы за помощью к егерям. Они сказали, что видят змей только рано утром и вечером. Мы стали искать змей на рассвете и на закате. Не сказал бы, что это было такое же приятное занятие, как охота весной. На кордон мы возвращались мокрыми до пояса. По утрам росы были обильными: кусты,

траву и камыши словно омывало дождем. Роса выгоняла змей на солнышко погреться. Они выползали на кочки, пни, плешины от высохших луж и нежились там в первых нежарких лучах солнца. Весной змеи были малоподвижны. Если найдешь нескольких змей невдалеке одна от другой, то можно было всех побросать в мешок. Сейчас же гадюки были очень сторожкими и, заметив человека, моментально исчезали. На мгновение выпустишь змею из поля зрения, и она словно сквозь землю провалится. Только трава качнется возле того места, где до этого она лежала.

Утром гадюки принимали солнечные ванны не дольше получаса. Потом они куда-то прятались. На закате змеи опять появлялись вдоль кромки леса по краю зарослей. Охота на них продолжалась тоже полчаса. После заката ловить их было трудно: мешали комары. От этих проклятых существ приходилось удирать на кордон и там либо разводить дымари, либо забираться под полога.

В общем, за три недели июня мы отловили чуть больше сотни гадюк, а рассчитывали добыть раз в десять больше. Соответственно успехам было у нас и настроение.

— Не журитесь, хлопцы, — утешал нас Платон Кондратьевич. — вот пойдут дожди, тогда змеи станут лежать на солнце и днем.

Время шло. Дождей не было.

Как-то пришли мы с утренней охоты, поели и забрались под полога. День был особенно жарким. Ни малейшего ветерка. В тени комары наваливались скопом, а на солнце можно было изжариться заживо. Платон Кондратьевич обычно на комаров внимания не обращал, а тут и он надел накомарник. Под пологом было душно.

Жара разморила, я задремал, но тут же проснулся от того, что левую руку жгло, словно крапивой. В дреме я откинул ее и коснулся полога. Глянул я на полог, а он темный от комаров, и между нитками марли щеткой торчат комариные носы. Кожа на руке вздулась волдырями и горела. Дремы — как не бывало. Чертыхаясь, я поглаживал руку и с завистью слушал, как под соседним пологом похрапывает Илларионыч.

Вдруг из лесу донесся громкий собачий лай.

— Вот окаянная, — сонно проворчал Илларионыч, — раздирает ее!

— Откуда здесь собака? — спросил я егеря.

— А это Урал, — отозвался тот, — я его погулять отпустил. На цепи его комары одолели.

— Так он что, белку нашел?

— Урал — гончак. На белку брехать не станет.

— Значит, либо кабану, либо лосю покоя не дает, — сердито пробурчал Илларионыч.

— Кабаны сейчас в шестом квартале кормятся, а лоси и того дальше — в десятом. Они там от комаров и слепней в озере стоят, — возразил егерь. Собака в такую жару далеко от дома не пойдет.

— Так на кого же пес брешет?

— А на гада…

— На гада?!

— Эге. На гада.

Между тем лай перешел в визг.

— Вот, так и есть, — ухмыльнулся егерь, — сейчас собака гада разорвет и утихнет.

Подтверждая слова хозяина, пес на мгновение смолк, тут же коротко взвизгнул и умолк.

— Во, разорвал! — прокомментировал егерь.

Илларионыч даже подскочил под своим пологом.

— Урал рвет гадюк?!

— Рвет. Как найдет, так тут гаду и конец.

— А

если гад его укусит?

— Так его каждый раз кусает.

— Ну и как?

— А никак. Оближется собака, и все тут.

— И не болеет?

— Даже не пухнет. Раньше опухал, а теперь не стал. Видать, привык.

В это время Урал снова залаял, но уже ближе. Лай был таким же, как и в первый раз.

— Еще одного нашел, — равнодушно бросил егерь.

— Пойдем посмотрим! — предложил я.

— Коль по жаре таскаться охота есть, идите. Я такую штуку видел уже много раз.

Мы с Илларионычем вылезли из — под пологов и побежали в сторону лая. Не успели мы добежать до поляны, где лаял Урал, как лай опять перешел в визг. Тишина. Затем снова короткий, как всхлип, визг, и снова тишина. Когда мы выбежали на поляну, то увидели, что на траве возле кочки еще извиваются куски гадючьего тела, а Урал лежит в стороне и трет лапой нос. Мы хотели осмотреть его нос, но, как только я подошел, Урал поднялся на ноги, отпрыгнул и тявкнул, приглашая к игре в догонялки. На все наши попытки подозвать его пес отвечал игривыми прыжками. Когда же наши домогательства показались ему чрезмерными, он убежал на кордон.

По нашей просьбе Платон Кондратьсвич подозвал Урала и посадил его на цепь. Илларионыч присел рядом с собакой и принялся разглядывать его голову. Никаких следов укуса видно не было.

— Надо бы кожу прощупать, — сказал я.

— Давай попробуем! — согласился Илларионыч. Но как только я хотел погладить пса по голове, он показал клыки. Пришлось опять обращаться к егерю. Хозяину Урал подчинился беспрекословно.

На морде собаки я нащупал четыре небольшие припухлости.

Когда на одной мы выстригли шерсть, то увидели две черные парные ранки — следы змеиных зубов.

— Как же он находит гадюк? — спросил я егеря.

— А нюхом. В жару гады сильно пахнут. Я сам иной раз гажий дух чую.

— Посмотреть бы, как он это делает, — вздохнул Илларионыч.

— Посмотреть можно, — отозвался Платон Кондратьевич, — только не здесь. На мой покос пойдем. Там я вчера четырех гадов видел.

На покосе спущенный с поводка Урал радостно гавкнул и бросился в кусты. Я и Илларионыч — за ним.

— Куда вы? Стойте! — закричал егерь. — Урал, ко мне!

Мы остановились.

— Урал, сюда! Ко мне! — продолжал звать егерь. Пес вышел из кустов и, виновато виляя хвостом, не то подошел, не то подполз к хозяину. Егерь приказал ему лежать и сказал нам: — Разве можно бежать за гончаком, когда он в полаз пошел? Собака подумает, что ему гнать велят, пойдет по следу, и тогда ему никакие гады не нужны. Давайте посидим, а собака пусть своими делами займется. Так проку больше будет.

Мы сели на кочке и закурили. Пес прилег рядом и недоумевающе посматривал на нас. Казалось, он хотел сказать: «Чего расселись? Раз на охоту пришли, надо звериный след искать!»

— Сидите, сидите, — приговаривал Платон Кондратьевич, — пусть собака успокоится и поймет, что мы не охотиться пришли. Не обращайте на него внимания.

Очень скоро пес уже не мог удержать нетерпения. Он заскулил, подполз на брюхе к хозяину и тронул его лапой.

— Лежать! — строго прикрикнул егерь.

Пес опустил голову на передние лапы и замер.

— Ну-ка, за работу! — сказал нам егерь. — Покажем собаке, что мы не охотиться, а работать пришли. Давайте сухие кусты в кучу таскать. Все какую-то пользу сделаем. Мы поднялись. Вскочил и Урал.