Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
Шрифт:
В лабораторию, например. Она в дальнем корпусе, пока туда-сюда сходит – минут пятнадцать уйдет. Нам хватит.
– Не мало? Для разговора-то… по душам? – засомневался Самохин.
– Хватит. Беседа будет недолгой, – твердо пообещал Новокрещенов. – Так что – до встречи. Не забудь – двадцать два ноль-ноль. У ворот областной больницы.
Самохин, задумавшись о своем, рассеянно кивнул…
Когда солнце, крутанувшись по выцветшему небу, спряталось за крышей пятиэтажки-«сталинки», напротив и мимо окон самохинской квартиры, перечеркивая улицу пунктирными линиями, замелькали тени сумасшедших стрижей, отставной майор начал собираться. Грузно пыхтя, поднял диванную лежанку и, пошарив в пахнувшем кожей и обувным кремом пространстве, вытащил пару начищенных впрок, хромовых сапог. Взвесив поочередно их на руке, выбрал тот, что потяжелее, залез в голенище, вытянул оттуда тряпичный сверток с масляными пятнами, положил его со стуком на пол. Потом, запустив руку в глубь сапога, извлек тяжелую коробочку из плотного, шершавого картона. Убрал сапоги на место, закрыл диван, перенес тряпичный сверток на стол, развернул. Взял револьвер, провернул с легким треском барабан и, открыв коробочку, начал доставать угнездившиеся там патроны, вставляя по одному, методично насыщая голодное нутро семи пустых камор.
Коробочку с оставшимися патронами завернул в тряпицу, сунул, не пряча уже особо, за диван.
Глянул на будильник, который давным-давно его не будил – нужды не было с утра по делам торопиться. Четверть десятого. Пора.
На кухне Самохин тщательно протер поверхность револьвера от ружейной смазки – все о костюме парадном заботился, чтоб не испачкать, – и сунул во внутренний карман. В нагрудный кармашек пиджака, туда, где франты носят носовые платочки в цвет галстуку, спрятал пенсионное удостоверение – на общественном транспорте бесплатно доехать, и… мало ли что, документ все-таки! В боковой карман положил заранее заготовленную пачку чая «Ахмад» – импортного, как уверяла надпись под изображением тигра на коробке, индийского. Чай предназначался в подарок Федьке, коллекционеру и знатоку, которого, чуял Самохин, придется навестить сегодня же.
Миновав подъезд, отставной майор порадовался, что не повстречал невзначай Ирину Сергеевну. Он не знал, что можно сказать ей сейчас, чем обнадежить…
До больницы Самохин добирался на рейсовом автобусе. Охнув и скрежетнув ревматически несмазанными сочленениями, автобус остановился на нужной остановке, и отставной майор с облегчением покинул душный салон. Как и предсказывал Новокрещенов, несмотря на сумеречный час, еще несколько пассажиров сошли и бодро затопали к высившимся неподалеку, особняком от окраинного жилого массива, корпусам областной больницы.
У распахнутых ворот, в которые, истошно вопя сиреной и мерцая красно-синими огнями проблескового маячка, как раз въезжала «скорая помощь», Самохин разглядел прогуливающихся безмятежно Новокрещенова и Ваньку.
Узкий внутренний дворик клиники был плохо освещен и плотно заставлен легковыми автомобилями. Вдалеке на задах, под могучим, с доисторических времен еще сохранившимся, дубом желтел горящими окошечками неприметный флигелек. Одинокая лампочка снаружи освещала низкое, в три ступеньки, крылечко, на котором, поскрипывая досками, топтался верзила, смолил сигарету, задирая голову и пуская дым в непроглядно-темное, предгрозовое, должно быть, небо.
Наступившая ночь давила спрессованной духотой, и Самохин, ожидавший сумеречной прохлады, запарился в своем костюме. Он расстегнул пиджак и, распахнув борта, молча показал Новокрещенову торчащую из внутреннего кармана ребристую рукоять револьвера.
– Ого! – расплылся в радостной улыбке Новокрещенов и пообещал возбужденно: – Ну, Андреич, значит, все получится!
– Дай-то бог, – сдержанно кивнул Самохин, запахивая пиджак. – Пошли, что ли?
А в больнице тем временем кипела своя, непонятная стороннему жизнь. К приемному покою то и дело подкатывали юркие автомобильчики «скорой помощи» – из них выгружали кого-то и несли, нестройно шагая, покачивая носилки, санитары. У входа в отделение курили, проблескивая на груди никелированными рожками фонендоскопов, два молодых врача, а какая-то тетка, стоя поодаль, сложив ладони рупором, кричала ввысь, в окна верхних этажей:
– Маня! Ма-а-ня! Я тебе передачку принесла!
– Видите? Тут всем не до нас, – удовлетворенно заметил Новокрещенов. – Давайте вон туда, в темноту отойдем. Там и переоденемся.
Под сенью дуба вблизи флигеля было непроглядно черно. Самохину что-то сунули в руки – на ощупь мягкое.
– Халат медицинский. Накинь на плечи. Не застегивай. И так сойдет, – слышал он свистящий шепот Новокрещенова.
Разглядел, что и тот облачается в белое, становясь похожим во тьме на зыбкое привидение. Ванька переодеваться не стал, растворившись во мраке в своем камуфляжном костюме.
– Сейчас Ванька охранника на крыльце вырубит и в кусты оттащит, – пояснил, сдавленно шипя, Новокрещенов. – Я первый войду – как дежурный доктор. Если медсестра там – отправлю ее… Скажу, что срочно результаты анализов понадобились… Или еще что, смотря по обстановке.
– Так ведь она тебя не знает, – удивился Самохин. – Увидит, что чужой, – шум поднимет.
– Тут пятьсот врачей только штатных работает да еще столько же совместителей. Представлюсь консультантом-невропатологом, например, или урологом…
– В лицо запомнит. Опознает, в случае чего… – все еще сомневался отставной майор.
– Халат медицинский она запомнит, а не лицо. Фонендоскоп для аускультации, – возразил Новокрещенов и, обрывая разговор, обратился к невидимому Ваньке: – Начали… Пошел!
Самохин разглядел в сумраке, как метнулся, нагнувшись по-обезьяньи, упираясь руками в землю, Ванька, короткими скачками, поплавком в речной ряби, то появляясь, то исчезая, перебежками стал приближаться к крыльцу.
– Сейчас он его вырубит, и мы тронемся, – жарко дыхнул в ухо Самохина Новокрещенов.
Отставной майор следил, не отрываясь, за перемещениями Ваньки, который незаметной стороннему глазу огромной лягушкой неотвратимо сокращал прыжками расстояние до ярко освещенного крылечка, где скрипел половицами телохранитель, пялился тревожно в ночное небо, будто ждал оттуда главных для себя неприятностей, в то время как они накатывались на него с другой стороны. В последний раз глянув беспокойно на небеса, здоровяк переступил с ноги на ногу под плачущий визг изнасилованного его тяжестью крылечка, затянулся напоследок, щелкнув пальцами, запулил окурок в ближайшие кусты и, круто повернувшись к двери, взялся было за ручку. В этот-то миг, взмахнув полами расстегнутой куртки, спланировал ему на спину ночным нетопырем Ванька, ткнул крестьянским кулаком по затылку и присел, с натугой подхватив рухнувшее объемистое тело щукинского охранника.
– Вперед! – рыкнул Новокрещенов и зашагал к флигелю, бормоча так, что слышал один Самохин: – Я вхожу. Ждешь две-три минуты. Если к тому времени медсестра не выскочит, – входи следом. Если увидишь, что медсестра вышла, дай ей отойти подальше, потом входи. Главное, иди уверенно, головой не крути. Тут кто только не шастает, так что на тебя и внимания не обратят.
– Понял, – отставной майор кивнул, что было излишне в темноте.
Он наблюдал напряженно, как Ванька, шурша палой листвой, шустро волочит безжизненное тело охранника в густые заросли кустарника. И, когда облаченный в белый халат Новокрещенов, войдя на крыльцо, решительно распахнул дверь во флигель, по-докторски непреступно вздернув подбородок, важно прошествовал внутрь, Самохин не выдержал-таки, оглянулся окрест, стоя на пятачке света, сквозь паутину сумерек не увидел, естественно, ничего и, чтоб не терять времени даром, бросился помогать Ваньке. Споткнувшись сослепу о тело охранника, спросил озабоченно: