Не ангел

Винченци Пенни

— И все-то ты знаешь, — заметила Сильвия. — Ты такой умной становишься, Барти.

— А где Билли? — не обращая внимания на слова матери, спросила девочка.

— В очереди стоит.

— В очереди?

— Да. За едой. Очереди такие длиннющие, целый час стоишь за кусочком мяса. Я их отправляю стоять вместо меня. Теперь все так делают. А Фрэнк еще маленький, ему легко пробраться поближе к началу, так что никто и не заметит.

— Мы, наверное, скоро уедем, — вдруг тихо сказала Барти.

— Уедете? Куда ж это?

— В деревню. К матери

тети Селии.

— Это зачем же?

— Потому что здесь могут начать бомбить, говорит тетя Селия.

— Да, я тоже слыхала насчет этого, — призналась Сильвия. — Где-то уже ведь бомбят, правда, не в Лондоне.

— Да. В Ньюкасле. Доки.

— Что ж, поезжай, мне одной заботой меньше, — со вздохом сказала Сильвия.

— Мам, я не хочу ехать. Я тогда не смогу видеться с вами.

— Нужно ехать, Барти. Здесь оставаться нельзя.

— Почему? Я уже большая, могу помогать тебе, я хочу опять жить дома, мам, со всеми вами, пожалуйста, мам, я прошу…

— Нет, Барти. Перестань говорить глупости. Тебе повезло, что можно куда-то уехать вот так, не зная никаких забот. Многие хотели бы оказаться на твоем месте или отправиться вместе с тобой.

— Может быть, они тоже поедут, — взглянула на нее Барти.

— Нет, Селия, прости уж. Я рада принять твоих детей и Барти, конечно. У нее очень милые манеры, но скоро мне предстоит заниматься делами клиники, и я не могу заселять дом посторонними людьми.

— Но, мама, разве ты не понимаешь, что я в трудном положении? Я пекусь о Барти, а между тем ее братья и сестры остаются в опасности в Лондоне.

Графиня взглянула на дочь и после долгой паузы сухо произнесла:

— Селия, как раз это и следовало учесть, когда ты принимала решение взять в свою семью чужого ребенка. Полагаю, теперь уже поздно, и тебе придется расхлебывать дурные последствия.

Селия какое-то время молчала.

— Боюсь, ты права, — наконец со вздохом произнесла она. — Я… пойду-ка проведаю ММ.

ММ с удивительной легкостью согласилась на предложение Селии перебраться в Эшингем.

— Тебе нельзя здесь оставаться, ММ, никто пока не догадывается. Я точно знаю, в основном потому… — Она замолчала.

— Понимаю, — сказала ММ с кривой улыбкой, — потому что никому в голову не приходит, что старая дева может забеременеть.

Как она мужественно ведет себя, подумала Селия: не жалуется, не плачет о своем Джаго, молча принимает удар судьбы. ММ недавно пришло письмо от его командира: тот писал, что Джаго погиб смертью героя во время ночной вылазки и, что показалось Селии важнее всего, он умер мгновенно от немецкой пули, даже не почувствовав этого.

— Пусть это служит тебе утешением, ММ. Представь, если бы он медленно умирал от ран в госпитале или еще как.

ММ была более скептична.

— Удивляюсь тебе, Селия. Ты что, в это веришь? Ты когда-нибудь слышала о том, что солдат погибает не сразу, не как герой, а умирает мучительной смертью, корчась от боли? Может, Джаго и погиб мгновенно. Я очень надеюсь

на это, но не обольщаюсь. Все могло быть совершенно иначе.

— Вот что, — решила Селия, — давай-ка подумаем лучше о тебе. Гораздо более полезное занятие. Мне кажется, тебе нужно скорее переехать в Эшингем, где ты будешь в полном уединении. Мама, естественно, тебя не потревожит: ей хватает забот по подготовке дома под госпиталь — ясное дело, очень аристократический, — и ты сможешь рожать либо там, либо в ближайшем родильном доме. А потом решишь, что делать дальше.

— Я уже решила, — заявила ММ. Лицо ее стало жестким, застывшим. — Я отдам ребенка приемным родителям. Я его не хочу.

— Приемным родителям! Да как же так можно!

— А почему нет?

— Да потому… потому что нельзя! Это твое дитя, твое и Джаго. Ты не можешь отказаться от него.

— Могу. Джаго его не хотел, и я не хочу.

— Откуда ты знаешь? — спросила Селия.

— Он бы написал и сообщил мне, если бы хотел. Обязательно написал бы. Ясно, что он пришел в ужас и не знал, что сказать. К тому же с какой-нибудь хорошей женщиной ребенку будет гораздо лучше: она станет заботиться о нем, ухаживать за ним, у него будет хороший дом. — Это прозвучало так, словно ММ говорила о щенке или котенке, а не о собственном ребенке.

— ММ, сейчас ты не вправе принимать такое решение. Поверь, у тебя будут совсем иные ощущения, когда ты родишь.

— Иных ощущений у меня не будет, — отрезала та.

Так и случилось. Персонал родильного дома был потрясен бесчеловечностью ММ. Все восхищались ее стойкостью во время родов, которые были долгими и тяжелыми, но когда ей предложили взять сына на руки, она решительно отказалась.

— Нет, благодарю. Мне это неинтересно, — сказала она, отвернулась и заснула впервые за три дня.

— Шок, — объяснила старшая сестра, — ей пришлось трудно. Завтра все будет хорошо.

Но на следующий день случилось то же самое.

— Я действительно не хочу его, — повторила ММ, — постарайтесь понять. А теперь оставьте меня в покое.

Младшая сестра покормила младенца, перепеленала, пригрела, искренне жалея его. Ребенок был очень красив, с густыми темными волосиками и огромными, почти синими глазами, которые впоследствии, несомненно, обещали стать карими. И у него был такой милый нрав, он каждый раз так хорошо брал соску и, поев, тут же засыпал.

Немного погодя сестра вновь понесла его к ММ.

— Миссис Литтон…

— Я убедительно просила бы вас прекратить эту утомительную комедию. Я не миссис Литтон, и вы это прекрасно знаете, — зло сказала ММ. — Я не замужем и желаю, чтобы мое положение уважали и обращались ко мне как к мисс Литтон. Так что там у вас?

— Я просто хотела поинтересоваться… то есть… миссис… мисс Литтон… вы уверены в том, что не хотите подержать ребенка? Он такой красивый.

ММ развернулась так резко, как только было возможно, сидя в подушках, и закричала с лицом, посиневшим от ярости: