(Не)реальный
Шрифт:
— А полепить?
— Пластилин у меня кончился, — как истинная хозяйка своего королевства тут же заявила Лиза.
— Если есть желание — разве отсутствие пластилина помеха?
Фиг его знает, что было в голове у Валентины, но судя по всему — экологичностью материалов, используемых при играх с ребенком, она не парилась. А, ну да — не свое же дитятко, можно не запариваться. Это Аленкина maman долгое время упарывалась, и Аленка с Нютой лепили только из соленого теста. Ну, зато они всегда знали, что два стакана муки могут обеспечить тебя лепочным материалом на целый день, знай только краску подмешивай и следи, чтоб тесто не засохло. Сколько бус из соленого теста тогда было сделано — хоть магазин крафтовой бижутерии открывай.
Ничего нет проще того, чтобы найти пустую коробку из-под конфет (ну ладно, почти пустую, но Лиза с Аленкой вместе пришли к мысли, что ради искусства — можно и фигурой слегка пожертвовать) и на её основе начать лепить какую-нибудь ерунду. Например, чеширского улыбающегося котика — к слову, рассказ «кто это такой» Аленке пришлось осуществлять самой. Дословно она Кэррола не помнила, пересказ Алисы был весьма вольным, но Лиза все равно недовольно ворчала, когда Аленка в своей болтовне прерывалась.
Ей-богу, Аленка себя чувствовала супергероиней. Выкрутилась, она выкрутилась. И Лиза, кажется, слегка оттаяла. Хоть на Аленку временами зыркала и с опаской, но все равно личико девочки не было таким напряженным, как утром. И может, кто-то скажет, что это Аленка легко отделалась — а ее, между прочим, еще утром потряхивало так, как перед защитой диплома не потряхивало. Нет, все-таки хорошо — ужасно приятно было наблюдать на сосредоточенном личике занятой Лизы не хмурую враждебность, а увлеченность. Прямо в кайф…
Когда явился Макс — в обнимку с пакетом и каким-то букетом, — его даже заметили не сразу. Не до него было, тут у котика, которого лепили в четыре руки, мышей было мало — что там какие-то там открывающиеся двери. Лишь нечаянно подняв голову, чтобы глянуть на таймер на духовке, Аленка заметила Макса, замершего у кухонного косяка и рассматривающего их с Лизой как нечто им никогда невиденное.
— Подглядывать нехорошо, — Аленка и сама понимала, что улыбается слишком глупо, но… Но блин, все-таки как безнадежно её положение… Один только взгляд Макса — вот такой вот, слегка недоверчивый, но восхищенный — и сердце в груди начинало размахивать юбками и плясать канкан.
— Папочка, — Лиза радостно подскочила и, чудом не свалившись с табуретки, ринулась к Максу обниматься. Макс же легко подхватил её на руки, прихватил, прижал к себе.
— Все в порядке? — одними лишь губами спросил у Аленки, и она, пытаясь не давать ходу поднявшейся в груди тоски из-за наблюдаемой семейной сцены, кивнула. Сразу было видно, что система Макса и Лизы уже устоявшаяся, уже двигается по своим законам, и так-то — вписаться в неё гармонично представлялось уж больно сложной задачей.
Какое-то странное чувство одолевало Аленку. Пусть она знала Лизу всего-то второй день. Пусть она еще толком не представляла, какая Лиза на самом деле. И все же хреново, что вот так вот у неё и Лизы не будет. Все-таки Лизе она не мама. Да и даже в самом ванильном случае — скорей всего преодолеть предубеждение к чужим тетям у неё до конца не получится. Но блин, как хотелось быть Лизе не чужой, чтобы она не воспринимала эту вот утреннюю возню с завтраком как какое-то чудо, нет — скорей как традицию. Честно-то скажем, вопреки упрямству Лиза была приятным ребенком. И не столько внешне, сколько внутренне. Все-таки чувствовалось, что вредничает она не из-за собственной избалованности, а из боязни. Страшно выходить из зоны комфорта — даже многим взрослым страшно, а что взять с шестилетней девчонки?
— А я готовила кексы, — о да, дело дошло до «похвастаться».
— Ты, золотко? — Макс неподдельно удивился.
— Да! — важно заявила девочка. — Садись, папа, буду тебя кормить.
Соленое тесто со стола сметали торопливо, изведя на упаковку аж семь пакетов. Аленка не стала мешать Лизе сиять, в конце концов, ни к чему это было. Максу наверняка не обязательно было говорить, что готовила Лиза исключительно под присмотром Аленки. Девочка бы обиделась, да и Макс бы ничего нового не узнал. И Аленка самым позорным образом сбежала, не в силах противиться одолевающей душу тоске. Заныкалась в спальню, уселась на край кровати, обняв себя руками.
Ну что же это такое? Почему так нестерпимо грустно? Почему сейчас кажется, что зря она даже пытается, что как бы она ни лезла из кожи вон — все равно Лиза ни разу не сказала, что кексы они пекли вместе, а значит ровным счетом никакого значения в глазах Лизы это ей и не придавало. Аленка ей чужая, и вряд ли что-то поменяется. А чего ты хотела, Яковлева? Присоседиться к чужому ребенку? Стать членом уже сплоченной семьи? Ага, сейчас, закатай губу обратно. Приперлась тут, на готовенькое.
— Это кто тут грустит в одиночку? — горячий шепот склонившегося к Аленке Макса обжег ухо, а сам Ольховский опустил руки Аленке на плечи, обнимая её. Теплый. Уютный. Такой, что в него захотелось срочно укутаться — авось и эта чертова беспричинная печаль исчезла бы с горизонта.
— Я не грущу, — соврала Аленка и, притворившись, что ей срочно надо протереть глаза, стерла из уголков век едва не спалившие её сентиментальность слезы, — я просто устала. С непривычки.
— Не мудрено, — Макс тихонько вздохнул и ужалил губами Аленкину щеку. Кратко. Мало. Хоть умирай.
— Прости, что свалил на тебя это все, — шепнул, осторожно поглаживая Аленкины пальцы. Он был как море — ласковое, спокойное море, и от одних только его объятий все тревоги растворялись, таяли… И все же — тоска отхлынула, но смертельно захотелось целоваться. И как с этим было жить вообще? При не спящей-то императрице.
— Лиза довольна? — тихо спросила Аленка. Это было важно — то, что Лиза сказала отцу. Потому что все-таки Аленка могла ошибиться.
— Солнечная, ты так в себе неуверенна? — Макс улыбался, и от этой его улыбки душа потекла, как оказавшееся в духовке мороженое. — Лиза не замолчала ни на минуту, рассказывая, как вы тут с ней развлекались, а ты тут сидишь и грустишь, думая, что ей не понравилось? Хочешь, позову её — и она скажет тебе спасибо? Ну, хоть за джинсы — потому что это, кстати, она отчебучила… А ты ей милосердно это спустила.