Не уходи. Останься
Шрифт:
— Все было не так… послушай… — он ее умолял, пытался что-то еще сказать, но Дима не могла слушать этот бред.
— Это низко и подло. И слушать я ничего не собираюсь. Ты не мой отец, ясно? Мой отец пропал, скорей всего умер на задании. А ты спал с его женой. И я знать не хочу, как так получилось и почему он воспитывал меня и не подозревал, что я ему не родная.
— Дима, девочка моя, ты ошибаешься.
— Возможно, но это как-то относится к нашему делу?! — каждое слово, как бритва ранило Дрозда, Дима это знала, потому что и ей было невыносимо больно от
Удерживать Диму было бесполезно, упрямая до невозможности, и черту это унаследовала от отца, жаль, что не родного. Хотя и сказать так нельзя. Ее отец был родным, пусть кровь у них была разная.
***
День был выматывающим не физически, но морально.
Нужно было отдохнуть, но мысли как рой разворошённых пчел гудели в голове и не давали покоя.
Не помог ни холодный душ, ни два часа в зале.
Правда, она сделала и кое-что полезное. Проверила муженька Катерины, — тот совсем имбецил, лежал в одном из травматологических отделений города с сотрясом и переломом запястья. Как он утверждает: избили грабители, но заявление в полицию писать отказался.
Маякнула ребятам Шаха, пусть понаблюдают, и как только искомый объект двинется в путь-дорожку к месту жительства Катерины, они примут его тепленьким и доставят в одно место, где он будет дожидаться своей участи. Дима еще подумает: избить его просто или напугать до такой степени, что он каждой тени бояться будет.
Но даже, несмотря на приятное ощущение от сделанного, спать она не могла.
Ждала.
Сидела внизу и ждала, когда приедет Ромашка.
Заставил же он себя ждать. Начало третьего. И вот он.
Радостный, предвкушающий шалость, как давным-давно в детстве, — Дима сто лет его таким не видела.
Включила свет, заставив радость из его глаз исчезнуть.
— Привет.
Она сидела на каменной ступеньке лестницы и смотрела на него, рассматривала и пыталась усмирить ту бурю, что в душе клокотала.
В какой-то момент обида на его поступок стала затмевать все разумные пределы и пришлось зажмуриться, спрятать свой взгляд от него. Ромка тоже за ней наблюдал, ждал, что она предпримет.
А Дима боялась. Сломать его. Не хотела и не смела на него давить. Ведь и так искалеченный, с кучей проблем. И тут она со своими обидами. Как-то совсем по-детски и по-идиотски.
Он имел полное право общаться со своим старшим братом. Звонить ему. Просить помощи. Это ей он не должен ничего. Ни нянькаться с ней, ни помогать в каких-либо делах.
Сколько она так молчала, Димка не знает, не считала, но показалось, будто целую вечность.
Ромка же рассматривал ее, все пытался придумать чтоб такое ляпнуть, чтобы она прекратила себя поедом грызть и улыбнулась. Так и не придумал.
Подошел ближе, втиснулся рядом на ту же ступеньку и обнял. Услышал всхлип и облегченный вздох.
— Прости, — повинился, поцеловал ее в макушку, — Нужно было тебе все рассказать, но ты бы отказалась, Дим. А брат реально может помочь.
— Я
— Скоро все закончится, веришь?
Он обнял ее лицо ладонями и заставил посмотреть в глаза. Ромашка имел в виду, что все будет хорошо, в конечном итоге: все живы, счастливы, строят свою жизнь дальше. Но в Димкиных серых глазах видел абсолютно другой финал, — это пугало до дрожи в коленках. И пусть он извинился перед ней за скрытность, но он не жалел, что позвонил брату.
Ибрагим тот, кто сможет удержать эту сумасшедшую на самом краю, — Ромке такое не под силу.
***
Спустя десять часов, дом Шраймана.
Ну, что же, если для того, чтобы все решить ему придётся свою гордость засунуть в чью-нибудь задницу, Ибрагим это сделает, желательно, чтобы это оказалась задница Шраймана-старшего.
Ибрагим определенно упустил из виду какой-то факт, очень важный. Потому что Дима, на сколько бы профессиональным человеком она ни была, вчерашнего поведения постороннему мужчине не спустила бы с рук.
Что-то между ними есть. Это не романтические отношения между боссом и подчиненной. Нельзя сказать, что такой фортель его дорогая жена не может выкинуть. Как-то же они поженились, хотя между ними с самого начала все огнем горело, и никакие профессиональные рамки не спасали.
Так что он упускает? Рома ничего не рассказал, отговорившись тем, что это не его тайна и трепать языком он по поводу отношений Димы к Шрайману не будет.
Это Ибрагима бесконечно бесило. Так, что приходилось контролировать каждый свой вдох и выдох. Потому что не только Димка ходит по тонкому льду, но и он тоже устраивает своей выдержке офигеть какую проверку.
Для него, воспитанного на том, что женщину нужно беречь, холить и лелеять… было тяжело переломить себя дать Диме возможность заниматься отнюдь не женской работой. Он молчит о том, что с ним происходило, когда смотрел на ее тренировки, и предпочитал вообще этого не видеть и не слышать.
Вся его сущность, мужское естество стремилось к тому, чтобы Димку оградить, спрятать от всего мира. Но от самой себя не спрячешь никуда.
Эта хрупкая, на вид, женщина всегда стремилась к саморазрушительным чувствам. И Ибрагим подозревал, что любовь к нему, тоже в какой-то степени стала разрушительной.
Но он на своих ошибках учился. Потому сейчас входил в дом Игоря Шраймана с презрительной миной на лице, но не хватал за руки Диму, которая стояла в нескольких метрах от него, как бы ему сильно не хотелось притянуть ее в свои объятия.
Молча сцепит зубы и будет наблюдать за тем, как Дима двигается за спиной Шраймана, даже в этой чертовой «крепости», защищая этого гада от смерти.
Акт недоверия? Или так решила его за нервы подергать…, за вчерашнее?
Последняя мысль вызвала удовлетворение в душе, аж за грудиной потеплело. Его зимняя девочка! Конечно, она теперь и на его костях сплясать готова, ведь поняла, — он по глазам видит, что поняла его вчерашнюю выходку.