Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
Шрифт:
– Дела, командир, у следователя. А у нас так, делишки… – ерничал Щукин.
Несмотря на ужасный вид, исходивший от него гнилостный, трупный запах, – Самохин это явственно почувствовал теперь, – он ожил будто, подвижные капельки белесоватых глаз повеселели на кровавом бифштексе лица, забегали туда-сюда, зыркая на вошедших, – и впрямь, видать, умирающий был под кайфом.
– Тебе, Щукин, о душе думать пора, – осуждающе изрек Самохин. – А ты все храбришься, крутого из себя строишь… А мы ведь к тебе, в общем-то, по-хорошему пока…
– Да-а? – капельки глаз дрогнули, застыли и уставились на отставного майора, как кончики никелированных пуль.
Самохин почесал задумчиво револьверным стволом переносье, затем, спохватившись, спрятал оружие в карман – от греха, заговорил спокойно, доброжелательно.
– Дело, видишь ли, в следующем. Парень у нас… Ну, скажем так, родственник… в плен к чеченцам попал. Он там, на Кавказе, служил. В десанте. Короче говоря, мы и так, и эдак пытались, не можем его оттуда вытащить. А ты… У нас, знаешь ли, разведка тоже работает, и мы знаем, что ты с чеченской группировкой… или, как ее помягче назвать… диаспорой, вроде общие дела ведешь. Короче, вопрос так поставим… – Самохин сбивался постоянно, ибо не мог все-таки, как ни старался, заставить себя смотреть в глаза ужасного собеседника. – Либо ты даешь железное слово… ну, клятву вора, что ли… И парня нам через своих кентов-лаврушников возвращаешь, либо…
– Либо мы тебя кокнем прямо сейчас, и все дела, – улыбнувшись, сообщил Новокрещенов.
Щукин протянул тонкую, как бамбуковая палка, руку, попытался нашарить что-то над головой – кнопку сигнализации, должно быть.
– Лежать! – рявкнул Ванька, уже твердо, без растерянной дрожи направляя на него пистолет. – Руки на одеяло! Замри, как покойник!
– Да замру, совсем замру. Недолго осталось, – сварливо ответил Щукин, но руку опустил, сплел когтистые пальцы на груди – и впрямь покойник, осталось только свечку в них вставить. – Тем более, что жлоба моего, телохранителя, вы наверняка вырубили?
– А как же! – хвастливо подтвердил оправившийся от шока, вызванного внешностью собеседника, Ванька.
– И еще одна, – опять взял на себя инициативу Новокрещенов, – претензия к тебе, Щукин. Мы было обмен затеяли, кандидатуру нашли… подходящую. А твои братки его у нас увели.
– Кого увели? – искренне заинтересовался Щукин.
– Чеченца, которого мы, как бы это попонятнее выразиться… в заложники для обмена на солдатика взяли.
Щукин опять зашевелился, сел еще выше, опершись спиной на подушку, задохнулся от этого усилия, сказал хрипло:
– Ну я, в натуре, хренею от этой ботвы… Чо вы тут на меня грузите? Какие солдаты, заложники, чеченцы? Вы вообще-то, ребята, в ту палату попали? А то грохнете меня – а потом окажется, что, хе-гхе, не того…
– Того, того, – успокоил его Новокрещенов. – Мы ведь, Щукин, не просто так, не от балды на тебя вышли. Нам Федя Чкаловский насчет твоих дел полный расклад дал!
– Федя?! Кх-хе-гхе! – захлебнулся в кашляющем смехе Щукин и, вытащив из-под подушки салфетку, долго отхаркивался в нее, хрипя изъеденными болезнью легкими. – Ах, Федя… – задыхался возмущенно он. – То-то я смотрю и не пойму, что вы за типы… Вроде не блатные… а при наганах… По рожам – так вообще менты… Так вот кто вас на меня траванул! Федя…
– Вы же с ним давно враждуете, сферы влияния делите, – подсказал начавший прозревать Самохин.
– Да я уж год как… вот так валяюсь. Давно от дел отошел. – Щукин все пытался сесть повыше, карабкался, но обессиленно сползал всякий раз с подушки, тонул в тяжелом одеяле, проваливаясь под него, как сквозь проломленный лед, по самое горло. – Ну подумайте, на хрена мне, мертвецу, вся эта морока? Вся моя пехота давно под крыло к Феде Чкаловскому драпанула. Он и рулит сейчас всеми делами в городе. А папаша мой его поддерживает… как депутат.
– Ваш отец? – изумился Самохин.
– Ну да! гх-ха! Они ж кенты першие! Федька батю в Госдуму протащил, предвыборную кампанию его финансировал, конкурентов мочил…
– А как же… чеченская группировка? Разве не вы ей… управляли? – допытывался Самохин.
– Все братки кавказские, как вторая чеченская война началась и дома в Москве взорвали… кх-хе… хвосты поприжали и от дел отошли. Они ж понимали, что теперь их не только менты пасут, но и спецслужбы… И чуть что – сразу в каталажку… Вот они и затаились. А Федя на них наезжал… Ему транзит наркотиков через Степногорск сохранить нужно было. Наркота в нашу область из Афганистана, Таджикистана и Казахстана шла, а Чкаловский их дальше, в Европу, гнал… Через Москву опасно, перехватывали часто. Так они ее через Чечню, Грузию и дальше, в Европу, гнали…
– Так, все ясно, – неожиданно встрял в разговор Новокрещенов. – Пора закругляться. Сейчас медсестра подойдет. Уходим.
– И, таким образом, – не обращая на него внимания, допытывался, впитывая информацию, отставной майор, – Феде как-то надо было принудить… заставить чеченскую группировку активизироваться, играть по его правилам? Вот, значит, зачем ему их земляк, что на зоне сидел, понадобился… Ты мне парень, еще вот что скажи…
Неожиданно за спиной майора громко хрюкнуло. Щукин как-то странно подпрыгнул на койке, влип в подушку, откинув голову навзничь. По кипельно-белой наволочке расплылось большое кровяное пятно. Самохин обернулся в недоумении и увидел, что Новокрещенов держит в руке, направляя в сторону Щукина, что-то непонятное, вроде вантуза, предназначенного для прочистки забившихся сливов кухонных раковин. «Вантуз» опять громко чмокнул, из него вырвался прозрачный язычок пламени. И только теперь отставной майор понял, что в руках Новокрещенова револьвер, на ствол которого натянута резиновая груша. После второго выстрела она лопнула, развалилась надвое, пуля опять встряхнула изможденное тело Щукина, разбросавшего сухие руки по сторонам и теперь застывшего, будто распятого, в забрызганной кровью больничной койке.
– Эт-то… зачем? – ошеломленно спросил Самохин.
Новокрещенов отчужденно взглянул на него, потом вытер полой халата рукоять револьвера, бросил брезгливо оружие на кровать рядом с распластавшимся Щукиным.
– Все, уходим, быстро! – скомандовал доктор и первым, повернувшись круто, шагнул из палаты. За ним устремился замороченный Ванька.
Чуть приотстав, Самохин метнулся к Щукину, склонился на мгновение над телом.
– Эй, ты чего? – сердито окликнул, заглянув в палату, Новокрещенов.– Я же сказал – уходим!
Самохин поспешил к выходу, оправдываясь виновато:
– Да я это… глянул… вдруг живой…
– После двух пуль в голову? – криво усмехнулся Новокрещенов и, подталкивая Самохина в спину, добавил: – Чудак ты, майор… Что сделано, то сделано…
Задыхаясь от возбуждения и быстрой ходьбы, отставной майор не помнил, как прошмыгнула их троица через темный больничный двор и оказалась на прилегающей улице, застроенной кособокими, с погасшими в эту пору окнами, особнячками. Почуяв чужих, забрехала заливисто мелкая тонкоголосая собачонка, в ответ ей забухали басовито, загремели цепями злобные сторожевые псы.