Не твоя девочка
Шрифт:
— И ты не знаешь почему она могла это сделать?
Вертелецкий развёл руками и покачал головой.
— Я звонила ей за несколько дней до этого, но она не пожелала со мной разговаривать.
— Я правда не знаю причины. Может несчастная любовь?
Я прикусила губу и почувствовала на языке солоноватый привкус крови.
— Юлька? Из-за любви? Сомневаюсь…
— Все бывает первый раз, — сказал муж, но тут же опустил глаза, поняв, как глупо и неуместно прозвучали эти слова.
— Ты думаешь, что она из-за тебя? Да? Ты поэтому такой?
Богдан покраснел, сжав кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев.
— Я не знаю, Алис.
* * *
На похоронах народу было мало. Да что там, не было почти никого. Юля так и не обзавелась друзьями-товарищами. Коллеги из Москвы приехать не пожелали, родственников никого не осталось. По крайней мере близких. Были мы с мужем, воспитатель из детского дома и бывший Юлькин парень. То самый, что еще недавно подавал на нее заявление в полицию. Охрана Вертелецкого создавала видимость толпы и хоть как-то компенсировала отсутствие людей.
На улице с самого утра шел дождь, противный сентябрьский дождь. Промозглый кладбищенский ветер пролезал в ворот и полы пальто, пронизывая холодом до костей. Я как-то держалась, наевшись успокоительных и почти не плакала. И только дома вновь никак не могла успокоиться, пока вызванный мужем врач не вколол снотворное.
А на следующее утро я не смогла встать с постели, потому что заболела.
И это, наверное, было тогда спасением. Болею я всегда сильно, с высокой температурой и жуткой слабостью, иногда даже теряя сознание от упадка сил. Вот и тут несколько дней провалялась в беспамятстве, просыпаясь, чтобы выпить лекарство и кое-как добраться до туалета. И все это время, когда удавалось хоть немного пободрствовать, я видела рядом с собой Богдана. Он или сидел возле кровати, наблюдая за мной, или спал рядом, забывшись тревожным сном, или промокал мой лоб холодным полотенцем, сбивая жар. В общем всячески способствовал моему выздоровлению.
Признаться честно, я совсем не думала про подругу, точнее про то, что её больше нет, в голове стояла звенящая пустота и только сны, красочные и живые иногда приносили Юльку в воспоминаниях. Вот мы первый раз дали отпор обидчицам, вот сбежали из детского дома и целый день шлялись по улицам города, воруя мороженое и пирожки у уличных продавцов. Вот я уезжаю за руку с дядей и вижу, как Юлька влепилась в окно лицом, отчего нос смешно впечатался и стал похож на пятачок. Мне и смешно, и грустно, но на самом деле я бесконечно и эгоистично счастлива. Знаю, что будь она на моем месте, то испытывала бы то же самое. Такова человеческая сущность. До поры до времени мы заняты только собой, мало думая о том, какую боль причиняем близким. Она влепилась в то проклятое, грязноватое стекло таким же сентябрьским холодным утром, как и в день своих похорон, и зло смотрела мне вслед.
Это была самая долгая болезнь в моей жизни. После первой тяжелой недели с высокой температурой и бредом, наступила вторая. Слабость, непроходящий кашель, мучивший целыми днями и особенно ночами и тяжелые мысли. Мысли были до того вязкими и густыми, что казалось, я и сама в них вязну, путая сны с явью, настоящее с выдуманным. В голову то и дело лезли вопросы — как, зачем и почему, но ответа так и не находилось.
Богдан, как ни странно, до сих пор неотступно был рядом, забросив все свои дела. Он прочно поселился в моей спальне, и возражать у меня не было сил. Главное, что пока он никак не домогался до полумёртвой меня, иногда бывая очень полезным. То тазик поднести, то воду… Надо сказать, роль няньки и медбрата удавались ему особенно хорошо и у меня даже пару раз хватило сил пошутить на эту тему. Случилось это спустя две недели после похорон, когда я мало-по-малу начала приходить в себя. По моим подсчетам уже должен был наступить октябрь. Проснулась я от ощущения, что наконец-то нормально себя чувствую и мне больше не хочется умереть. Под боком нащупала сопящего в ухо мужа, и он тут же притянул меня к себе. Поцеловал куда-то в затылок и дальше засопел. Усмехнулась, как ни странно, то, что он вот так рядом со мной, больше не вызвало какого-то отторжения. Напротив, было даже немного приятно и удивительно, что он не чурается меня такую потную и сопливую, охотно ложась в мою постель. И вообще… если вдуматься, ведь этот человек две недели самоотверженно находился рядом, лечил меня и поддерживал. Что если бы его не было рядом? Справилась бы я сама со всем этим? Сейчас меня переполняла безграничная благодарность Богдану за всё. Почувствовала, как слезы подступают к глазам, то ли от эмоционального истощения, то ли ещё черт пойми от чего.
Я осторожно убрала его руку и поднялась с постели. Голова, естественно, тут же закружилась и я бы однозначно упала, если бы не сильные руки, тут же подхватившие меня подмышки. Как, когда он успел вскочить, если только что, вот буквально мгновение назад спал сном младенца?
— Ну и куда ты собралась? — голос сонный-сонный, глаза едва приоткрыты, видно, что еще в полусне.
Затащил меня обратно в постель.
— Я вообще-то в туалет хотела, — тихо пискнула, прижатая его мощной рукой.
— А… ага, сейчас.
Потер глаза, поднялся и подхватил меня на руки. Надо сказать, этот трюк мы еще не делали. Обычно он просто под ручки провожал до дверей, а тут словно рыцарь… Мне вдруг захотелось прижаться к нему и так и остаться. Заснуть на руках, забыться…
— Эй, я обещаю, что обратно так же отнесу и можешь спать сколько угодно, но кто-то, кажется, хотел по своим делам…
Встрепенулась, помотав головой и благодарно кивнула.
Уснула, как только снова оказалась в кровати, как и хотела, на его плече. Первый раз в жизни мы с мужем спали в обнимку…
* * *
— Скажи, почему у нас раньше ничего не вышло? — я нежилась под мягким и теплым пледом, заботливо укрытая Богданом с головы и до ног.
Наступила зима, календарь показывал середину декабря, совсем скоро новый год, но праздновать его, конечно же, мы не планировали. Со дня гибели Юли не прошло еще и трех месяцев. Просто уехали из города в лесной дом и уже неделю жили уединенно.
Богдан работал над бумагами, что-то писал за столом. Зимний вечер настраивал на тихий, романтический лад. За окном плавно кружились снежинки, в камине потрескивали дрова, муж казался задумчивым и таким красивым, каким прежде я никогда его не видела.
— Наверное всему свое время… — философски ответил Вертелецкий и тут же не удержавшись, добавил: — Ну или характер у кого-то отвратительный.
Бросила в него подушкой. Он ловко увернулся и поймал ее на лету.
— Будто у тебя он лучше.
— Что да, то да, — вздохнул и попросил еще немного подождать его в постели.
Подождать-то я подождала, но вопросы никуда не делись.
Когда Богдан разобрался со своими делами и присоединился ко мне, ловко увернулась от его ласк.
— И все же? — устроилась на боку, поперев голову рукой.
— Что все же? — проворчал он, видно, что понял, о чем я спрашиваю, но продолжает играть в эту игру.
— Почему ты был… таким… не таким, как сейчас, — наконец подобрала я слова.
— А ты?
— А что я?!
— Ты-то сама какой была?
— Нормальной я была. Не соскакивай с темы, — притворно нахмурила брови.
Вертелецкий страдальчески вздохнул, поднялся с дивана и прошел к столику, накрытому тут же, в гостиной.
Открыл вино, разлил по бокалам и протянул один мне.