Не будите Гаурдака
Шрифт:
Анчар сидел на голой земле, навалившись спиной на камень и откинув голову. Если бы не нервно сжимавшие раненое плечо пальцы, можно было подумать, что он задремал.
— Хорошо, что нас теперь восемь… — пробормотал Иван, раскладывая сухой паек [193] путешественников на салфетке. — Каравай просто делить стало…
Нож со скрипом вошел в засохший до твердости камня хлеб, дошел до середины и застрял.
— …п-почти… — уточнил Иванушка, безуспешно силясь высвободить лезвие.
193
Уже
— Я… не буду… — прошептал за его спиной атлан.
— Как это — не будете? — обернулся лукоморец. — Вы не переживайте, продуктов у нас много, хватит на всех и надолго! Одного хлеба еще десять караваев! И колбаса есть копченая — и вроде, она даже еще не испортилась! А с сыра корочку можно срезать — и ничего заметно не будет!
По лицу атлана пробежала гримаса то ли боли, то ли раздражения. Его здоровая рука медленно сползла на землю и уперлась ладонью в мелкие острые камни, словно это была прибрежная галька.
— Не буду… есть…
Царевич с укором покачал головой.
— В вашем состоянии регулярное питание необходимо. Вам нужны силы. Ведь не собираетесь же вы…
Пораженный необычной мыслью, Иван осекся и потерянно моргнул.
— Погодите… Или вы… вы решили… заморить себя голодом?..
Практичная Сенька сейчас бы только хмыкнула и бросила: «Не успеет за четыре дня». Супруг же ее, выбитый из колеи тем, что кто-то даже не под влиянием импульса, но в здравом уме хочет лишить себя жизни, отложил каравай, больше теперь напоминающий пронзенный в бою щит, склонился над ренегатом и заглянул ему в глаза.
— Анчар, мы все здесь уважаем ваше упорство и верность… идее… какая бы она ни была… если вы считаете ее заслуживающей уважения… хотя это и полная человеконенавистническая ерунда… — сбивчиво заговорил он, — …но не понимаем. Правда! Как можно быть верным человеку… существу… которое на здоровую… чистую… холодную… трезвую, то есть… голову… рассудок… Ведь мы все слышали, как Земгоран признался, что он разрушил защитную линию с ведома Гаурдака! Это все равно, как если бы Гаурдак своими руками стер город с лица земли! Ваш город, Анчар! Атланский! И после этого вы остаетесь верны этому монстру?! Вы же не совсем еще пропащий! Вы набросились на вашего сообщника потому, что он обрек на смерть тысячи людей… и я не знаю, кто бы на вашем месте не набросился… и как можно было вообще не разглядеть, с кем имеешь дело… это слепым идиотом надо быть… Но это еще раз доказывает, что вы — нормальный человек, а не чудовище, как ваш хозяин!
— Избавитель… никогда не позволил бы… даже ради освобождения… — морщась и вздрагивая при каждом слове от боли, словно от невероятного физического усилия, не открывая глаз, пробормотал атлан. — Земгоран… обманул… Думал… если скажет… что Избавитель поддержал… Цель… оправдывает… любимая поговорка… Когда дело касалось спасения Белого Света… не знал жалости…
— Зачем Земгорану было вам лгать?! — развел ладони в бессильном
— И почему бы вашему так называемому Избавителю было не начать спасение Белого Света с сохранения города? — подошла в обнимку с ворохом прошлогодней растительности Эссельте.
— Это Земгоран… Избавитель… не мог… — еле слышно просипел Анчар, уронил голову на грудь и замолк.
— Э-э-эй! Ты живой? — бросил свою ношу и встревоженно зашлепал его по щекам подоспевший Ахмет.
Принцесса тоже кинулась к раненому.
— Бледный… — растерянно доложила она единственный очевидный факт и осторожно дотронулась до повязки на плече. — Кровотечение, может?.. Но вроде, нет…
— Глядите!!! — испуганно вскрикнул Ахмет, и палец его указал на темную лужу под безжизненно обмякшей рукой.
— Что?..
— Кровь?!
— Откуда?..
— Сиххё тебя утащи, Айвен! — яростно воскликнула гвентянка, бросаясь к куче багажа в поисках сумки с перевязочным материалом. — Как ты мог позволить ему вскрыть вены?!
— Я?! — если бы ренегат на его глазах превратился в розового хомячка, лукоморец вряд ли изумился бы больше.
— Он… при тебе… каким-то образом… расковырял камнем всё запястье… — сквозь стиснутые зубы принялась отчитывать товарища Эссельте, лихорадочно накладывая жгут. — И ты не видел…
— Но… я не видел!.. — не заметил, что попытался обратить обвинение в оправдание расстроенный царевич.
— Магия? — нервно предположил калиф.
— Не иначе… — почти хором протянули его спутники.
— Жить-то будет? — подбежавший с топорами наперевес конунг брезгливо мотнул подбородком в сторону неподвижной фигуры.
Б ольшим преступлением, чем трусость, в глазах отрягов было только самоубийство.
— Надеюсь, что да… — проговорила принцесса, сосредоточенно занимаясь перевязкой.
— Вторая попытка за час, — хмуро констатировал факт Масдай, тоже ничего не заметивший, пока Ахмет не закричал, и от этого еще более мрачный.
— С этим надо что-то делать, — разумно заметил Кириан.
— Может, Агафон поищет еще какое-нибудь заклинание неподвижности? Или попробует еще раз наложить то? — предложил отряг.
— Анчар нам живым нужен, — напомнила ему Серафима.
— Ну или я мог бы давать ему по репе каждый раз, когда он очухиваться будет, — предложил Олаф еще одно решение проблемы.
Все посмотрели на бледного, словно истаявшего за эти часы ренегата, потом на кулаки рыжего воина, и дружно качнули головами.
— Нет.
— Ну тогда сами придумывайте! — насупился конунг.
— За этим смрадным порождением ифрита и гадюки уследить сложнее, чем за черным скорпионом в пустыне безлунной ночью… — сколь цветисто, столь уныло вздохнул калиф. — Он же еще и чародей… И подозреваю я, что в упор смотреть станешь — и то не увидишь, что творит…