Наука Креста. Исследование о святом Хуане де ла Крусе
Шрифт:
Ослабление сил в этом болезненном состоянии приводит еще и к тому, что душа не может, как раньше, вознести сердце и душу к Богу. Когда она молится, «это происходит с такой сухостью, без сока и силы, что она не может избавиться от ощущения, будто Бог не слышит ее и не заботится о ее молитве… И на самом деле это неподходящее время для разговора с Богом… Скорее, следует сомкнуть уста… и терпеливо переносить очищение. Бог совершает в душе эту работу, поэтому она ничего не может… ни молиться, ни исполнять с должным вниманием богослужебные действия, еще менее – отдавать свое время другим вещам и временным потребностям. И не только это. Она часто страдает от того, что отсутствует духом и предается глубокой забывчивости, так что могут пройти часы, а она не вспомнит, что она в это время делала или думала или же что делает и что хотела делать…». Это связано с тем, что и память должна очиститься от всех мыслей и познаний. Духовное отсутствие и холод происходят от большой внутренней собранности, в которой во время созерцания уничтожается также все достояние души, чтобы отвратить ее от всех склонностей к творению и всех представлений о сотворенном. В зависимости от степени созерцания это может длиться больше или меньше. Чем чище и прозрачней падает Божественный свет на душу, тем сильнее он ее затемняет, опустошает и уничтожает. «И когда душа оказывается такой опустошенной и блуждающей во тьме, ее очищает и просвещает» Божественный луч света созерцания, а она и не замечает этого принятого Божественного света. Она остается во тьме, подобно солнечному лучу, «когда он чист и не находит предмета, от которого мог бы отразиться, и остается невидимым, даже если бросает свой свет в середину комнаты. Но если этот духовный свет, которым пронизана душа, находит что-то, что он может осветить, как, например, духовное познание совершенства… или же суждение о нем, будь оно верно или ложно, его видно намного ясней и оно познается намного четче, чем до вступления во тьму. И с этой же четкостью духовная душа принимает свет, чтобы с легкостью опознать проявившееся несовершенство… Поскольку… этот духовный свет так прост, чист и универсален и не распространяется ни на какие частные умопостижения… душа с большой легкостью и универсальностью постигает все высшее и низшее, что ей предлагается… “Дух все проницает,
Таким образом, через погружение духа во тьму блаженная Ночь не преследует ничего иного, кроме «просвещения его в отношении всех вещей», она «только затем погружает его в нищету и убожество, чтобы поднять и возвысить… лишь для того отнимает у него всякое достояние и естественные склонности и опустошает его, чтобы он мог расшириться по образу Божию и почувствовать и насладиться всеми Божественными и земными вещами, в совершенной свободе духа». Поскольку естественный разум не способен познать Божественный свет, он должен быть введен во тьму с помощью созерцания. «Тьма остается до тех пор, пока того требует удаление и разрушение глубоко и давно укоренившегося поведения духа при познании…». Разрушение естественной способности познания глубоко, ужасно и исключительно болезненно. «Оно ощущается на самой глубине духа и представляется тьмой, охватившей его». Воля тоже должна быть очищена и уничтожена, а через любовное единение она должна достичь той совершенно чистой, Божественной, духовной и возвышенной любви, которая превышает любую естественную склонность, ощущение и стремление воли. «Она должна оставаться в сухости и скорби столько, сколько того требует ее продолжительный настрой в отношении естественной склонности к Божественному и человеческому». Таким образом, «она должна иссохнуть, опустошиться и совершенно освободиться в огне темного созерцания… от всех злых влияний, чтобы ее восприятие стало чистым и прозрачным, а ее уста очищены и здоровы для того, чтобы принять возвышенные, необычные прикосновения Божественной любви… Для общения с Богом душа должна обладать определенным просветленным величием, ибо это общение включает в себя в преизбытке бесконечные сокровища и блаженства, которые душа может охватить и естественным образом. Но нечистая и слабая природа не может принять их… Потому душа должна сначала стать бедной и пустой в духе… чтобы затем… отрешившись от ветхого человека, начать жить новой, блаженной жизнью в единении с Богом… Душа должна приобрести совершенно возвышенное представление и благодатное Божественное познание о всех Божественных и человеческих вещах… Она рассматривает вещи совсем другими глазами, чем раньше; разница настолько же велика, как между светом и благодатью Святого Духа и чувственным познанием, между Божественным и человеческим». Для этого необходимо освободить также и память, «способность восприятия должна стать более глубокой и более настроенной на то, чтобы оставить все вещи, хотя ей все кажется иным и непривычным, чем раньше. Эта Ночь выводит дух из его привычного и низшего образа мышления о вещах, чтобы наполнить его Божественной проницательностью. Этот процесс представляется душе настолько чуждым и отличным от любого человеческого мышления, что она совершенно выходит из себя. Иногда ей кажется, что она околдована или очарована, восхищается вещами, которые видит и слышит. Они кажутся ей совсем чужими и необычными, хотя это те же самые вещи, с которыми она встречается в повседневности».
«Душа должна испробовать все эти тяготы и очищения духа, чтобы… заново родиться к жизни духа. В таких муках она рождает дух спасения… Кроме того, при помощи Ночи созерцания душа готовится к тому покою и миру, который так глубок и упоителен, что… превосходит всякое понимание (ср. Флп 4, 7). Значит, всякий преждевременный мир, который был исполнен несовершенств, а потому и не был настоящим миром, должен быть полностью удален из души… хотя он казался душе миром в двойном размере». Она уже успела достичь чувственного мира и духовного познания и видела себя, со всеми чувствами и духом, окруженной полнотой этого мира. Но и его тоже необходимо подвергнуть очищению. Душа должна оставить его, уничтожить, чтобы пережить исполнение сказанного: «И удалился мир из души моей» (Плач 3, 17). Душа в это время страдает от страхов, внутренней борьбы и воображения. Из-за чувства, что она навсегда потеряна, «в глубине духа возникает такая боль и такой глубокий вздох, который вызывает громкие духовные крики и стоны. Иногда он выходит наружу словами и потоками слез, если есть необходимая для этого сила. Однако душе редко дается подобное облегчение». Как вода, переливающаяся через край, «так велики этот крик и боль души, что совершенно заливают ее, пронизывают насквозь и наполняют духовными страхами и болью все ее глубинные склонности и силы превыше всякой меры. Таковы действия, которые вызывает эта Ночь в душе, скрывая всякую надежду на дневной свет». Эти боль, сомнения и страхи, не имеющие конца, пронизывают также и волю. «Борьба и сражение очень глубоки, потому что ожидаемый мир также должен быть глубок. А духовная боль глубока, тонка и обнажена, потому что и любовь, к которой душа стремится, должна быть глубокой и обнаженной. И чем глубже и тоньше что-либо должно быть отточено, тем глубже, аккуратней и чище должна быть работа… Поскольку душа в состоянии совершенства, которое она обрела в Ночи, должна овладеть и наслаждаться бесчисленными сокровищами даров и добродетелей», она должна сначала обнажиться, «чувствовать и видеть себя пустой и нищей… эти сокровища должны казаться ей такими недосягаемыми, чтобы она даже представить себе не могла, что когда-нибудь сможет завладеть ими…».
. Сгорание в любви и преображение
В смертельных страхах духовной ночи выгорают в душе все несовершенства, так же как древесина освобождается в огне от всякой влаги, чтобы затем и самой сгореть в ярком пламени. Огонь, который сначала накаляет душу, а затем и воспламеняет ее, есть любовь. Так исполняется то, что написано во втором стихе Ночного песнопения: «сжигаема любовью и тоской». Это страстная любовь, которая ее сжигает, но это и горение в духе, столь же отличное от того, что раздувается в чувственной части, сколь сама духовная часть отлична от чувственной. Это излившаяся любовь, которая выражается скорее в претерпевании, нежели в действии. «В ней есть нечто от единения с Богом, а потому ей свойственны и некоторые качества этого единения», то есть в душе теперь «намного больше делания Бога, чем ее собственного, оно присутствует в ней пассивно, а душа только дает свое согласие. Но тепло и силу, настроение и страсть любви или горение… вызывает исключительно любовь Бога, которая соединяется с душой». Через очищение во тьме душа удивительным образом приготовилась к единению. В этом состоянии «она должна любить со всей силой всех ее способностей и духовных и чувственных склонностей». Это мощное пламя любви, потому что «Бог сковал все силы, наклонности и предрасположенности души, как духовные, так и чувственные, чтобы все они в полной гармонии были заняты только этой любовью и в полном смысле слова исполняли первую заповедь… (см. Втор 6, 5)». Если душа ощущает себя настолько воспламененной и пронзенной любовью и все же пребывает во тьме и сомнениях, не обладая ею, тогда в душе просыпается тоска, которая со всей силой устремляется к Богу. «Во всех вещах и мыслях, которые она обнаруживает в себе, во всех делах и событиях, которые с ней происходят, она исполняется любовью и тоской, страдает от тоски… в любое время и в любом месте и ни в чем не может найти покоя… Все кажется душе слишком тесным, она не выдерживает саму себя и не находит себе места ни на земле, ни в небесах. Она вся пронизана болью вплоть до полной тьмы… то есть испытывает страдания без утешения и без какой-либо твердой надежды на свет или духовное благо…». Ее тоска и боль постоянно растут, с одной стороны, из-за духовной тьмы, в которой она оказалась, с другой стороны, из-за любви Бога, которая сжигает ее. И все же среди этой муки она чувствует в себе силу, исчезающую по мере отступления тяжести тьмы. А причина этого в том, что сила «даруется и сообщается душе без ее содействия темным огнем любви, который охватил ее. Когда пламя любви утихает, с ним вместе исчезает и тьма, сила и тепло любви в душе».
Очищение души в любовном, темном, духовном огне соответствует очищению духов в ином мире через темный материальный огонь. Таким образом, она достигает чистоты сердца, которая есть не что иное, как Божья благодать и любовь. Именно Божественная мудрость через темное созерцание очищает и просвещает души – та же самая мудрость, что освобождает ангелов от незнания. Это тот же Божественный свет, который освещает ангелов, снисходя от высших чинов до самых низших, и в конце концов доходит до человека. Но человек должен принимать пронизанное любовью созерцание «определенным, соответствующим ему образом, ограниченно и с болью. Божественный свет, освещающий ангела, сияющего любовью и исполненного мягкого покоя, как то и соответствует чистому, готовому к подобному влиянию духу, освещает человека, поскольку он нечист и слаб, таким образом, что… приводит его во тьму, боль и тяготы, подобно солнцу, которое, падая на больные глаза, раздражает их и причиняет боль. И длится это до тех пор, пока огонь любви не одухотворит и не отточит человека своим очищением, и человек сможет, подобно ангелам, принять изливающееся, исполненное любовью сияние в мягком покое».
Сжигающая любовная тоска не всегда наполняет душу и, как правило, не сразу в начале очищения, а лишь тогда, когда Божественный огонь уже некоторое время согревает ее. Порой разум «так блаженно и божественно освещается через таинственную и горящую любовью Божественную мудрость, что воля, поддерживаемая этим, чудесно сгорает. Сама ничего не предпринимая, она превращается в яркое пламя, зажженное Божественным огнем любви, так что кажется, будто душа принимает живой огонь с живым познанием… Подобное горение любви в обоих объединенных силах… прекрасно и блаженно для души, поскольку это и есть уже соприкосновение с Божеством, начало совершенного единения любви, о котором она мечтает». Но при таких сообщениях благодати нередко бывает, «что воля любит, а разум не познаёт, или же, наоборот, разум познаёт, а воля не любит. Ибо Темная ночь созерцания заключает в себе Божественный свет и Божественную любовь, подобно огню, заключающему в себе тепло и свет. Возможно, любовный свет… иногда больше касается воли и воспламеняет ее любовью, а разум, напротив, оставляет во тьме… В другой раз наполняет разум любовью… в то время как воля остается в сухости… Так действует Господь, Который сообщает Себя как хочет». Он не привязан к законам естественной жизни души. Поскольку в соответствии с этими законами «невозможно любить то, что прежде не было познано. Но Бог может сверхъестественным образом излить на душу любовь и увеличить ее, не передав ей, однако, никаких познаний и не увеличив их… Таков опыт многих людей духа…». Некоторые «не очень далеко
Когда таинственное познание проникает в разум, душа «посреди тьмы оказывается исполненной света, “и свет во тьме светит” (Ин 1, 5)… Чувства души пребывают при этом в таком мягком, любовном и радостном покое и простоте, для которых невозможно подобрать слов, ощущая Бога то одним, то другим способом».
То, что одновременно с очищением разума и воли созерцание, как правило, уже ощущается волей как любовь, тогда как разум еще не пришел к познанию, объясняется противоречием любви как состоянием претерпевания страданий (passion) и свободным актом воли. Каждое «пламя любви – это скорее “страсти”, чем свободный акт воли». Оно «ранит душу в ее глубочайшей основе и таким образом вызывает пассивные движения души. Поэтому подобное горение вернее будет назвать претерпеванием любви, чем свободным актом воли: ибо актом воли оно может быть лишь только, когда оно действительно свободно. А поскольку страсти (passionen) и склонности сводятся к воле, то они и приписываются воле, если душу охватывает какое-либо чувство. И это воистину так, ибо подобным образом волю удается взять в плен и она теряет свою свободу, вследствие чего неудержимая сила страсти влечет ее за собой: поэтому мы можем утверждать, что горение любви происходит в воле, то есть воспламеняет потребности воли. И, как уже было сказано, называется оно скорее претерпеванием любви, чем свободным актом. Но поскольку восприятие разума только обнажает познание и способно принимать его пассивно (а это может произойти только когда разум очистится), душа часто познаёт любовные страдания раньше, чем прикосновение познания. Воле пока еще нет необходимости очищаться от страстей, потому что страсти даже помогают ей познать страстную любовь. Но поскольку это воспламенение и потребность в любви уже исходят от Самого Святого Духа, они очень отличаются от того, что говорилось о Ночи чувств». Они ощущаются духом, даже если чувства и принимают в этом участие. При этом то, что чувствуется, и то, чего не хватает, будет ощущаться так, что вся боль чувств по сравнению с этим будет казаться абсолютно ничем, хотя она была намного сильней, чем боль первой Ночи чувств. «Душа на глубине познаёт отсутствие большого блага, которое ничем не заменить». Уже в начале этой Духовной ночи, «когда душа только чувствует пламя любви… Бог дарует… ей такую огромную любовь к Себе и такое понимание ее ценности, что даже мысль о том, что душа потеряла Бога и покинута Им, представляется самым ужасным, что она может испытать и почувствовать из тягот этой Ночи… И если бы она в этом положении могла знать наверняка, что не все кончено и потеряно, что ее страдания, напротив, служат к лучшему… и что Бог не сердится на нее, она бы ни во что не ставила свои тяготы и даже была бы рада тем самым послужить Богу. Поскольку любовь к Богу так велика в ней, что она… с великим удовольствием и неоднократно умерла бы за Него, чтобы быть Ему угодной. Если огонь любви однажды зажег душу и соединился с живущей в ней любовью к Богу, она обретает такую силу и такое мужество и исполняется такой огромной тоской по Богу, что с большой смелостью, не обращая ни на что внимания и ничего не боясь… в опьянении любовью и желанием она готова исполнить самое невозможное, чтобы только найти Того, Кого любит».
Пройдя через страдания Духовной ночи, душа обновляется, как орел обновляет свою юность (ср. Пс 102, 5 или Еф 4, 24). Человеческий разум, объединенный в сверхъестественном просвещении с Божественным, становится Божественным. То же происходит и с волей в единении с Божественной волей и Божественной любовью, и с памятью, и со всеми склонностями и желаниями, измененными и преображенными Богом. «Душа уже здесь становится небесной душой… более Божественной, чем человеческой». Поэтому, оглядываясь на Ночь, она может воскликнуть: «О жребий мой блаженный!» Она «незаметно исчезла, поскольку дом ее уже был исполнен покоя». Ее дом – это обычные действия души, ее желания и страсти, все душевные силы. Все это ее домашняя прислуга, которая должна находиться в покое, чтобы не мешать любовному соединению. Теперь она познаёт, что «была скрыта во тьме». Все ошибки «душа совершала из-за своих страстей или склонностей, размышлений или познаний… Теперь, когда все эти действия и порывы утихли, становится понятно, что, обладая ими, душа не может не впасть в заблуждения. А потому она освобождается не только от себя самой, но и… от мира и сатаны, которые после того, как все склонности и действия души пришли в покой, больше не могут подступиться к ней со своими кознями ни с какой стороны и никоим образом». Душа больше не растрачивает свои страсти и способности на ненужные и опасные вещи, но чувствует себя защищенной от «суетной ревности и самонадеянности, от суетной и ложной радости и многих других вещей…», то есть «вследствие преображения во тьме веры ей не только не грозит погибель в опасности, но… она… наоборот, обретает в этом состоянии многие добродетели». То, что Темная ночь лишает душу наслаждения прекрасными вещами, даже сверхъестественными и Божественными, связано с тем, что неочищенные душевные силы способны принять сверхъестественные вещи только обычным и естественным образом. Через «отвыкание, очищение и уничтожение… они теряют низший, человеческий способ действия и восприятия, все способности и страсти души оказываются таким образом подготовлены и укреплены, чтобы принять Божественные и сверхъестественные вещи чистым и возвышенным образом, почувствовать их и насладиться ими. Но это невозможно, если перед тем не умрет прежний человек. Потому, если духовные вещи не приходят, как весть свыше, от Отца света, к воле и желаниям человека, человек не может наслаждаться ими Божественным и духовным образом, как бы он… ни обращал свои силы к Богу и какое бы наслаждение ни находил в Нем. Он сможет испытать Бога только человеческим, естественным образом, как и все прочие вещи. Дары благодати не исходят от человека к Богу, но от Бога к человеку».
Многие находят большое наслаждение в Боге и духовных вещах и «считают это чем-то сверхъестественным и духовным, в то время как это совершенно естественные человеческие действия и страсти». Потому душа может считать сухость и тьму счастливым знаком – знаком того, что Бог хочет освободить ее от нее самой. Он вырывает у нее из рук ее душевные силы. Она наверняка могла бы многого добиться благодаря им, но никогда не смогла бы действовать ими так совершенно и точно, как теперь, когда Бог берет ее за руку. Он ведет ее, как слепого, темными путями, а она не знает, куда и зачем, – теми путями, которые она даже в лучшем случае, используя собственные глаза и ноги, не смогла бы найти. При этом она значительно продвигается вперед, даже не подозревая об этом, уверенная, что погибла. Она еще не знает нового состояния и только видит, «что теряет все, что ей было знакомо и приносило наслаждение». Лишь оборачиваясь назад, она познаёт, что «была рождена во тьме». Это был надежный путь, потому что он был путем страдания. «Путь страдания намного надежней и плодотворней, чем путь радости и действия… поскольку в страданиях человек получает силы от Бога, в деятельности же и наслаждении на первое место выступают слабости и несовершенства… В страданиях душа также упражняется в добродетелях и обретает новые, она очищается, становится мудрей и осмотрительней». Главной причиной надежности является самая темная мудрость. «Темная ночь созерцания окружает и окутывает душу и приводит ее так близко к Богу, что Он Сам принимает ее под Свою защиту и освобождает от всего, что не есть Бог. Душа подвергается лечению, которое должно принести ей здоровье, и это здоровье есть Сам Бог, потому она упражняется в диете и воздержании в отношении всех вещей и изгоняет из себя всякое желание чего-либо». Она под покровом лица Божия «укрывается… от мятежей людских» (ср. Пс 30, 21), то есть через темное созерцание «укрепляется против всех неожиданностей, которые могут встать на ее пути со стороны людей». Уверенность дает ей также «силу, которая сразу же снабжает душу… темной и приносящей мучение водой Бога. Хоть она и темна, все же это вода, а потому может напоить душу и укрепить ее там, где ей наиболее тяжело… И тотчас душа обнаруживает твердую решимость не делать ничего… что ей видится как оскорбление Бога, и не упускать ничего, чем она могла бы Ему послужить. Темная любовь влагает в душу исключительно чуткую заботливость и тщательное внимание к тому, что она может и чего не должна делать для Бога, чтобы получить Его благоволение… Теперь все напряжение, все желания и способности души, после того как освободились от прочих вещей, во всей своей силе обращаются на службу Богу». Так душа уходит от себя и всех тварных вещей и направляется, «рожденная во тьме», к сладчайшему и блаженнейшему любовному единению с Богом: «Скрыта ночью и вуалью, я лестницей спешила потайною».
. Потайная лестница
Потайная лестница – это темное созерцание. Тайная, подобно Божественной мудрости, которая таинственным образом изливается в любви. Как это происходит, «не знает ни сама душа, ни кто-либо еще, даже злой дух не знает этого. Учитель, который обучает душу, Сам сущностно находится в душе, куда не могут проникнуть ни злой дух, ни естественные чувственные познавательные способности, ни разум». Таинственна, или сокровенна, эта мудрость и в своем действии: во тьме и тяготах очищения, как и в последующем просвещении. Душа не может «ни познать ее, ни объяснить, ни назвать по имени». У нее «даже нет потребности дать ей отдельное имя… и она не находит средств, чтобы достаточным образом выразить столь возвышенное познание и столь тонкое духовное ощущение… ибо эта глубокая мудрость так проста, огромна и духовна, что ее невозможно познать разумом, уложить в какое-либо понятие или представить в виде чувственного образа… подобно тому, как если кто-то сможет вдруг увидеть то, чего доселе не видел и подобного чему также никогда не видел… Несмотря на все попытки, он не сможет дать этому имени и сказать, что это такое, даже если воспринял это чувствами. Насколько же меньше он сможет сказать о чем-то, чего он не смог принять даже чувствами?» Поскольку Бог говорит с душой только на глубине и исключительно духовно, это превосходит внешние и внутренние чувства, и они замолкают. Чувства не понимают этого языка, не могут передать его словами и не имеют потребности слушать его.