Не любите меня! Господа!

Черногорец Лариса

Илья взял ладанку и, открыв, перевернул её на ладонь. На руке лежала свернутая рулончиком широкая черная бархатная тесьма. Юлия развернула её. К тесьме были прикреплены, по меньшей мере, два десятка граненых алмазов. Деменев широко улыбнулся:

— Это из Саха. Самые крупные. На один такой можно два года жить. Это вам.

— Спасибо! — Юлия расцеловала отца. — Спасибо, папенька.

— Спасибо, Григорий Тимофеевич. Только я по прежнему остаюсь при своем мнении — мне нужна только Юленька. Я врач, и голодными мы никогда не останемся.

— Да и прехороший врач, как я посмотрю, — вон Юленьку на ноги поставил, а ведь как бедная маялась. Ну ладно, идите уже. В столовой накрыто. Давайте завтракать.

* * *

Сияющий Васильев стоял перед Деменевым.

— Я все уладил — каких-нибудь десять дней и ваш зять оправдан по всем статьям.

Илья Юсупов вошел в кабинет Деменева. Васильев поклонился:

— Нашлась только одна возможность закрыть дело. Вот, — он протянул лист бумаги Юсупову, — это ваше прошение, которое год назад вы отправляли его величеству. Вы направлены на Кавказ. — Васильев сиял, — Да вы посмотрите, посмотрите от какого числа! Начальник тюрьмы подписал все бумаги о том, что вы отправились как раз за день до того, как был убит начальник управления. Таким образом, вас, господин Юсупов, просто не было в городе в этот день, ну а вчера, знаете ли. Вчера произошло нечто! В тюремной канцелярии был целый пожар, да тушили, как могли, а потом получился настоящий потоп. Все-все документы, что там были, уничтожены. Как на грех там был те самые журналы. В общем все уладилось. Да, вот еще, — он достал бумагу с гербом, — Это короткий отпуск, подписанный его величеством, для вашего бракосочетания с Юлией Григорьевной. Через два дня вы должны быть в расположении полка. Вы назначены хирургом корпуса. Поздравляю.

Васильев выжидающе смотрел на Деменева. Немая сцена вызывала у него ощущение, что он сделал что-то не так.

— Григорий Тимофеевич, ну помилуйте, по-другому было никак…

— Да нет, нет, Станислав Павлович, спасибо вам большое. Вот — он протянул свиток векселей Васильеву. — Благодарю вас от всего сердца.

— Честь имею, — тот, поклонившись, вышел из кабинета. Деменев смотрел на Илью.

— Как мы ей скажем?

— Не знаю…

— Не надо, — Юлия зашла в кабинет, — я все слышала…значит Кавказ?

— Юленька! — Илья опустился на колени перед ней и, обняв её, прижался щекой к её животу. — Юленька, это всего на пару месяцев. Я сразу по прибытии в расположение напишу прошение об отставке. Там сейчас спокойно. Там нет войны сейчас, понимаешь, это рядом, всего в двух днях пути в Долине Нарзанов.

— Пиши сейчас.

— Что…

— Прошение об отставке… пиши здесь и сейчас, мне будет спокойней …

— Юленька, я сделаю, как ты хочешь, только мне пора собираться.

Деменев стоял чернее тучи:

— Даже не знаю, помог я или навредил.

— Помогли, Григорий Тимофеевич, несомненно, помогли. Неужели, по-вашему, было бы лучше, если бы я сидел за решеткой. Кавказ — это рядом. Через пару месяцев я буду дома, — он обернулся к Юлии. — Я буду с тобой всегда. Ты ведь дождешься, не сбежишь к другому…

— Неудачная шутка, — Юлия горько усмехнулась. Пойдем, ты должен собраться…

Юлия глядела в звездную ночь с балкона. День был жаркий, жаркой была и ночь, она долго не могла уснуть. Она вспоминала губы и руки Ильи, его глаза, его поцелуи и ласки. Она так любила его жаркие объятия. Всего два часа назад он был здесь, простыня еще хранила следы его тела, а подушка его запах. Она вернулась в комнату и прижала его подушку к себе. Он помахал ей рукой на прощанье, его глаза…она не может забыть этот взгляд, полный любви, нежности и надежды. Она так и не сказала ему… так и не сказала, что любит… да что с ней! Опять это предательское ощущение чего-то нехорошего. Нет! Ничего не случится… она ждет от него ребенка, а на Кавказе теперь нет войны. Он просто в госпитале. Просто врач. Через пару месяцев он будет здесь. Все будет хорошо.

Она легла на кровать. Теплый ветер дул в окошко сквозь занавески. Сон чертил образы прошлого.

Колька наспех крепил багаж к саням.

— Успеть бы, барыня, успеть бы, говорят, они совсем взбесились. Уж полгорода в огне.

— Торопись, Колька, торопись, как можешь, кто бы мог подумать — в городе голодный бунт.

— Так ведь померзло все. Полгорода выгорело. Топить нечем. Каждый день одиноких стариков, замерзших насмерть, выносят на кладбище. Голод в городе.

— Хорошо бы к обозу поспеть.

— Юленька, — Михаил бежал к саням с ружьем, Юленька, трогаем! Ты все собрала?

— Деньги, документы…

— садись скорее, трогай, трогай, Колька! Юленька моя, как ты? Дай же я тебя укрою шкурами — замерзнешь! Как ребеночек?

— Тяжко мне, Миша, сил моих нет больше, — что там…

Послышался грохот и треск. Взревевшая толпа выламывала ворота.

— Трогай Колька!

Тройка рванула с места. Они выехали через задний двор. Уже на расстоянии она увидела, как запылал их бревенчатый особняк, так напоминавший настоящий терем, в котором прошло все её детство. Там она помнила каждую трещинку на стенах, туда она ехала, спасаясь от смертной тоски по Андрею Истомину. Вдали показался обоз. Они опоздали, и были замыкающими. Ничего! Главное — она едет домой. Отец вернется и сам все закончит. Она еще раз обернулась на красное зарево. Она видела в огне глаза. Глаза, смотревшие на неё с тоской и отчаянием. Илья!

— Илья!

Она села на кровати с криком. Теперь она не сомневалась, с ним что-то случится. Она тихо заплакала. Что же делать? Что же ей делать…

* * *

Прошел томительный июль, горячий, жаркий август не позволял днем выйти из дома. Юлия удивлялась крестьянам, которые с раннего утра до поздней ночи работали в поле. От Ильи не было весточки. В самом начале он прислал письмо, что добрался благополучно, что приступил к своим обязанностям. Писал, что вокруг все спокойно, корпус расположился в живописнейшей Долине нарзанов под Пятигорском. Обещал вернуться через пару месяцев, как только прошение об отставке будет подписано государем. Отец не захотел оставлять дочь в городе одну, и вся семья переехала в Отрадную. Здесь вечерами было гораздо прохладнее, и Юлия могла спать хотя бы несколько часов. Она взяла привычку гулять по окрестностям, рано утром она вставала и садилась в коляску, запряженную старенькой гнедой лошадью. Она потихоньку ехала мимо станицы, наблюдая за окружающими пейзажами. Отец поначалу не одобрял эти её поездки, но выслушав её тираду о том, что она так себя бережет, что не ездит верхом, а на коляске совершенно безопасно, предпочел не перечить, от греха подальше.

Это утро не было исключением. Юлия ехала на коляске, оглядывая окрестности. Вдалеке блестела речка. Юлия свернула с дороги на тропу и направила лошадь к реке. Со стороны развилки виднелась одинокая фигура всадника. Юлия пригляделась. Всадник ехал навстречу. Она узнавала эту горделивую осанку, поворот головы… Истомин… Андрей! Она почувствовала знакомый холодок в животе. Сердце часто забилось. Что он здесь делает? Поравнявшись с Юлией, Истомин спешился и взял её лошадь под уздцы:

— Вот так встреча! Юленька! Какими судьбами?

— Это я тебя хотела спросить, — она спустилась с коляски, опершись на его руку, — я в своем имении — вон, Отрадная.

— А мы тут рядом — двадцать верст от нашей Крепостной. Я рад тебя видеть. Правда, всем сердцем.

— Я тоже! А почему ты так далеко от дома…

— Натали…у нее начались роды. Я не могу это слышать.

— И ты уехал в надежде не слышать её крики?

— Представь себе… как ты живешь? Говорят тебя можно поздравить. Ты вышла замуж. Достойный человек. Достойный выбор.