Не любите меня! Господа!
Шрифт:
— Я так счастлив, Юленька, я стану отцом. Сегодня же напишу своим родителям — мы сможем поехать к ним уже следующим летом.
— Я думаю, до лета нам надо будет перебраться в Екатеринодар. Я не хочу рожать здесь, там мне будет легче!
— Да но… как я оставлю завод. Ведь тесть на меня надеется. Управление сейчас все на мне!
— Думаю, пару месяцев тут без тебя обойдутся, отвезешь меня, а когда малыш родится, ты сможешь вернуться.
— Будь по-твоему. Тебе теперь и перечить нельзя — ты в положении, — Михаил сиял, он наклонился и поцеловал Юлию в плечо. Борода кололась, Юлия, поморщившись, отстранилась. Михаил виновато улыбнулся и поцеловал ей руку:
— Может, потом ты будешь любить меня хоть немного, когда увидишь, каким я буду хорошим отцом.
Юлия отвернулась, перед глазами стоял Андрей. Как она могла любить мужа, когда её сердцем целиком и полностью владел только один человек — Истомин. Если бы это был его ребенок! Её опять тошнило!
Она проснулась и села на кровати. Это чувство нельзя было спутать ни с чем. Её тошнило не во сне — по-настоящему. Догадка осенила её! Нет! Только не это! Только не сейчас! Она схватилась за голову. Ребенок! Ребенок Ильи. Она опять беременна! А чего она хотела? Рано или поздно это должно было случиться.
Юлия вышла на балкон. Вставало солнце. В окне второго этажа генерал-губернаторского особняка мерцал тусклый свет. Дверь на балкон открылась и показалась Натали. Она была в белоснежном пеньюаре. Живот уже был виден достаточно хорошо. Она обмахивалась веером. По-видимому, ей было душно. Юлия, не отрываясь, смотрела на Натали. Та заметила её и тоже глядела, не отводя глаз. О чем она сейчас думает? Как они живут с Истоминым. Значит, они помирились и у них все хорошо! Юлию тошнило все сильнее. Она больше не могла сдерживаться, голова закружилась, она упала на пол балкона без чувств. Ошеломленная этой картиной Натали тут же скрылась в комнате. Через минуту оба — она и Андрей были вновь на балконе. Натали ехидно усмехалась. Андрей, видя, что Юлия не приходит в себя, кинулся вниз. Еще через пару минут он уже стучал в ворота особняка Деменевых.
Юлия очнулась в своей постели. Была уже глубокая ночь. Рядом сидела нянька Марья.
— Что со мной?
— Очнулась? Слава богу, побегу за твоей маменькой, она просила сразу, как ты проснешься её позвать.
Нянька, не смотря на свой преклонный возраст, буквально спрыгнула с кресла- качалки и бросилась в спальню родителей.
— Ты представляешь, тебя Андрей Истомин увидел, когда ты сознание потеряла. Ты целый день была без сознания! Он вышел на балкон и увидел тебя. И сразу к нам прибежал — всех поднял на ноги, — маменька гладила её по голове и поила с ложечки теплым молоком, — Доктор приходил, да так ничего толком и не сказал — ты была без чувств. Он сказал, что похоже на отравление. Прописал промывание и пилюли, сделал укол и сказал, что будет завтра. Но мы то с тобой знаем, что это за отравление.
— Маменька! Я боюсь!
— Маменька с тобой, теперь то уж я не допущу, чтобы случилось что-то плохое. Мне просто нужно подтверждение моих догадок. Это то, о чем я думаю?
Юлия кивнула и уткнулась в теплые мамины руки.
— Отлично. Сейчас я получу выволочку от твоего папеньки, а потом мы будем улаживать все остальное. Надеюсь, ты понимаешь что…
В дверь комнаты постучали. Лакей, поклонившись, сонным голосом пробормотал:
— Срочное письмо для Юлии Григорьевны.
Юлия взяла конверт. Дурные предчувствия её не покидали:
— Это от Ильи.
Она вскрыла конверт. Глазами пробежала строчки.
— Господи! Илья арестован! — она разрыдалась.
Деменев метался взад — вперед по комнате Юлии как тигр по клетке. Истерика не прекращалась уже два часа. Юлия то рыдала, то её тошнило, то она не могла напиться воды, потом её опять тошнило, и она опять рыдала. Деменев высказал все, что думает о ней, её матери и Юсупове. Юлия рыдала:
— Я проклята! Она уже не могла говорить и только хрипела, — я проклята, проклята, слышишь, отец! Со всеми, кто меня любит, случаются несчастья.
— Пора кончать с этим проклятьем. — Деменев больше не мог смотреть на происходящее. Он сел на кровать и обнял Юлию.
— Я все улажу, я тебе обещаю. Я все улажу. Ну не плачь, успокойся. Юсупова сегодня же выпустят, я все устрою, только успокойся. Иначе точно мне внука угробишь. Ну, разве можно, в твоем-то теперешнем положении!
Юлия, обессилев, всхлипывала у него на плече.
— Ты правда его вытащишь?
— Клянусь! Для меня, если только это тот самый Васильев, нет ничего невозможного. Поспи пару часов, уже утром твой Илья будет здесь. Вы должны немедленно обвенчаться. Я прощу все что угодно, кроме позора. Уж прости — пышная свадьба отменяется. Обвенчаетесь здесь, если, конечно, он будет согласен. Мать! — громогласный оклик поднял на ноги и тех, кто еще все-таки умудрялся спать, — посылай за батюшкой! Попа накормить и пусть ждет, пока я приеду. Через два часа рассветет. Посмотрим, что там за ревизор Петербургский.
Илья Юсупов сидел в карцере. Нары без матраца. Ни стола, ни стула. Ему объявили об аресте прямо в госпитале, когда он закончил оперировать заключенного. Ревизор был краток. Заместитель Семенова рассказал о заказе начальника губернского управления полиции на похищение Юлии. Документов, подтверждающих право выписки пропуска на Деменеву, не было вовсе никаких. Подпись везде Юсупов ставил свою, соответственно — он преступник, кроме того, темное дело с убийством советника на охоте — не Юсупова рук ли это дело! Будет ясно после допроса госпожи Деменевой. Ревизор был очень доволен. Он уже был готов писать рапорт государю о раскрытии должностного преступления, похищения и убийства. Илья молчал, хотя понимал — всё против него. Он ни минуты не жалел о содеянном и только ругал себя за неосмотрительность. Прыткий чинуша непременно добьется своего. Юлии ему больше не видать. Что его ждет — каторга?
Ревизор только выпил утреннего чаю с долькой лимона, который ему принесли в хрустальном стакане с серебряным подстаканником. Жесткий стул кабинета тюремного начальника ему очень не нравился, — то ли дело мягкие кожаные кресла его кабинета в Петербурге. Однако, теперь, после такого успешного дела, ему как минимум светит повышение. И, подумать только, все из-за какой-то анонимки. Этот аноним прямо его благодетель.
Дверь скрипнула. На пороге вырос бородатый мужчина высокий и крепкий. Дорогая одежда и золотые часы на цепочке. Лицо знакомое до боли.
— Господин Деменев!
— Батенька! Святослав Павлович! Вот радость то!
В вытянувшемся лице ревизора радости не было. Семилетний долг по векселям Деменеву не уменьшался, а адвокаты Деменева ежегодно присылали ему уведомления о начислении процентов на долг. Святослав Павлович вообще не знал человека в Петербурге, который не был должен Деменеву. Семь лет назад тот почти год жил в столице и щедро выручал местную знать, не забывая, однако брать векселя. Дом Святослава Павловича находился на Невском, и был небольшим, но очень красивым. Деменев, приглашенный как-то на один из благотворительных вечеров, которые хозяин дома оказывал для поддержания Петербургских богаделен, загорелся мыслию купить этот особняк. Ему понравился именно этот и никакой другой. Он битых три месяца уговаривал хозяина уступить ему дом и предлагал двойную цену, но Святослав Павлович, сам купивший этот особняк по чистой случайности и очень им гордившийся наотрез отказывался. Деменев, разочаровавшись, отказался от мысли переезжать в Петербург, решив, что Екатеринодар более выгоден по вложению капитала и лучше климатом. Однако денег Святославу Павловичу занял, и довольно крупную сумму. Вложение оказалось неудачным. Святослав Павлович не мог расплатиться по векселям, а Деменев не торопился судиться с ним, ожидая, пока сумма процентов по набежавшему долгу окажется достаточной для серьезной тяжбы. Он все еще хотел этот особняк.