НЕ ГАДАЙТЕ НА РОМАШКАХ. Книга 3. СЕМЕЙНАЯ КРЕПОСТЬ.
Шрифт:
– Боря тоже молчит. В нашу с ним жизнь никто не лез. Жили, как могли со своими тараканами в голове. Вот и они пусть сами свою лодку гребут. Мы поддержим и поможем.
– А детки, с ними как?
– всхлипнула Зинаида.
– Мальчишки, им отец нужен.
– Зина, не хорони его, - поддержал жену и Борис Викторович.
– Ему и так не весело. Мы-то с Фёдором на что, не мужики что ли, с двумя пацанами не разберёмся. Ромахе поддержка сейчас нужнее морали. Со всем другим он разобрался сам и для себя всё уже решил. Наши вопли ничего не изменят. Скажем ему, что с женой и с детьми всё будет в полном порядке, а что ещё мы можем в этой ситуации.
– Славный у нас мужской разговор получился, - усмехнулся Фёдор Егорович.
– Ты очень-то не расслабляйся, я тебе веничком сейчас хорошо врежу.
– Подтолкнул сына, отрывая от жены, к дверям сауны.
Удовольствия от пара никакого, естественно, не было: Роман ждал продолжения.
– Пиво класс, как парок, Ромаха?
– Не плавай, батя, говори уж, для чего и затеял душегубку.
– Вздохнул Роман.
– Нет, каков, почему нужно во всём искать подвох обязательно. Скажи ему, Борис.
– Ром, мы просто хотели сказать тебе, что на нас с отцом ты можешь положиться. Приглядим и за твоим семейством, и за бизнесом.
– Похлопал парня по крутым плечам тесть.
– Борис правду сказал, - поддакнул отец.
– Твои дети и жена под надёжной защитой. Ты служи - не волнуйся.
– Прости отец. Спасибо Борис Викторович.
– Обнял родню Роман.
– Мы ж кумекаем, при матери не хотели разговаривать. Её тоже понять можно. Переживает очень. Ты при рождении своих пацанят присутствовал, понимать должен, что такое для матери дитя.
– Шлёпнул его по загривку отец.
– Считай, что твоя наука не пролетела мимо. Пиво, что надо, и парок хорош.
– Давайте мужики нырнём, всё ж утрясли.
– Подошёл к краю бассейна Фёдор Егорович.
– Подождите нырять, я не всё Даше сказал. Меня не будет два года. Потом сами скажете ей.
– Ёкорный бабай, - маханули в бассейн отец с тестем.
– Это тебе Дашку любить не отлюбить сегодня. Силёнок не наберёшь.
– Наберу, если с детьми поможете.
Детей на ночь забрали к себе родители, и они принадлежали только себе. Роман устроил жену у себя на груди. Ему хотелось быть к ней поближе, и уложив её на своём упругом животе, он неосмотрительно подставил под Дашкины ласки подбородок, с которого она не спускала горячих губ и кое-что важное, с чем она играла коленом. Пришлось Роману спешно перестраиваться, чтоб не выдохнуться быстрее, чем бы ему того хотелось. Дашка закрыла глаза и упала в его жар, который жёг её губы, кожу лица. Она не мешала его языку забавляться с начинающими твердеть сосками. И сдерживая стон, когда разрывало от нетерпеливой руки наливающуюся тяжестью грудь, требовала ещё и ещё ласк. Исполняя её волю, умелая рука, сползая с груди, блуждая по спине, ласкала бедро, разливая по телу завораживающую дрожь. Ей самой хотелось впиться губами в его ненасытные и такие манящие губы, но она ждала, когда насытится он своими ласками над ней, чтоб сменить его уставшего и вновь затащить обоих в омут страсти, утопая в нём с головой. Распаляясь от его горячего дыхания и задыхаясь от вездесущего языка исследующего её рот, она то испуганно сдерживала его, то вдруг страстно льнула сама, и он вновь терял голову. Рассвет их застал тесно прижавшимися, друг к другу, счастливые и утомлённые они спали, забыв обо всём. Лёгкие тени у глаз и припухшие губы напоминали о безумной ночи.
Бугров мчал назад с горящим от ночных безумств лицом. Мысли путались в голове, тушуя реальность, отбрасывали его туда, где осталась Даша. Одна окутанная зноем прошедшей ночи и паутинами летнего утра. Сколько же сил ему потребовалось, чтобы развернуться, сесть в машину и уехать от неё в ту непростую жизнь ставшую его работой, в долгие месяцы и годы ожидания встречи. Он будет не жить, а проживать это время без неё. И когда будет совсем невыносимо, и когда от разлуки будет рваться сердце, он закроет глаза и снова будет видеть её, пахнущую ночью любви и травами. Этот запах будет обволакивать его, пробиваясь сквозь время и расстояние и уносить прочь от невыносимого настоящего туда, где ждёт его Даша. Оставив семью, Роман возвращался в ставшую пустой, неуютной квартиру. Он три раза пытался, простившись с Дашуткой, сесть в машину и три раза возвращался, целуя с новой силой вновь и вновь всю её с ног до головы и обратно. Пальцами, как слепой, исследуя каждый сантиметр жёнушкиного тела, словно стараясь запомнить её всю. От кончиков волос до ноготка на пальчике на маленькой ножке. После третьего захода Громов не выдержал, приказав дочери уйти. Роман стоял на коленях, плотно прижавшись к Дашиному животу.
– Уходи, немедленно уходи, он не уедет.
– Оторвав Дашку от мужа, подтолкнул её к дому отец.
– Что ж это за страсть у него такая безумная к ней. С детьми лишний разок не поцеловался, а тут с ума сходит, - огрела рукой его по спине мать.
– Отпусти и езжай с Богом.
– Роман, может мне тебя самому отвезти, ты в ненормальном состоянии. Опасно.
– Стал настаивать отец.
– Не надо, я сейчас очухаюсь. Всё будет в полном порядке, ездить я могу даже с закрытыми глазами. Не переживайте, я позвоню.
Махая вслед удаляющейся машине рукой, Зинаида вдруг завыла.
– Он с ней так... будто расставался навсегда. Роман не вернётся.
– Не каркай мать, просто он уезжает надолго.
– Прикрикнул на жену Фёдор Егорович.
– Сказал же на год.
– На два. Дарье пока не говорите.
У Романа оставался ещё вечер на прощание с друзьями. Вечером у Миши гоняли в бильярдной шары. Шли последние часы перед отъездом. Друзья молчали. Тяготеющую тишину разряжал стук шаров и бульканье жидкости в стаканах. Лиза напрасно ломилась в закрытую дверь. Никто ей не собирался открывать.
– Ромка, Миша, Дима, Тима. Не мужики, а тормоза. Закуску возьмите. Ноги от коньяка протянете, идиоты. Утром компания проснулась там, где упала. Кто храпел на ковре, кто на диване. Посмотрев на часы, Роман заторопился с прощанием.
– Давайте мужики лапы на дорожку. Дашку с мальцами, если что не обижайте.
– Прощался Бугров. "Друзья приходят, остаются или не остаются. Эти, похоже, остались при мне навсегда".
– Завязывай, братан, адреналин гонять.
– Сорвался Миша.
– Мой совет тебе, двое мальчишек растёт.
Все присутствующие в молчаливом согласии с ним закивали.
– Я подумаю на досуге, обещаю,- задумчиво сказал он и даже в подтверждении сказанного вздохнул.
– Вот и ладушки. Дашка тебя не притормозит, знаешь ведь это, ты сам должен решить.
Взгляд его наполнился тоскливой обречённостью:
– Я понял.
– Возвращайся, мы ждём, - обнял друга Димка. Все согласно закивали. Да будут ждать!
Фёдор часто стал смотреть новости по ТВ и к тому, что происходило за рубежом относился особенно внимательно. И когда во время бомбардировок американцами Ирака был сбит ракетой комплекса ПВО "Оса" американский новейший самолёт невидимка, напичканный тайнами, он крякнул и зачем-то погрозил диктору. Вероятно для того, чтоб говорил внятно, по делу, а не лил воду и не драл нервы. А узнав, что отправившийся к месту падения спецназ "морские котики" опоздал, отсутствовали некоторые приборы навигации и куски обшивки самолёта, сразу видно- работали профессионалы, отец удовлетворённо крякнул ещё раз. Тем самым закрепляя уверенность, что не обошлось там без Ромки. Его просто распирало поделиться догадкой с женой, но он стерпел. Выложил только свату и тот сразу же согласился с ним. Конечно же, без Романа не могло обойтись ни одно полезное для страны дело. Они выпили за это и продолжили ждать его возвращения.
Он вернулся, как и обещал Дашутке, в пору цветения ромашек на полях. Два года пролетели мельком. Мели метели и гремели грозы, дрожал рынок, менялась мода и политики, а Дашка ждала. Малыши в саду домучивали собак, используя их то, как лошадок, то, как вьючных ослов. Словно соревнуясь в изобретательности, они придумывали для парочки мохнатых каверзы, щекоча псам носы, таща наружу язык или выдавливая глаза, укладывая собак на спины и устраивая на их животах себе постель. Ребята, вопя, носились с животными по двору. Бедные ротвейлеры страшно мучились, но позволить себе могли только жалобное мычание, и то когда уже срывался терпец. Эти двуногие дьяволята - похуже котёнка. Собаки пытались прятаться за Сан Саныча, но тот совсем не сочувственно, а сердито грозил пальцем.