Не хочу быть полководцем
Шрифт:
Тут уж ему и вовсе крыть нечем. Факт, как говорится, налицо. Единственное, о чем он сокрушался, так это о том, что самолично не может сопроводить дочь, – с ногой худо. Старая рана вскрылась, так что в ближайшие две недели ему с постели не встать.
Заикнулся было, чтоб отложили поездку до его выздоровления, но куда там. Чернявая, ее, кстати, Дашей зовут, тут же руками замахала. Мол, через две недели непременно распогодится – куда в распутицу катить, а сейчас самое время.
Правда, вторую золотую монету она не получила. Тимоха мужик не жадный, но рассудил умно. Мол, у него под рукой кабанчика нет, а в народе сказывают, что бабьего вранья и на свинье не объедешь. И вообще, баба бредит, а черт ей верит, только Тимоха не черт, а потому отдаст обещанное, когда увидит ее и княжну в монастыре. Зато если и впрямь все сбудется, как она говорит, то он сразу отдаст не одну, а две.
– Как же ты догадался о причине моей печали? – поинтересовался я.
– Так ведь не слепой, – невозмутимо пожал плечами Тимоха. – Видал я, яко ты на серьги с тоской глядишь да перстами их наглаживаешь. А кому они, ты не скрывал. Вот одно с другим и сплелось в клубочек. Тока… – И замялся.
– Ну говори, говори, – ободрил я.
– Да я, Константин Юрьич, еще и от твоего имени, тебя не спросясь, подарок ей пообещал, – вздохнул он. – Не думал я тревожить тебя, сам управился бы, да поздно вспомнил, что я, как на грех, чтоб подарок твой весь не растерять, два червонных золотых, что ты дал, перед отъездом под стрехой запрятал. Ныне до терема князя Воротынского скакать – путь далекий, к сроку вернуться не поспею, а обещание сдержать надобно. Ты ж меня сам учил: «Слово казака – золотое слово».
Ой какой меня смех разобрал. И всего делов-то?! К тому же его и покупать не надо – неделю в моей котомке лежит, часа своего поджидает. А я ведь после покупки коруны решил, что он лишний. Оказывается, не совсем. Сгодился.
Золотые в качестве компенсации Тимоха брать у меня отказался. Напрочь. Еще и обиделся, хотя и ненадолго.
– Мыслишь, коль я из подлых, так и понятия не имею, – буркнул он, глядя куда-то в сторону. – То я тебе даже не подарок – отдарок сделал, а ты эвон чего удумал…
Ратники мое решение снова отправиться во Псков приняли без энтузиазма. Пантелеймон, который был у них за старшего, заметил, что князь-батюшка наказывал им инако – сразу от Долгоруких не мешкая в Москву, чтоб поспеть до распутицы.
– Нам бы эвон куды надобно, – упрямо тыкал он пальцем в сторону тускло светившего солнца, – а ты вовсе в обратну сторону норовишь. Одной дороги, даже ежели поспешать, никак не мене двух ден, да там тож не враз обернемся.
– Мороз на дворе. Далеко еще до весны, – доказывал я.
– Две седмицы назад в церквях по Авдотье замочи подол служили, через три дни Ляксея Теплого [43] поминать будут, а его не зря кличут Ляксей с гор потоки. Беспременно распутицы жди. И в народе сказывают, что на Ляксея санный путь рушится, – не уступал Пантелеймон.
– У нас припасы подъедены, так что сани легкие, вывезут лошадки, никуда не денутся, – самонадеянно заверил я.
– И примета опять же имеется: коль холодный день на Ляксея, весна запоздает, – вовремя встрял в разговор Тимоха. – А ныне и впрямь мороз. Почем ты знаешь, что он не удержится и ростепель ударит?
43
День Алексея – Божьего человека отмечался 17 марта.
– Коли нынче выехали бы, на Пасху уже в Москве бы были, а ежели задержаться еще на пару-тройку дней, точно Христово воскресение в пути встретим. Да и чего ждать-то? – пожал плечами Пантелеймон.
– Как чего? Сказано же: припасы подъедены! – возмутился я. – Вот в Пскове и прикупим все, что надо в дорогу.
– А ведь дело боярин сказывает, – задумчиво заметил Фрол, большой любитель поесть. – Припасов лучшей всего во Пскове прихватить.
– Не христарадничать же нам в пути, – тут же подхватил его брат-близнец Савва.
Маленький Ерошка молчал, могучий Поликарп – с меня ростом, но раза два шире в плечах – тоже, однако чувствовалось, что они тоже склоняются к мнению близнят.
– До Великих Лук дотянем, а там чего-нибудь раздобудем, – продолжал упорствовать Пантелеймон. – Да и отсель тоже, чай, не пустыми поедем, дадут припасов-то.
Но тут, к счастью для меня, в спор вмешался старый князь. Авторитетно заявив, что в Великих Луках ныне и самим стрельцам трескать нечего, а также предупредив, что припасов нам в дорогу он выделит, но немного, ибо лето выдалось неурожайное, а потому и впрямь лучше всего нам прикупить их во Пскове, Андрей Тимофеевич тем самым поставил увесистую точку в разговоре. Понимаю, что хозяин поместья стоял на моей стороне исключительно исходя из своих шкурных интересов, дабы мы послужили заодно эскортом его дочери, но все равно я смотрел на него с искренней благодарностью.
– А про задержку не сумлевайся, княж-фрязин, – заверил он меня. – Я сам весточку отпишу Михайле Иванычу и, что твоей вины в том нету, тож укажу.
Пантелеймон вздохнул, но, зная, что в деревнях и селах нам и впрямь вряд ли что-нибудь продадут – голодно весной на Руси, самим бы дотянуть до крапивы с лебедой, – нехотя согласился.
Вообще-то он оказался прав. На Алексея и впрямь резко потеплело, но мне уже было не до того – я стоял на обедне в небольшой полупустой церкви Жен-Мироносиц, держа в подрагивавших от волнения руках свечу.
Перемолвится по пути хотя бы словечком у меня не вышло – ох уж эти мамки с няньками и кормилицами, но зато теперь я твердо рассчитывал на долгожданную компенсацию и нетерпеливо поджидал, когда же наконец появится княжна. И мне было мало дела до наступившей оттепели, о которой я вообще не думал. Пускай хоть и впрямь с гор потоки польют – какое это может иметь значение, когда… Вот она, появилась.
Правда, эскорт у нее по-прежнему оставался внушительным. По бокам и сзади семенили аж четыре мамки-няньки или кормилицы – кто их разберет. Конечно, меньше, чем их было в пути, но все равно чересчур много.
Была и пятая – чернявая, но ее как помеху я считать не стал. Даша скорее своя среди чужих – союзница и помощница. Вон как глазки заблестели – заметила, значит. Не меня, конечно, Тимоху. Ага, Маше что-то на ухо шепчет. А вот это уже обо мне – иначе к чему бы у княжны щеки зарумянились.
Я тут же принял свои меры, достав из кармана горсточку монет. Тихонько толкнув локтем в бок увлеченного воркованием с Дашей Тимоху, сунул ему жменю, где было всего вперемешку – и копеек, и денег с полушками, чтоб он незаметно передал чернявой, а та раздала бабкам на свечи, пусть ставят кому хотят. У самого голова кругом, но стою, держусь, выжидаю момент.