Не от мира сего
Шрифт:
Лекарств у него не было никаких, поэтому вся надежда была на то, что организм, если ему не мешать, справится с болезнью сам. На сей раз он не был измотан до потери сознания, однако потеря крови и усталость сделали свое дело. Горячее питье из малиновых листьев, обильное количество ягод морошки, да собственная моча, используемая для повязок — вот и вся медицина.
Лишенная удил, стремян и седла, Зараза бродила поблизости, выискивая для себя пропитание, и выполняла добровольную обязанность сторожа. Илейко спал, истекая потом, в моменты пробуждения, когда он это осознавал, варил себе микстуру, стараясь шевелить только пальцами на руках, собирал морошку. Сделанные ножом чиганки глубокие разрезы на руках от любого неверного движения истекали кровью и сукровицей, но не источали запаха разложения, так что можно было надеяться, что воспаления, от которого отваливаются руки-ноги, удалось избежать.
В первые дни ему было очень плохо. Отсутствие постороннего ухода подсознательно давило своей никчемностью, ненужностью и глубочайшим одиночеством. Он вспоминал мать, отца и из-под закрытых век текли слезы. Плохо человеку одному, правда это начинает восприниматься глубокой трагедией только во время болезни, когда ладонь родного человека, возложенная на лоб, способна облегчить душевные страдания: ты не один, не сдавайся, ты нужен, тебе сострадают (перевод из песни P. Gabriel & K. Bush "Don" t Give Up", примечание автора). Но нету поблизости такой руки. Разве что — лошадиное копыто. И то хорошо, когда Зараза, ступая на цыпочках, подходила рядом и своими теплыми губами проводила по лицу, словно проверяя, жив пока?
Лошадь на цыпочках? Илейко это позабавило, но возвращало из бредового забытья в этот мир, где требовалось сменить себе повязки, сварить малинового настоя и собрать несколько горстей морошки. Слезы душевной слабости высыхали, чтобы потом, вновь заснув, проступать снова.
"Над землей бушуют травы, Облака плывут кудрявы. И одно, вон то, что справа — это я. Это я, и нам не надо славы. Мне и тем, плывущим рядом. Нам бы жить — и вся награда. Но нельзя" (стихи В. Егорова, примечание автора).Илейко только в беспамятстве задавал себе вопрос: почему?
Почему ему не дают жить свободным? Почему слабые человечишки, доказывая всем свою состоятельность какой-то никому не нужной придуманной должностью, считают, что это можно сделать, только причиняя прочим людям боль? Почему, если рядом кто-то, отличающийся от стада, в чем-то выдающийся, то его нужно обязательно обидеть, унизить и оскорбить? Почему жизнь — это награда? Причем не от Бога, а от властвующего урода? Почему достигшему определенных, пусть и не принятых нынешним обществом высот, нужно защищаться, не видя врагов? Неужели, все враги?
Нет, только те, кто пустил к себе в душу Бога-самозванца. Он пытается подчинить себе этот мир, он пытается проникнуть в него. И для него одинаково враждебны, как Бог, так и Сатана. Ведь последний — всего лишь падший ангел, следовательно, мыслящий и действующий на уровне воспринятых им, еще, будучи ангелом воинства божьего, стандартов.
— Почему? — кричал в темноту Илейко, не шевеля при этом губами.
— Потому что нет совершенства, — отвечала пустота.
— Но есть стремление к совершенству, — возражал лив. — Это стремление возрождает Надежду. А Надежда позволяет верить, что вся жизнь — не просто так, что своей жизнью, своим опытом мы делаем этот Мир чище.
— Почему? — снова вопил, не разжимая рта, Илейко.
— Потому что всему на свете приходит конец. Нет бесконечности.
— Бесконечно детство: все люди кругом бессмертны, а время остановлено. Сохранил в душе детство — победил старение, — ответил он и даже пропел. — Бесконечность и беспечность (слова из песни моего сына Сантери, примечание автора)!
— Почему? — орал лив, не тревожа вокруг себя тишину.
— Потому что грядет Победитель.
— Бога победить нельзя, — отрицал Илейко. — С Богом можно только договориться, если он этого захочет.
Пустота злобно хохотала и исчезала, оставляя после себя шелест волн, птичьи восклицания, шорох травы и листьев. Илейко вытирал пот со лба об меховое одеяло и шел к воде.
А однажды по пробуждению он понял, что жар ушел, что он выздоровел. Осталась слабость, и браслеты кандалов тоже остались. Они стали очень тяжелыми и теперь беспокоили даже больше, нежели раны на руках. Но Илейко был тахкодаем, поэтому отысканное в мешке правило для лезвий медленно, но верно избавило от скверного железа сначала одну, а потом и другую руки. Теперь он снова почувствовал себя свободным. Теперь можно было жить.
Илейко благодарил Бога, что никто не потревожил его в таком, практически беспомощном положении. Наловив рыбы, балуя себя прекрасной ухой, он шевелил в костре уголья и размышлял о том, что как бы ни был человек силен духом и телом, а все равно дальше своей слабости не переступить. Силу духа побороть практически невозможно, чего не скажешь о силе тела. Телесная слабость все равно возьмет верх, делая человека практически беззащитным. И в этот момент он требует снисхождения.
Только попробуй сказать это своему врагу. Он обязательно учтет все твои пожелания.
Нужно, обязательно нужно, просто необходимо, чтобы были на свете люди, которые смогли бы позаботиться о тебе в краткий, либо не очень, миг потери сил. Можно понадеяться на друзей. Но чем взрослее они становятся, тем более хрупкой делается дружба (можно подумать, что сам при этом молодеешь). Любая мелочь, как то — богатство, женщины, власть — пренепременно ломает дружеские отношения, или, по крайней мере, создает в них трещины. Лучшие враги всегда получаются из лучших друзей. Поэтому к дружбе нужно относиться бережно, даже иногда трепетно — старые друзья ужасно ранимы, гады.
Можно, конечно, податься к единомышленникам. Сектанты, ну, или банды государевых стражников никогда не оставят в беде своего соратника. Всех вокруг перебьют, но докажут, что они самые крутые. Но стоит только потерять свое положение сектанта, либо должность стражника — и пошел-ка ты в пень, дорогой. Сам досадился — сам и лечись. Бесполезные в таких организациях не числятся.
На кого тогда рассчитывать-то, если все ж таки без помощи не обойтись? Безусловно, все в руках Божьих. Ну а люди-то верные имеются? Конечно — да. И это — семья. Это — кровные родственники. Илейко сейчас, как никогда, скучал по матери и отцу, по сестрам и братьям, по их детям. Одиночество познается только в беде.