Не от мира сего
Шрифт:
Поэтому нет-нет, да и прорывался Горыныч на кормежку в Явь (evдs). Искал молодых упитанных девушек — они ему пришлись очень по вкусу. Впрочем, не брезговал никем иным — ни человеком, ни лошадью, ни прочей животиной.
Святогор ломал голову, кто же это выбрался на этот свет? Памятуя о завете Макоши, он однажды покинул свой пост, оставив Святые горы без охраны. Перебираясь от одного озера до другого, теряя след и вновь его обретая, он, наконец, нашел то, чего искал. Точнее, ту, кого искал. Это была настоящая Змеедева, настолько неприглядная, что метелиляйнен решил, что лучше уж холостяком помереть, чем на таком страшилище жениться. К тому же проникшее в наш мир с той, другой,
Змеедева сама поведала великану свою историю, шипя со своего гнезда о своей горькой участи, как она сбежала, да как ей здесь нехорошо, но все же лучше, чем там. Там она была слепа — здесь прозрела. И все это благодаря любви к богатырю-метелиляйнену, к могучему Святогору, которого увидела — и на всю жизнь. Так что убивай ее, жизнь без милого ей не мила.
Залился горючими слезами великан, жалко ему стало Змеедеву. Ну да что же тут поделать, та того и гляди ужалить может, отвернулся, стукнул ей в лоб кулаком, бросил через плечо золотой алтын во искупление содеянного и пошел, печальный, восвояси. А Змеедева благополучно издохла.
Меж тем удар Святогора оказал волшебное действие на змею: она освободилась от потустороннего заклятья и стала прекрасной девушкой Пленкой, переродилась, так сказать. Подняла красавица золотой алтын и побежала на ближайшее торжище платье себе покупать.
Народ, конечно, очень удивился, но виду не подал. Не каждый день, вообще-то, голые красавицы бегают по базарам с золотым наперевес. Продали ей платье, даже денег никаких не взяли. В виду предъявления всему честному миру истинной красоты и привлечения покупателей.
Долго ли, коротко ли она странствовала, но нашла Святогора и поведала ему свою историю, заодно с сохраненным алтыном. Великан не сразу поверил, что эта краса-девица и есть та самая змея, которую он ненароком прибил. Потом махнул рукой: мало ли какие чудеса на свете случаются! Женился на Пленке, как и предсказала Макошь, а вскоре у них дочери родились — Пленкини.
Успокоился Святогор, обрел, наконец, счастье и умиротворение. Но однажды понял: ша, надо развеяться. Не в том смысле, чтобы к другим женщинам убежать, а в том, чтобы отдохнуть от своего женского царства. На рыбалку сходить, на охоту — так, чтобы устать и соскучиться по жене и дочерям. Пленка все поняла и не препятствовала, к тому же племянник ее по прошлой жизни опять куда-то подевался и нервы им не портил своими попытками пробиться в Явь.
Вот тогда-то и встретился Святогору Микула Селянинович. Вот потом-то, по возвращению в родные пенаты и родился у него сын Чурила, прозванный Пленкович, последняя радость на старости лет.
Но, видать, такая уж родительская доля: вырастив детей, отпускать их в другой мир, молодой и многообещающий. Самим же оставаться в старом, насыщенном тревогами и опасениями. Остались и Святогор с Пленкой вдвоем, и уже одного просил метелиляйнен у Бога, чтобы дозволил им с женой умереть в один миг, чтобы не разлучил даже в Смерти.
Думал Святогор, как же со змеем Горынычем сладить: силы его не вечны, а тварь никаких признаков старения не выказывает. Все также ощутимо отдаются его шаги на скале, когда он пробирается сквозь камень, чтобы вырваться на белый свет и устроить свое непотребство. Метелиляйнен давно изготовил опознователь для себя в виде колокольчика, соединенного жилами с горой. Начинает гранит дрожать под поступью великого Змея, начинает бубенчик выводить свой малиновый звон. Пора двигаться к озеру.
Зимой можно выходить прямо на лед, а по открытой воде был устроен причал, чтобы на плотах, да лодках не колебаться. Вывалится Горыныч, приходит в себя — тут-то ему можно по головам настучать, на крылья прищепки посадить, чтобы, стало быть, про полеты во сне и наяву забыл на время. Ничего не остается тогда Змею, как шипеть нецензурности и убираться восвояси.
Но не всегда получается оказаться в нужном месте и в нужное время. Отлучился куда-нибудь Святогор вместе с супружницей, а тут Горыныч решит в очередной раз попытать удачу — ему и карты в руки, точнее — в лапы. Вырвется, подлый, на свободу и развлекается за все прошлые неудачные свои попытки. Возвращается, еле брюхо на лету поддерживая. Но, опять же, обходится без фанатизма: казалось бы, чего проще — спалить жилье метелиляйнена, и дело с концом. Но не тратит на это свое время Змей, вот если бы сам Святогор подвернулся бы в каком-нибудь невменяемом состоянии — тогда другое дело. Да и великан, случись ему присутствовать при возвращении чудища, никогда со спины не нападал.
Кодекс поведения за долгие годы такой выработался, что ли.
— Наступит время, и прибью я тебя насмерть, — говорил иногда метелиляйнен.
— Это точно, — шипел Горыныч в ответ. — Смерть моя придет от несварения желудка, когда ты в нем перевариваться будешь
— Нет, гад, ты не понимаешь, — возражал Святогор. — Не помру, пока ты жив. Нельзя тебя безнадзорно оставлять безобразничать на этой Земле.
— Поживем — увидим.
С гибелью Змея, конечно, врата не закроются. Всегда есть вероятность, что пройдет через них злобная тварь. Но не у каждого из обитателей Нави есть такое желание. Разве что, в годину лихолетья, когда наступает время перемен, либо во время войны. Вот тогда всю нечисть, словно манком манит, пробраться в Явь. Она и глаза отведет, так что люди ничего вокруг себя видеть не будут, даже если, вдруг, и захотят. Но большинство и не желает видеть ничего — спокойней жить.
Ну а в войну понятно: много добычи, даже избыток, всегда есть, кого выбирать. И после наступления мира — тоже неплохо. В это время, как правило, те, кто был трус и негодяй, подлец и сволочь, активно начинают истреблять тех, кто принес им долгожданную победу. Подлецам все способы хороши. И на их стороне — государева власть, а также пробравшиеся из Нави твари. Победители не могут существовать — они пожираются изнутри, причем, как правило, своими соотечественниками. И в итоге начинают жить хуже, чем побежденные — закон природы.
Святогор пытался осмыслить свою жизнь и оставался доволен. Счастье для него не было чем-то мифическим, вроде преданности какому-то быдлу, либо делу, либо тому и другому. Он испытывал радость, потому что у него была Пленка, у него были дочери, у него, наконец, был сын Чурила. У человека ли, у метелиляйнена можно отнять все: положение, достаток, семью, жизнь, в конце концов. Но никто и никогда не сможет отобрать память. Даже Смерть. Счастье — дело проходящее, но память о счастье — вечна.
Став стражем на берегах Лови-озера, Святогор не искал себе почестей. Не нужны были ему признание народа, покровительство властьимущих. Он так хотел, и сам выбрал себе участь. Это, как на войне: даст какой-нибудь ублюдок приказ стоять насмерть, а сам — в кусты, или погибнет преждевременно. И вот в самый разгар безнадежной резни, когда забывается и приказ, и тот, кто его дал, и Родина, и даже то, что ты нужен своим родным и близким живым, возникает дикое чувство: я не отступлю. Я не уйду не потому, что смогу победить, а потому что никому не позволю себя считать проигравшим. Я буду биться оружием, подручными средствами, голыми руками, просто зубами, но меня не сломить, даже если битва плавно перетечет в неизбежный покой Смерти.