Не любите меня! Господа!
Шрифт:
— Белая. Но зачем, я же в куртке?
— Все должно выглядеть так, как в самом начале, ведь ты с Семеновым приехал. И добыча! Нельзя же совсем без добычи. Жди меня я скоро…
Юлия кинулась в сторону шатра.
На темном небе не было видно ни звездочки — так ярко горели костры, разведенные на поляне. В шатре и возле шатра охотники обильно употребляли горячительное. Дамы пили шампанское. Конюхи повели коней к реке — купать. На костре уже варилась шурпа, а на вертелах красовался десяток зайцев. Маменька, завидев Юлию, поманила её к себе:
— Ну и где ты была? Я не заметила, чтобы ты была в поле.
— Мы с Ильей Ивановичем охотились на утку.
Маменька недоверчиво покачала головой:
— Понимаю, и где он?
— Понимаешь, тут такой конфуз вышел, — у Ильи Ивановича веткой разорвало рубашку — ну не может же он в таком виде показаться на людях.
Маменька прыснула и приподняла брови в знак удивления:
— М-да!! Ну что ж. Велика беда! Вон у Петьки нашего косая сажень в плечах, как видишь, а наряжен как официант — вели ему отдать свою рубаху, а его домой гони. Управятся здесь и без него. И через четверть часа, чтобы оба были здесь. Это неприлично, в конце концов.
Юлия кивнула. Подобравшись к дичи, которая в ожидании, что её ощиплют, была сложена возле столов в большую кучу, Юлия стянула двух селезней и спрятала их в холщовую сумочку.
Через четверть часа она под руку с Ильей уже прогуливалась мимо шатра в ожидании ужина.
Празднование открытия затянулось до утра. На рассвете Илья усадил Юлию с маменькой в коляску и отвез домой.
— Прошу прощения, Илья Иванович — вы бледны, — маменька заботливо дотронулась рукой до его лба, — да у Вас жар!
— Нет, Валентина Семеновна, уверяю вас, вы ошибаетесь, я себя чувствую вполне нормально.
— Помилуйте! Да вы бледны как мел. При вашей работе такие развлечения на всю ночь явно противопоказаны. Прошу вас подняться к нам, я не могу допустить, чтобы вы там умерли, в своей холостяцкой берлоге!
— Но…
— Никаких но! — Юлия закивала головой в поддержку маменьки, — мы уложим вас в гостевой, и вы хотя бы пару часов отоспитесь. Я сделаю вам глинтвейн- это вернет вас к жизни.
— Я вынужден отказаться, мне нужно в госпиталь. — Он попытался выйти из коляски, но оступился, у него закружилась голова, и потемнело в глазах. Он споткнулся и с силой ухватился за борт коляски, от резкой боли в плече вырвался стон.
— Петька! Петр! — маменька звала дворника.
Здоровенный мужик в кепке и сером холщовом фартуке через пару минут показался в воротах:
— Звали, барыня?
— Да! Любезный мой, помоги барину дойти до гостевой, той, что рядом с кабинетом Григория Тимофеевича на первом этаже.
Дворник подхватил Илью, как будто тот нисколько не весил вообще, уже через десять минут Юлия принесла в гостевую кружку с глинтвейном. Маменька сидела в ногах у Ильи и сетовала, уж не подхватил ли он какой заразы на этой своей работе.
— Не беспокойтесь, у нас с этим строго, мы принимаем все меры. К тому же в данный момент нет вспышек инфекции.
— Ну, в таком случае я думаю — все это оттого, что вы не спите ночами. Надо спать! Я пошлю посыльного к Семенову и объясню, что вам не здоровится. Думаю, один день ваши подопечные без вас переживут.
— Я благодарю вас.
— Ну полно! Оставляю вас на попечение своей дочери. Она о вас позаботится лучше меня. Я признаться с ног валюсь от усталости.
Маменька вышла. Шаги удалялись в направлении родительской спальни.
— Терпи! — Юлия поцеловала Илью, — терпи, я сейчас. Сейчас обработаем твою рану как следует. Ты держался просто героически. Я не знаю, как ты до утра вытерпел.
— Нужна водка и бинты. Я в темноте не мог разглядеть — кажется просто царапина.
Юлия раскрыла рану.
— Не навылет. Пуля, скорее всего, осталась в руке.
— Надо вытащить.
— Но…
— Юленька, к доктору обращаться я не могу, ты же понимаешь. Вся надежда на тебя. Ведь я не зря тебя учил…
— Потом не жалуйся.
Юлия принесла штоф водки, бинты и таз с горячей водой.
— Я готова.
У меня в коляске саквояж, потихоньку принеси его — там инструменты. Я буду говорить тебе, что нужно делать.
Руки Юлии тряслись. Кровь сочилась из раны. Илья, видя её состояние, попытался привстать и осмотреть рану. Не вышло.
— Юленька ты трус, как я посмотрю, — он улыбался, глядя на её попытки выглядеть серьезной и сосредоточенной. Хорошо. Давай зеркало. У тебя есть большое зеркало. Вот так! Держи его, я попытаюсь сам. Дай скальпель!
Юлия налила водки в стакан и опустила в него инструменты, протянув скальпель, она закрыла глаза и отвернулась. Илья, сжав в зубах свернутое жгутом полотенце, сделал разрез.
— Бинт. Просуши рану! Теперь дай пинцет. Зеркало! Держи ровнее зеркало! Тебе плохо?
Юлию мутило. В глазах темнело. Она представляла как ему сейчас больно.
— Держись, девочка, мне больше не кому доверять.
— Я в порядке.
Илья вонзил пинцет в рану и со стоном вытащил металлический шарик из руки.
— Счастье что не в кость!
Он выронил пинцет и без сил, закрыв глаза, опустил голову на подушку. Юлия отложила зеркало.
— Что? Совсем плохо?
— Сейчас. Немного передохну. Надо шить. Держи зеркало. Юленька…
— Что?
— Пойдешь за меня?
— Не люби меня, Юсупов! Ты видишь?! Одни беды от этого…
Спустя полчаса Юлия обработав и забинтовав Илье плечо, укрыла его теплым пледом и выглянула — нет ли кого рядом. В холле было тихо. Прислуга была в людской. Она на цыпочках прошла к спальне родителей. Маменька мирно спала. Она вернулась. Илья уснул. Собрав испачканные кровью простыни и бинты, Юлия кинула их в камин большой залы. Тяга подняла сноп искр и пепла. Юлия щипцами перемешала угли в камине. Бинты сгорели мгновенно, а вот простынь тлела почти полчаса. Когда и её следы были уничтожены Юлия вернулась в гостевую. Илья был бледен и спал неспокойно. Она села в стоящее рядом кресло и заснула.